Судьба женщины в российской тюрьме через историю украинской летчицы Надежды Савченко – от чистой физиологии, до свободы воли. Почему в ожидании героя мы творим себе кумира, а потом нередко в нем разочаровываемся? Савченко – несговорчивая жертва Кремля или нативный профессионал? Об этом Настоящее Время поговорил с журналисткой и правозащитницей Ольгой Романовой, руководителем проекта Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям "Русь сидящая".
Круги ада
Настоящее Время: Давайте поговорим о жизни женщины, попадающей в российскую тюрьму. В стрессовую ситуацию – особенно стрессовую для женщины, связанную с уголовным преследованием: арест, следствие, суд, тюремное заключение. Все эти круги ада меняют человеческую психологию. Что требуется женщине, чтобы не впасть в отчаянье и не оказаться раздавленной российской пенитенциарной машиной?
Ольга Романова: Женщины в тюрьме, собственно, как и мужчины, ведут себя по-разному. Но вот что знает любой тюремщик, и что всегда применяется к женщине: у мужской зоны есть понятия, есть своя иерархия, есть своя история, традиции и так далее. И это мало менялось за прошедшие столетия. Конечно, что-то добавлялось, какие-то новые воровские правила, что-то уходило. Но в любой мужской зоне существуют правила.
В женских зонах ничего этого нет. В женских зонах нет смотрящих, нет "мамок". Каждая заключенная – сама за себя. Отсутствие понятий и отсутствие устоявшихся тюремных правил порождают беспредел. Никто за тебя не вступится: наоборот, скорее всего, обманут и предадут. И ты очень скоро начинаешь это понимать. Это – с одной стороны.
С другой стороны, в отличие от мужчины, женщину гораздо легче поставить в ситуацию, когда она отдаст все что угодно, лишь бы только от нее отстали. Ведь как сделать человеку хорошо? Сделать плохо, а потом – как было.
Женщины физиологически уязвимей мужчины. Если мужчина в результате недельного отсутствия воды и доступа к душу, к элементарным благам цивилизации, оскотинится, но ничего серьезного с ним не произойдет, то с женщиной сложнее. Это физиология. Поэтому женщину легко лишить достоинства, не прибегая к пыткам, запугиванию. Достаточно ей просто прокладок не выдать пару месяцев.
Кроме того, привязанности, остающиеся на воле, у многих женщин сильнее, чем у мужчин. Прежде всего, это дети, дом, семья. Прерывание этой связи женщиной переживается гораздо тяжелее. Именно поэтому всегда считалось и считается, что женщина в тюрьме на подвиги не идет.
"Клеточная" романтика
НВ: Женщина не готова к подвигу в тюрьме или не идет на подвиги в тюрьме, но мы на протяжении почти двух лет наблюдали совершенно точное опровержение вашего тезиса – Надежду Савченко. Или все же это другая история?
ОР: Конечно, это другая история. Савченко основное время пребывала в одиночной камере. А это действительно особенная камера, мы знаем, как она выглядит. Разумеется, это не номер в двухзвездочной гостинице, это камера. Но это просто чистое место, где для одного человека устроены относительно комфортные условия.
Но с другой стороны, Савченко – еще и совершенно неординарный человек. А тюрьма на любого неординарного человека влияет неординарным образом, что в данном случае и случилось.
Надежда Толоконникова из Pussy Riot на процессе, апрель 2013 года
Вспомните Pussy Riot, вспомните дело Фарбера [дело Ильи Фарбера — резонансное судебное разбирательство по обвинению учителя Ильи Исааковича Фарбера, директора дома культуры тверской деревни Мошенка, в злоупотреблении должностными полномочиями и получении взятки] и многие похожие дела. Когда действительно сажали людей неординарных, и к ним по разным причинам было приковано внимание общества.
В любом случае красивый человек в клетке на фоне некрасивых судей смотрится романтично. Публика до посадки Pussy Riot не знала, кто эти девочки, до раскрутки скандала с Фарбером не знала, кто этот учитель, до суда над Савченко не знала, кто такая Савченко. Все что можно было почитать о ней – это сведения из очень небольшого количества источников. То есть, ее главная биография началась в тюрьме.
Сразу возникает образ: клетка – красивый молодой человек, хорошо говорящий, ничего не боящийся. Он воспринимается едва ли не как мессия, наш Савонарола, наш новый Мартин Лютер. На него возлагаются надежды и большая ноша, о которой человек никогда публику не просил. Разве Савченко объявляла, что она – новая Жанна д’Арк? Нет! Это мы, это публика объявила, что она вот такой новый человек.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Последнее слово – за Савченко
И надо сказать, что Надежда Савченко вела себя на процессе очень прилично, действительно подогревала эти надежды, но ни разу сама их не внушала. Она делала ошибки, но их либо не хотели замечать, либо накидывались на людей, которые эти ошибки подмечали, как на провокаторов.
Женское мужество
НВ: Но резонанс, а в случае Савченко – политический резонанс, не всегда предполагает личное мужество…
ОР: Конечно! Но еще и еще раз: она демонстрировала личное мужество. Послушайте, депутат Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), заключенный в российской тюрьме – молодая, коротко стриженная, задорная, бесстрашная. Что еще надо-то? Да не надо больше ничего! Дальше нужны только большие интервью, политические заявления, которые она не делала.
НВ: Она не делала заявления на перспективу, но она делала достаточно громкие заявления в "клетке", например.
Надежда Савченко на процессе в Донецке Ростовской области, 2016 год
ОР: Учтите жанр тюремных заявлений. И стены рухнут, и свободно мы вздохнем. В тюрьме ты плохо представляешь себе свободу, особенно, когда тебе грозит серьезный срок. Как бы ты не хорохорился, у тебя остаются опасения, что ты этот срок отсидишь. Договоренности достигались, потом срывались, люди реально сидели по 20-25 лет. Потом о них забывали.
НВ: А играет роль осознание собственной невиновности?
ОР: Я не хотела бы оскорбить людей действительно невиновных, но попавших в тюрьму. Но у нас в тюрьме каждый невиновен. По крайней мере, таковым себя считает. У нас людей, которые действительно в чем-то виновны и осознают это – одна десятая, может быть, одна двадцатая часть.
НВ: Мы сейчас говорим о Савченко. Никто ведь не доказал ее вины…
ОР: Не думайте, что если бы Савченко было хоть в чем-нибудь виновата из тех частей [Уголовного Кодекса РФ], которые ей предъявляли, например, в незаконном переходе границы, что-то было бы по-другому. Она чувствовала бы себя точно так же, и суд вел себя точно так же. И можно было сколько угодно проводить экспертиз и рассказывать, как солнце перемещалось, а это было очень хорошее доказательство того, что ее не могло быть в том месте, что ей вменяют в вину, тем не менее.
Несговорчивая "жертва"
НВ: Очень многие сейчас говорят, что в случае Савченко это было "публицистическое сопротивление". Если бы у Путина была жертва чуть посговорчивей, может быть, процесс не получил такого резонанса?
ОР: У Путина есть люди посговорчивей. Мы сейчас занимаемся, в том числе, и заключенным Лефортово, украинским гражданином по фамилии Чирний [Алексей Чирний – осужден в РФ по так называемому делу "крымских террористов"]. Я думаю, что многие знают, кто это, и его роль в процессе Сенцова [Олег Сенцов – украинский кинорежиссер, сценарист, после аннексии Крыма задержан российскими правоохранительным органами по подозрению в террористической деятельности и осуждён на 20 лет лишения свободы].
НВ: После того, как Савченко вышла на свободу и вернулась в Украину, у многих, особенно у украинских радикалов, возникло ощущение, что эту свободу она использует не по назначению. Сейчас происходит демонизация Савченко на фоне ее заявлений о возможности переговоров с так называемыми "ДНР" и "ЛНР" об обмене военнопленными и прочее, прочее, прочее. Действительно ли Савченко могла поменять свою резкую риторику, свойственную ей во время заключения, на язык компромисса под давлением тюремных обстоятельств?
ОР: На нее повлияли мы с вами, на нее повлияла широкая публика, которая сотворила себе кумира из действительно сильного, интересного человека. Просто этот интересный человек не выдержал не тюрьму, он не выдержал нас с вами. Он не выдержал слепого обожания истерических тетушек, вещающих в фейсбуке про кровавого Путина. Это же явление мы с вами знаем прекрасно. И оно такое же печальное, как точно такие же тетушки с другой стороны.
Надежда Савченко во время протестной акции в Киеве в августе 2016 года
Если бы публика-дура не творила себе кумира, а ждала человека из тюрьмы со всеми его разными сторонами… В конце концов, Надя вышла убежденная в том, что она совершенно другой человек. Из нее могла выйти Юлия Тимошенко, из нее могла выйти Розалия Землячка [российская революционерка, получившая прозвище "фурия красного террора"], кто угодно. Она – интересный персонаж. Но она пошла по пути, где себя увидела. Ниша, которую она решила занять, не свойственна ее характеру, но характер ее весьма переменчив и пока не устоялся.
А тюрьма очень романтизирует и облагораживает. Мы всегда ждем из тюрьмы не тех, кто оттуда возвращается.
НВ: Может быть, прав украинский психолог, психиатр Семен Глузман, который говорит, что человек, обретший неожиданную свободу, но не вписавшийся в клуб политических хитрецов, к которым можно отнести депутатов украинской Рады, остается в полном одиночестве? Савченко в будущем не грозит забвение?
ОР: Савченко забвение грозит, как и многим людям, чей звездный час пришелся на тюрьму, и которые после выхода из тюрьмы не работали над собой, над своей жизнью, а эксплуатировали старый образ, не добавляя к нему новых красок. А как можно добавить новых красок? Заниматься большими новыми делами. И потом, Надя сразу пошла туда, откуда ее, собственно, взяли – с места начинающего депутата.
Она окунулась в этот клуб нативных профессионалов. Не подставить сейчас Надежде Савченко подножку, не использовать ее в своих играх, не убрать ее с поля, мне кажется, невозможно, если судить по тому, что из себя сейчас представляет Рада. Кому-то нужно ее убрать, кому-то нужно ее "споткнуть", кому-то нужно ее возвеличить, кому-то развести на это заявление, кому-то – на то. Все так и происходит.