В день борьбы против рака, 142 российских онколога обратились с письмом к Минздраву. Они просят обеспечить бесперебойные поставки лекарств для онкобольных детей и ускорить регистрацию жизненно важных препаратов. Об острой нехватке медикаментов для больных детей стало известно еще летом 2019-го года.
Директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий медицинского центра имени Дмитрия Рогачева Андрей Масчан рассказал Настоящему Времени о письме Минздраву, проблеме с дженериками и о том, почему лечение рака такое дорогое.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
– Вы были среди тех 142 онкологов, которые написали письмо в Минздрав России с просьбой закупить лекарства для детей, больных раком. Напряженная ситуация с лекарствами длится с прошлого года. Мы не раз и с вами говорили об этом в эфире. Ситуация на сегодняшний день улучшается или ухудшается?
– Напряженная ситуация складывается далеко не с прошлого года, в прошлом году произошел взрыв остроты этой проблемы, но проблемы накапливались в течение многих-многих лет с того момента, как была принята программа так называемого импортозамещения.
Что касается этого письма – это было никакое не письмо, это резолюция совещания руководителей центров детской гематологии и онкологии России. И в резолюции этого съезда мы, скажем мягко, попросили – хотя должны были бы потребовать – не просто закупки лекарств, лекарства в большинстве своем есть, а закупки лекарств качественных, закупки лекарств по их торговым наименованиям, а не по так называемым международным непатентованным названиям, то бишь непроверенных и сомнительного качества дженериков.
– Но есть ли у вас, например, конкретно в эту минуту какой-то пациент, который остро нуждается в этом?
– Безусловно. Во-первых, та проблема, о которой мы говорили летом и осенью – это ряд препаратов для лечения острых лейкозов, – эта проблема никуда не делась. И решить ее достаточно трудно, потому что здесь нужны законодательные инфраструктурные решения. Есть пациенты, которые нуждаются в незарегистрированных препаратах, которые не производятся и не зарегистрированы в России, должны быть закуплены за границей, чем занимаются благотворительные фонды. Поэтому сказать, что для каждого пациента в каждую минуту есть нужный препарат, я, безусловно, не вправе.
– Благотворительные фонды справляются с этим?
– Благотворительные фонды, безусловно, с этим не справляются, потому что новые препараты дорогие, а старые препараты нужны, которые в дефиците, они должны закупаться в таких количествах, которые фонды потянуть абсолютно не в силах, даже если они относительно богатые и мощные фонды, как, например, "Подари жизнь". Мы видим тенденции последних нескольких месяцев, что благотворительные фонды объявляют о том, что они не в состоянии больше нести эту финансовую нагрузку на закупку лекарственных препаратов.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Способ, который применяется при войнах и эпидемиях". Как в России работает импортозамещение в медицине
– А почему вообще лечение онкологических заболеваний настолько дорогое? Стоит ли ожидать, что через несколько лет оно будет дешевле, значительно дешевле?
– Давайте скажем так: сама химиотерапия для лечения большинства заболеваний, по крайней мере если это касается детской гематологии и онкологии, относительно недорогая. Дорого стоит госпитализация, и дорого стоит сопроводительное лечение: переливание препаратов крови, антибиотики, препараты, которые борются с тошнотой и рвотой, и так далее.
Я могу привести цифру: например, лечение острого миелоидного лейкоза – это самая злокачественная, самая тяжелая форма лейкоза у детей – стоит в России, по нашим расчетам, больше ста тысяч долларов. В Западной Европе это существенно дороже, наверное в два раза, в Америке в три с половиной – четыре раза дороже.
То есть это дорого повсюду, и не только, повторяю, за счет стоимости самих химиопрепаратов, которые могут быть относительно недороги, а в основном за счет стоимости сопроводительной терапии, сложнейшего комплекса мероприятий, которые призваны обеспечить безопасное прохождение пациента через всю эту голгофу химиотерапии.
– А дешеветь будет?
– Инновационные препараты всегда дешевеют. Заканчиваются сроки патентной защиты, начинается производство дженериков. И здесь мы подходим к очень важной проблеме – проблеме дженериков, потому что, как мы понимаем, дженерики дженерикам рознь и есть компании, которые отвечают за качество своей продукции – и тогда эти дженерики хоть и дешевле, но не драматически дешевле, чем оригинальные препараты, а есть компании, которые гонят на рынок откровенную фейковую продукцию или плохо очищенную продукцию, и в погоне за такой высокой маржинальностью, как говорят экономисты от медицины, они жертвуют качеством препаратов.
Поэтому – да, в целом препараты дешевеют через некоторое количество лет, после того как они выбрасываются на рынок, но каждое следующее поколение препаратов дорожает. Это абсолютно нормально, потому что в каждый новый препарат вкладываются огромные средства в разработку и в доведение до клиники. Это очень сложный процесс, и доведение одного препарата стоит не меньше одного миллиарда долларов. Естественно, фармы, будучи коммерческими предприятиями…
– …Формируют таким образом цену. Алексей, вы являетесь президентом Регистра доноров костного мозга. Во-первых, почему важен для лечения онкобольных этот регистр?
– Прежде всего давайте скажем, что он важен не для лечения онкобольных, а для лечения небольшой группы пациентов, которые страдают злокачественными и некоторыми не злокачественными заболеваниями крови и костного мозга. В основном это лейкозы и родственные им заболевания, некоторые нарушения обмена веществ врожденные, врожденные иммунодефициты и так далее.
Необходимость в регистрах связана с тем, что в связи с малочисленностью семей и с малым количеством детей в семьях совместимый родственный донор находится примерно у каждого шестого-восьмого пациента, по крайней мере это данные нашего центра, который делает больше всех трансплантаций костного мозга у детей в мире.
В связи с этим возникает необходимость формирования так называемых регистров доноров костного мозга – это регистр потенциальных доноров, в этих регистрах хранятся только данные о некоторых генетических признаках потенциального донора, и если они совпадают в дальнейшим с этими характеристиками потенциального реципиента, тогда член регистра – потенциальный донор становится донором реальным.
– Минздрав как-то принимает участие в этом регистре?
– Минздрав принимает самое деятельное участие, в частности, сейчас Минздрав пытается понять, каким образом добиться оптимального и быстрого пополнения российского регистра, который сейчас составляет около 92 тысяч потенциальных доноров – если сравнить это, скажем, с Израилем, в котором недавно отметили включение миллионного донора при 9-миллионном населении, или с Германией, или с общемировой базой, в которой сейчас состоит больше 26 миллионов доноров, конечно, понятно, что эти наши усилия, мягко говоря, запоздали.