Из-за политики импортозамещения из российских аптек исчезают жизненно важные лекарства, рассказывают врачи и родные больных. Родители детей, больных муковисцидозом (это генетическое заболевание, которое приводит к разрушению внутренних органов и мучительной смерти в раннем возрасте), выступили с петицией с просьбой вернуть оригинальные препараты и убрать дженерики-заменители, от которых дети страдают тяжелейшими осложнениями.
Что происходит с жизненно важными лекарствами в России, почему импортозамещение не работает — об этом Настоящему Времени рассказал профессор и детский онколог Алексей Масчан, директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий им. Дмитрия Рогачева.
— Мы сами делали несколько репортажей о людях, которые оказались в ситуации отсутствия тех лекарств, которые им обещали или к которым они привыкли. Я читаю одну за другой публикации сотрудников всевозможных благотворительных фондов, которые рассказывают жуткие истории, и создается впечатление, что из-за перехода российской фармакологии на отечественные рельсы качество жизни пациентов и их лечение как-то сильно откатились назад, лет на 30. Такое я тоже прочитал. Это похоже на реальную картину или нет?
— Эта цифра, что мы откатываемся к результату 30-летней давности, как раз была впервые вербализирована мной. Потому что я работаю именно в той области, в которой адекватное медикаментозное обеспечение современными препаратами с предсказуемой активностью, с предсказуемой токсичностью и привело к тем успехам в лечении, если говорить общими словами, детского рака, которыми мы так гордимся.
Сегодня мы вылечиваем в целом, наверное, 80% детей, которые заболели злокачественным заболеванием. Тридцать лет назад это было около 10%, 20 лет назад это было около 50%. Я думаю, что если ситуация будет продолжать развиваться в том направлении, в котором она сейчас развивается, мы окажемся в ситуации 20-летней давности, наши результаты упадут на 30%. Это все мои слова, и я готов их подтвердить, что называется, под присягой.
— Я правильно понимаю, что среди прочего речь идет еще и о токсичности лекарств, дженериков, которые заменяют оригинальные препараты, которыми вы до последнего времени оперировали?
— Токсичность – это немножечко другая история. Ее надо правильно оценивать и доказывать. Но есть препараты, токсичность которых может быть проявлена при превышении дозировки в препарате на 20%, что допустимо для дженериков. И такие случаи мы, к сожалению, и видим. В частности на препаратах, производимых отечественными компаниями. "Винкристин", базовый препарат для лечения детских опухолей, по нашим данным, по крайней мере, по тем данным, которые мы получаем из региональных центров, очень токсичен. А это базовый препарат, без которого обойтись совсем нельзя.
— Давайте поймем. Этот препарат, который вдруг почему-то стал закупаться вместо того, который помогал, в чем смысл? Есть какая-то конкретная российская компания, которая, условно говоря, стала деньги зарабатывать, продавая именно его, и ей расчистили рынок? Или что-то другое произошло?
— Я понимаю ваш вопрос и понимаю подоплеку. Я лично абсолютно уверен, что этот курс на импортозамещение, курс на лекарственный патриотизм был использован очень узким кругом российских производителей для того, чтобы обогатиться, получить доступ к государственным огромным, неизмеримым деньгам.
— Там ведь тоже есть такая штука, я понимаю, что деньги – крутая штука, но у правительства есть же до сих пор какая-то статистика успешных излечений. Допустим, она начнет падать.
— Вы знаете, эта статистика на определенном этапе никого не волновала, поскольку наш производитель так называемый, большая новая наша фарма, да и малая фарма, нам тыкал в нос законом о дженериках. Действительно по всему миру препараты-дженерики не нуждаются в клинических испытаниях, они нуждаются только в доказательстве того, что в данной конкретной партии, представленной для анализа, есть то вещество лекарственное, которое было заявлено, и нет вредных примесей.
Во-первых, нам точно известны случаи, когда отечественные производители для того, чтобы зарегистрировать препарат и показать его адекватность, использовали просто импортные аналоги с переклеенными наклейками. И во-вторых, проблема еще в том заключается, что вы можете одну партию сделать нормально, но постоянства и постоянного качества препаратов вы не гарантируете. И в условиях отсутствия контроля за производством дженериков – его просто нет, и по закону его нет – мы не можем быть уверены, что эти препараты качественные.
Но я бы себе позволил еще одно замечание. Дело даже не в том, что мы переходим на дженерики, по закону мы их практически обязаны закупать. Проблема еще в том, что многие дженерики, необходимые нам, выпускаются не в тех дозировках и не в тех количествах, которые нужны российским больным. Формально препарат зарегистрирован, формально он на рынке есть, но купить его невозможно, потому что фарма его не произвела. И его нет и не будет в течение как минимум года.
— У вас есть какие-то схемы лечения, которые вы не можете использовать, потому что нет просто лекарств?
— Абсолютно точно. В частности, я обращался с письмом к министру и к директору департамента лекарственного обеспечения, ее зовут Елена Алексеевна Максимкина, с просьбой немедленно вмешаться в ситуацию с цитозин-арабинозидом. Это препарат для лечения лейкоза, абсолютно необходимый, без него лечить лейкозы просто нельзя, все больные умрут.
Я получил заверение, что у нас прекрасно отработано обеспечение лекарственными препаратами, что все будет производиться согласно этим программам лекарственной безопасности, лекарственной независимости, которые были приняты, так называемая "Фарма 2020". И обещали, что программа "Фарма 2030" – это будет вообще полное изобилие, и полное счастье всем будет в 2030 году. Естественно, верить в это невозможно.
— Просто 10 лет будут умирать люди.
— Вы знаете, если почитать те ответы, которые дают медицинские власти, просто можно будет расхохотаться. Они все написаны под копирку, они абсолютно обходят суть дела. По существу министерство самоустранилось от решения этой проблемы.
— А что тогда в реальности происходит?
— Какие-то громкие шаги делаются, но никаких реальных действий за три месяца – с тех пор, как я впервые поднял эту проблему в своем письме министру, – ничего не произошло.
— Родители, я думаю, пытаются сделать все, что в их силах, – учитывая, конечно, возможности, они у всех разные – для того, чтобы ребенка лечили тем, что надо, а не тем, что есть. Как реально обстоят дела? Не хочу привязываться конкретно к вашей клинике, давайте общо, потому что мы сейчас будем обсуждать такую область знаний, которая, по-моему, даже по российскому законодательству может привести к уголовному преследованию. Что делают родители в России в ситуации, когда не хватает лекарств?
— Родители должны понимать, что у них возможностей-то нет никаких, у 99%, кроме жалоб и кроме просьб им помочь, у родителей нет никаких средств. Потому что у них нет ни денег, ни доступа к возможности купить лекарства за рубежом. Все мы знаем истории, когда лекарства заказываются по интернету, и если это лекарство психотропное, добрые сотрудники таможенного контроля не похлопают на почте по плечу и будут мучить как минимум часов 12 допросами, а то и больше, а то и срок дадут. Поэтому родители ничего не могут сделать.
Я об этом писал в министерство: когда родители перекроют Ленинский проспект, а они это обязательно сделают, или не Ленинский проспект, а трассу М-11, или лягут на рельсы – то тогда будет поздно.
— Я подозреваю, что люди, которые на этом зарабатывают, они примерно себе отдают отчет в том, что они делают.
— Да ну что вы, ни в чем они себе не отдают отчет, не надо их считать такими мыслителями.
— В Российской Федерации если водка паленая – то государство с этим борется. То, что вы сейчас говорите, выглядит, как будто паленая по качеству продукция попадает в детские вены, но вместо этого звучат слова, что "успокойтесь, все будет хорошо в 2030 году".
— Именно так это и происходит. Эта проблема полностью отрицается медицинскими властями.
— А те медицинские власти – это люди, которые сами были врачами, они представляют себе, как выглядят дети под капельницами, или нет?
— Вы знаете, да, они представляют, врачами они были, многие из них – кандидаты и доктора медицинских наук. Но, боюсь, что они не очень представляют, что такое настоящая современная медицина и как она зависит от мельчайших деталей, от того, каким пластырем приклеен катетер, до того лекарства, которое ребенок получает.
— То есть им бесполезно отправлять видеокадры с тем, что происходит в больницах, когда нет лекарств?
— Абсолютно. Это их только злит. Они боятся гнева начальства, которое гораздо более адекватное, чем они сами. Все им известно, но они от этих проблем до поры до времени предпочитают отгораживаться. У них есть, видимо, какие-то другие проблемы ровно до того момента, пока у них кто-то заболеет сам. Вот тут они начинают искать современную медицину. За рубежом ли, но искать начинают.
Мы боремся сами, мы не привлекаем для этого родителей, потому что это достаточно подло – выдвигать авангардом несчастных родителей. Между прочим, во власти есть люди, которые стремятся нам помочь. Я разговаривал с некоторыми депутатами, которые точно так же, как я, возмущены, точно так же, как я, собираются обращаться в Совет безопасности страны. Я уверен, что эта проблема – реальная угроза национальной безопасности, я обязательно обращусь куда надо.
