По 14 часов рабского труда, издевательства, побои – так часто описывают "трудоустройство" в тюрьмах. Сейчас при каждой есть официальная работа: заключенные трудятся и даже зарабатывают деньги. Что именно делают осужденные, в каких условиях и на что хватает тюремной зарплаты, в эфире "Вечера с Игорем Севрюгиным" рассказали Зара Муртазалиева, Олег Навальный и Дмитрий Дегтярев.
"Девочек ставили к стенке и начинали бить резиновой дубинкой"
Зару Муртазалиеву в 2004 году обвинили в подготовке теракта в Москве в торговом центре "Охотный Ряд" и осудили на 8,5 лет. Свою вину она не признала. Российские и международные правозащитники неоднократно заявляли, что дело чеченской девушки сфабриковано. Муртазалиева отбыла в тюрьме полный срок. На момент ареста ей было 20 лет.
После освобождения Зара эмигрировала во Францию, где получила политическое убежище. Накануне с Зарой Муртазалиевой в Париже поговорил журналист Настоящего Времени Игорь Севрюгин.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Зара Муртазалиева: "Девочек ставили к стенке и начинали бить резиновой дубинкой"
— В нашей колонии в частности, как и во всех женских колониях, было развито швейное производство, на котором мы работали круглые сутки практически, в три смены. Три смены – это официально: мы расписывались за то, что мы отработали восемь часов, а на самом деле работали от 12 до 14 часов, иногда больше.
Я работала на швейной фабрике. Конечно, это был изнуряющий труд. Во-вторых, это старые машинки – у нас не было нового оборудования, нормального оборудования, на котором можно было шить. Это были убитые в хлам старые швейные машинки.
Они стоят в ряд, это огромный цех, протекает крыша – мы подставляли ведра, чтобы на нас не капало. Периодически машинки у нас прямо взрывались на рабочих местах, потому что старые моторы, шнуры оголенные – все это прямо в цеху. Естественно, сырость, влага.
Между рядами у нас все время ходили контролеры с резиновыми дубинками. Бригадир, который и так, понятное дело, ходит по рядам, кричит и требует поддать жару – ускорить ритм пошива. А тут еще и контролеры.
— Вам платили за это?
— Да, платили. В месяц – я считалась очень хорошей швеей – я получала по тем временам 230 рублей.
— На что тебе хватало этих денег?
— Ни на что. Ты приходишь в ларек – там был магазинчик маленький, где продавали мыло, зубную щетку… В тюрьме, в колонии выдают предметы первой необходимости – зубную щетку, мыло, зубную пасту, крем какой-то маленький. И вот они эти наборы нам же продавали в тюремном магазине.
Мы расписывались за них в специальной ведомости, что мы их получили, но покупали мы их в ларьке. В итоге начальника моей колонии Нецкина в конце концов осудили, ему дали срок, он отбывает наказание в одной из колоний для сотрудников [Дмитрий Нецкин, в 2016 году осужден за получение взятки в особо крупном размере – НВ].
Если не отрабатывали норму, то на выходе с промзоны нас всегда встречали сотрудники администрации, и уже были оставлены списки, кто отшился, кто не отшился – кто выполнил норму выработки.
Если ты отработал полный рабочий день и остался на продленку и все равно не отшил нужное количество одежды, то бригадир уже готовила списки. Тех, кто не отшился, их отправляли под "дубинал". Это такая комнатка, где девочек ставили к стенке и начинали этой резиновой дубинкой бить, отбивая на самом деле почки, пятки, тело.
"Чтобы заработать на коробок спичек, нужно было работать 3-4 месяца"
В 2010 году белоруса Дмитрия Дегтярева осудили за незаконный оборот наркотиков. Свою вину он не признал и отсидел 7,5 года в колонии в Могилеве. Дмитрий вышел на свободу год назад, стал активистом проекта "ТаймАкт" и сейчас защищает права заключенных.
О том, с какими условиями труда пришлось столкнуться Дмитрию в тюрьме, он рассказал в эфире "Вечера с Игорем Севрюгиным".
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Дмитрий Дегтярев: Чтобы заработать на коробок спичек, нужно было отработать 3-4 месяца
— В колонии осужденные по ст. 328 заняты исключительно чисткой проволоки. Проволоку поставляет "Белчермет", с одной стороны, это все вроде бы официально, но условия труда, которые там созданы, человеческими назвать невозможно.
Работа – с 8 утра до 6 вечера с небольшим перерывом в минут 30 на обед, условий нет никаких, сменной формы нет никакой. Зарплата тоже никакая настолько, что для того, чтобы заработать на коробок спичек, нужно было отработать примерно 3-4 месяца.
Условия просто невыносимые. Где-то на 400-500 квадратных метров помещения задействовано около 350-400 человек, которые там 12 часов работают.
— Какая у вас вообще была выработка?
— Выработка – 8-10 кг на одного человека в сутки.
— Это выполнимо?
— Нет, это не выполнимо. Выполнимо – это максимум 3-3,5 кг.
— А если вы не выполняли норму, к вам применялись какие-то санкции?
— Санкции были следующие: пишется нарушение, могут написать не за выработку нормы – за это никто не пишет. А, например, не застегнута верхняя пуговица, неопрятный внешний вид. Санкции – это изолятор, помещение камерного типа, перевод на крытый режим сроком на три года.
Пуговицы – это самое основное, за что пишут нарушения. У меня 11 нарушений за неопрятный внешний вид и незастегнутую верхнюю пуговицу и два года превентивного надзора после освобождения.
— Вас били за невыполненные нормы?
— Нет, физическую силу сотрудники колонии применяли достаточно редко. Такое в принципе было, но не постоянно. В основном были такие методы воздействия, как изоляторы, помещения камерного типа, лишение посылок, передач, встреч с родственниками, лишение звонков. Именно чтобы отрезать социально человека от свободы.
"Доказать факты побоев в тюрьме практически невозможно"
Доказать факты побоев и рабского труда в тюрьме практически невозможно, уверен Олег Навальный. Его приговорили к 3,5 года по "делу Ив Роше". Правозащитники и адвокаты называли это дело политическим: по их мнению, Олега посадили из-за оппозиционной деятельности его брата – Алексея Навального.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Олег Навальный: "Доказать факты побоев в тюрьме практически невозможно"
— Олег, в одном из интервью вы сказали буквально следующее, процитирую: "Жизнь в колонии – рутина: подъем, физподготовка, завтрак, работа, обед, ужин, отбой, подъем". Работа сколько времени занимала у вас?
— У меня, когда работал, восьмичасовой рабочий день, по-моему.
— За это платили?
— Ну да.
— А что вы делали?
— Я ничего не делал. У меня была повременная оплата труда. Я же там всячески саботировал работу, сделал анархию. Я короткое время работал в библиотеке.
— А вообще какого рода работа в колонии?
— В Нарышкино [исправительная колония №5 в Орловской области – НВ] было швейное производство, был цех деревообработки, который то работал, то не работал, потому как, я понимаю, у них там не совсем в порядке было с документами. Ну и какое-то время до этого было кирпичное производство. И какая-то работа, которую делают зеки внутри зоны.
— По многим интервью, которые уже давали заключенные, когда выходили из колонии, они говорили, что те, кто не выполняет какие-то нормы, требования колонии в плане работы, есть такое понятие, как дубинал: заключенных били за невыполнение плана, за то, что в принципе не выходили. С вами такого не было?
— Меня не били, понятное дело. Но вообще, конечно, да, такая штука есть. Все зависит от зоны. Есть зоны, которые производят какое-то значимое количество продуктов, и исторически это все происходит, и они заставляют зеков выполнять норму. В Нарышкино это было типа в 2012-2013 году, рассказывали, что если ты не выполняешь норму, то там реально до черного вида избивали.
— У вас кто-то из знакомых или из тех заключенных, с которыми вы общались, которых вы знали...
— Я общался с заключенными, которые сидели как раз в те года, которые говорили, что вот идешь, не делаешь норму 100%, тебя зовут в комнату воспитательного отдела, всей сменой бьют, и на следующий день ты делаешь 200%.
— Всей сменой – имеется в виду сотрудники колонии?
— Ну да. Пересменок идет как раз на выводе на работу. Говорят: "Вот бригадир там плохо делал". Или они по документам видят. Ведут его в смену, бьют полдня.
— Например, в женской мордовской колонии (я разговаривал с Зарой Муртазалиевой) есть восьмичасовой рабочий день, а потом заключенных заставляют подписывать некий документ, что они согласны на добровольную работу. В колонии, где вы сидели, такая практика была?
— Да, конечно. Но это везде, где именно заставляют работать, везде заставляют работать, там масса различных методик и механик. Это еще если кого-то там заставляют что-то подписать, не знаю, мне кажется, чересчур формализмом занимаются, потому что, как правило, они все эти документы делают без зеков. Что подделать подписи зеков? Они же никогда потом, если какая-то будет проверка, не откажутся от них, не скажут, что мы не подписывались, потому что все запуганы. Конечно, работают и больше смен, и больше часов, чем нужно, работают в ужасных условиях с точки зрения организации производства. Это все действительно так.
— А как-то с этим бороться можно? Я читал много докладов, исследований, которые писали сами же заключенные или правозащитники, что в тот момент, когда люди находятся в колонии, они готовы с этим бороться, а как только они выходят, большинство отказывается даже давать интервью на эту тему.
— Ну да, здесь нужно понимать, что заключенные, которые сидят в колонии, как-то на это могут повлиять, на них, как правило, такой прессинг не оказывается. Либо все это пытаются организовать очень по закону. Те, которые бесправные, они при выходе живут в том же регионе. Грубо говоря, был какой-то там сиделец, его в Орле жутко били, он работал, не получая денег. Он выходит. Конечно, он может попытаться что-то инициировать, но, во-первых, у него нет никаких доказательств, а во-вторых, конечно, фсиновцы местные через силовиков, они в серьезной связке работают, будут на него оказывать давление. Потом человек, который отсидел, его отправить еще раз в тюрьму – это реально очень легкая задача. Участковый какой-нибудь его ловит, находит наркотики у него, патроны, коробок марихуаны – и все, поехал еще раз. Поэтому, конечно, люди боятся, не хотят этого делать.
Защищать зеков сложно почему? Потому что кроме слов никаких доказательств нет. Даже та же ситуация с Ярославлем, с избиением. Вся эта шумиха поднялась после того, как появилось какое-то видео. Хотя понятно, что зеков бьют всюду, повсеместно, в данную секунду. Сейчас, я думаю, истязают сотни людей одновременно по всей стране. С этим сделать ничего нельзя, потому что нет видео. Потому что когда приходит какая-то проверка, есть специально обученные зеки, которые говорят: "Никто никого не бьют, мы все прекрасно сидим". Меня, например, когда неоднократно отправляли в штрафные изоляторы, были специальные осужденные, которые говорили: "Да, мы видели, у него был запрещенный предмет, он его использовал или делал такое-то нарушение".
— Это действительно ровно та проблема, с которой, в том числе, столкнулись мы при подготовке этого эфира, пытались найти какие-то документальные свидетельства о том, что заключенные перерабатывают, заключенных бьют, заключенным не выплачивают ту зарплату, которую им должны платить. На ваш взгляд, как-то можно повлиять на это? Какие-то доказательства – как вообще их можно добыть?
— Я, во-первых, абсолютно уверен, что невозможно это все сделать, с этим бороться, пока система эта жива. То есть она сама себя сохраняет. Надзорные функции имеет прокуратура, которая может туда заходить, депутаты, которые могут только заходить, но проверку, опять же, будет вести прокуратура. То есть это все одни и те же люди. Невозможно призвать их к ответу, потому что все они – одна банда.
С точки зрения доказательств, ну да, можно собирать, зеки же тоже делают, нелегально себе получают какие-то маленькие видеокамеры, пытаются записывать. Как правило, что они делают, например, на швейном производстве? Они изготавливают контрафактную продукцию. В Нарышкино, я помню, мне зеки приносили бирки с промзоны, где они шили, они пришивают эти бирки к курткам, пишут, что они изготовлены в Санкт-Петербурге где-то. То есть это очевидная контрафактная продукция. Опять же, ты никогда не докажешь, что это там было. Ты негласную съемку делать не можешь, любой материал, который ты принесешь, прокуратура скажет, что она провела проверку и ничего не нашла.