В Беларуси уже почти 300 политзаключенных вышли из колоний, полностью отбыв свои сроки. Но политические суды в стране продолжаются. В 2022 году по политическим мотивам приговорили не менее 1242 человек, из них к лишению свободы – 636 человек. Настоящее Время писало, как влияет на жизнь репрессированных опыт длительного заключения и с какими сложностями они сталкиваются после отбытия наказания.
В конце прошлого года лидерка белорусских демократических сил Светлана Тихановская назначила бывшую политзаключенную Ольгу Горбунову представительницей Объединенного переходного кабинета по социальным вопросам. Одна из ее задач – организация систематической помощи репрессированным и их близким. Корреспондентка Настоящего Времени поговорила с Ольгой Горбуновой о планах по реабилитации политзаключенных, которые вышли и будут выходить из мест несвободы, а также о проблемах организации такой помощи на фоне тотальных репрессий в Беларуси.
Ольга Горбунова
"Помощь не системна, разрознена и недостаточна"
— Анализировали ли вы цифры: скольким людям нужна и потребуется в будущем помощь в реабилитации после отбытия наказания?
— Конкретных цифр нет даже у правозащитников, не все кейсы реальных политзаключенных зафиксированы. Мы можем говорить о двух категориях. Первая – те, кто вышел из мест несвободы по суду, получив домашний арест, "домашнюю химию" или "химию" с направлением в исправительные учреждения. Часть из них убежали из страны, часть отбывают наказание. Вторая категория – те, кто уже полностью отбыл наказание. На 7 января 2023 года это 253 человека. Подавляющее число бывших политзаключенных находятся внутри страны под превентивным надзором, части из них запрещен выезд из Беларуси. Точной цифры всех политосужденных у правозащитников и у нас нет. Поэтому просчитать сумму, которую необходимо искать, чтобы оказывать помощь прямо сейчас, сложно. Но, по моему мнению, чтобы создавать комплексную программу помощи, не обязательно привязываться к точным цифрам, важнее разработать механизм такой поддержки. В этом моя главная задача.
— Как вы и команда видите формы и организацию помощи бывшим политическим осужденным?
— Хочу уточнить, что на данный момент представительство по социальным вопросам состоит из одного человека – меня. Количество проблем и кейсов говорит о том, что нужна команда и консолидация усилий. Потребности людей, отбывших заключение, огромны. Необходима медицинская помощь, связанная с утратой здоровья, травмами, обострением хронических заболеваний. Необходима серьезная психолого-психотерапевтическая помощь. Нужна экономическая поддержка, так как люди долгое время не могли работать и обеспечивать себя. Часто бывшие политзаключенные говорят о сложностях в трудоустройстве в Беларуси. Когда я сама вышла из СИЗО и пробовала устроиться на работу, часть работодателей отказывали, опасаясь санкций и преследования со стороны государства из-за того, что взяли бывшую политзаключенную.
На данный момент системной помощи нет, она разрознена и недостаточна. Про известных политзаключенных пишут СМИ, им оказывают поддержку профессиональные сообщества. Но у нас очень мало информации о тех белорусах и белорусках, которые никому не известны, кто был задержан не в Минске, а регионах, сельской местности. Я мониторю различные адресные сборы и вижу, что более известные политзаключенные быстро собирают средства, а сборы малоизвестным людям, которые не так активно продвигаются в соцсетях, закрываются намного медленнее.
Не так много программ, которые помогают с медицинской реабилитацией и санаторно-курортным лечением. Еще проблема в том, что многие не знают про эти инициативы или сознательно не обращаются. Например, когда я вышла из СИЗО и находилась в Беларуси, то боялась обращаться за помощью. Мне казалось: если я свяжусь с каким-то фондом – это риск повторного уголовного преследования. То есть мы имеем проблемы разного уровня: нет достаточных ресурсов для поддержки и нет механизмов, которые бы помогли обезопасить людей при обращении в такие фонды. А еще в Беларуси прямо сейчас задерживают за донаты, которые люди перечисляли с белорусских карт в фонды солидарности.
На данный момент мы собрали информацию о различных белорусских фондах, инициативах, НГО, которые помогают бывшим политзаключенным, чтобы сделать помощь системной и эффективной.
— Вы уже провели переговоры с этими инициативами и фондами?
— Я выстраиваю коммуникацию, мы познакомились. У фондов есть понимание, что даже если бы у нас была оперативная систематизированная информация, кто чем помогает, мы уже смогли бы на 5-10% повысить эффективность оказываемой поддержки, перенаправляя друг к другу. Например, фонд солидарности BYSOL может сегодня оказать единовременную финансовую помощь в 300 евро. Понятно, что это не достаточная сумма, чтобы покрыть базовые потребности людей после длительного заключения. Но можно было бы усилить эту помощь, перенаправив человека в инициативы, помогающие с медицинским обследованием и лечением, оказывающие поддержку детям репрессированных и так далее.
Я вижу обвинения и боль, связанные с нереалистичными ожиданиями от всех нас. Это часто заканчивается обесцениваем работы: "еще одна ненужная демократическая структура, которая ничем не может помочь". Я внутренне принимаю эту критику и частично соглашаюсь. Но критикуя – предлагай. У меня было ожидание, что когда я выйду на эту позицию, то не столкнусь со сложностями в сотрудничестве. Но многие, к кому я обращаюсь за экспертной помощью, отказываются. Люди считают это небезопасным для себя, хотят сохранить возможность ездить в Беларусь, у них там родные. Есть и финансовый вопрос: на данный момент средств на усиление команды представительства нет.
Еще одно нереалистическое ожидание, что раз у нас такая тяжелая ситуация – нам должны помогать международные фонды. Есть представление, что где-то лежит много денег, которые демсилы бездумно тратят непонятно на что. Но важно понимать, что у всех международных доноров есть определенные критерии, на что выделять средства. Деньги дают на поддержку различных демократических процессов, которые запущены в Беларуси и вокруг нее, чтобы ситуация менялась в корне, – но не так много программ работает на прямую помощь пострадавшим. Я с этим сталкивалась, работая в течение 20 лет в убежище для женщин и их детей, пострадавших от домашнего насилия, "Радислава": найти финансирование на проведение конференции, семинаров гораздо легче, чем найти живые деньги на работу самого убежища – оплату коммуналки, покупку питания, труда психологов. С точки зрения международных доноров последнее должно быть ответственностью самих белорусов. Это непонимание границ друг друга создает сложности.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Сложно начать новую жизнь в одних штанах". Что происходит с политзаключенными в Беларуси после освобождения – и кто им помогаетМеждународный фонд поддержки политзаключенных: когда он появится и как будет работать
— Может, если объявить единый сбор на помощь политзаключенным под эгидой представительства по социальным вопросам, то белорусы собрали бы необходимые средства?
— Такая идея есть – создать Международный фонд поддержки политзаключенных. На мой взгляд, у фонда должен быть попечительский совет из моральных авторитетов, которым доверяет большинство, чья честность не будет вызывать сомнений. Когда я только начала говорить про такой единый кошелек, сразу услышала много страхов и предупреждений: мол, не связывайся, назовут мошенницей. Я бы с удовольствием не связывалась с денежными вопросами – но уровень проблем и механизм помощи будет завязан на деньгах. Когда человек на несколько лет был заперт в тюрьму, всеобщая солидарность и моральное признание его вклада не решает его бытовых проблем. Я считаю, что нам нужно открывать этот единый кошелек.
На данный момент я строю две логистики. Первая – запустить глобальный сбор среди белорусов и белорусок, которые находятся за рубежом, включая белорусский бизнес. Вторая – работа с международными партнерами и правительствами других стран, которые уже помогали и хотят продолжать помогать Беларуси.
— Вы говорили в СМИ, что средства этого фонда будут направляться на укрепление организаций, которые помогают политзаключенным. Почему не напрямую пострадавшим?
— Прямые выплаты репрессированным запланированы в будущем законе "О реабилитации", который сегодня разрабатывают эксперты. Он вступит в силу, только когда произойдет транзит власти. Пока же мы на том этапе, когда не видим возможности работать с людьми напрямую. Мы видим своей задачей аккумулирование ресурсов для усиления работы белорусских фондов, НГО – чтобы в любой момент, когда к ним обратятся политзаключенные, их семьи, они могли оперативно произвести выплату, рассчитывая на деньги из фонда, а не собирать месяцами тысячу евро. Я надеюсь, что к лету мы выполним техническую работу, связанную с открытием счетов, определимся, в какой стране на базе какой организации будет работать фонд, кто будет в наблюдательном совете.
— А есть понимание, чего ждут от этого фонда люди?
— Представительство по социальным вопросам запустило инстраграм, и прямо сейчас туда приходят запросы. Например, такие: "я репрессированная пенсионерка, перенесла инфаркт, где я могу получить помощь в Польше?"; "не могу устроиться на работу, что делать"; "где мне найти помощь, если сегодня меня избил парень?". Мандат представительства не подразумевает прямую помощь, как я уже говорила, моя задача – политическая: выработать механизмы и инструменты поддержки, выстроить отношения с международными партнерами на долгосрочную перспективу. Одно такое решение уже в работе. У меня есть небольшая волонтерская команда, с которой мы разрабатываем платформу "Одно окно". Это информационный сервис, который будет в кратчайшие сроки предоставлять актуальную информацию по организациям, инициативам и видам помощи. Чтобы человек мог обратиться туда с любым социальным вопросом и быстро получить информацию, консультацию, эффективное перенаправление. Мы выкупили домен, собираем большую базу данных инициатив по разным странам, готовим операторов для работы на сервисе. Наша мечта запуститься в апреле.
Также мы сейчас с белорусскими диаспорами и народными посольствами прорабатываем вопрос о системной реабилитации бывших политзаключенных и их семей в странах Европы. В этой работе мы идем поступательным шагом, вслед за переговорами, которые ведет Светлана Тихановская на международных встречах. Отклик есть: правительства европейских стран готовы выделять места для реабилитации бывших политзаключенных и их детей. Отклик есть и от фондов, которые работают в этих странах. Хочется сделать эту помощь системной, такие программы должны работать круглогодично, а не сезонно.
Нужно понимать, что все, что с нами произошло, будет иметь очень долгосрочные последствия для общества. Мы уже видим рост психических заболеваний, суицидов, алкоголизации. Мы уже получаем кейсы домашнего насилия в отношении и со стороны бывших политзаключенных. И это мы еще не видим белорусов, которые сейчас воюют в Украине. Про их реабилитацию тоже уже нужно думать, так как мы прекрасно знаем, какие проблемы есть в семьях людей, вернувшихся с войны.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Беларусь в оккупации, а оккупантов невозможно убедить словами". Бойцы полка Калиновского рассказывают, за что воюют в УкраинеОнлайн-менторы и инструкции, как вести себя в РУВД
— Бывшие политзаключенные в интервью рассказывали нам про свои нужды. Например, они говорят, что когда человек выходит из заключения, ему необходим волонтер, который бы вел его по четкому треку реабилитации, потому что он сам просто не в силах. Возможно ли это, на ваш взгляд?
— Я знаю, что в Беларуси до сих пор работают много активистов, помогающих политзаключенным. Но сегодня менторская поддержка – большой риск для людей. Человек, который вышел из заключения или отбывает "домашнюю химию", стоит на контроле, все его контакты тоже могут быть на контроле. Когда я сидела в СИЗО, моей сокамерницей как раз была волонтерка, которая носила передачи в изоляторы, исправительные учреждения. То есть за любую волонтерскую работу в Беларуси сегодня человек может получить уголовную статью. Поэтому мы не вправе требовать, чтобы такая офлайн-работа была систематизирована внутри страны. Но я знаю инициативы, которые предоставляют каждому заключенному ментора онлайн. И в сервисе "Одно окно" мы как раз планируем связывать людей между собой, так как менторские программы доказали свою успешность.
Могу подтвердить это на своем опыте. Несмотря на то, что я находилась в СИЗО всего полгода, я вышла оттуда очень дезориентированной. Я помню момент, когда на кассе в магазине высыпала деньги и встала в ступор. Спрашиваю у дочки: "Это теперешние деньги?" – я их просто не узнала. И дочка помогла мне рассчитаться. Я тогда испугалась, что теперь не всегда могу принять решение как взрослый человек, если даже в такой мелочи чувствую себя потерянной. Нужно говорить про эту проблему, что это не стыдно, что так работает наша психика, что это момент большой уязвимости и нам нужна поддержка.
— Также бывшие политзаключенные говорили, что им необходима правовая помощь: как ходить в РУВД отмечаться и как там себя вести, что делать с исками и штрафами, которые они получают по приговору.
— Я поддерживаю эту рекомендацию и думаю, мы будем решать этот вопрос посредством "Одного окна". На данный момент мы там аккумулируем все брошюры, изданные правозащитниками, чтобы свести всю актуальную информацию в простые инструкции. Мне по уголовному делу, как и многим, был выставлен штраф по иску Минсктранса – 25 тысяч белорусских рублей (около $9,9 тысячи). Меня это очень испугало, пока моя бывшая сокамерница не объяснила, что момент снижения этой суммы происходит не в суде, а на этапе отдела принудительного исполнения. Так как меня уже не было в Беларуси, к исполнителю пошла моя мама, и 25 тысяч превратились в 400 рублей, так как это солидарная ответственность. То есть даже я, которая постоянно читала материалы правозащитников, не понимала, как это все работает. Не говоря уже о том, что тебя ждет на "домашней химии": можешь ли ты выйти из квартиры, когда нужно идти на учет, – на суде про это не рассказывают.
Особенно важна информация тем, кто долго был в заключении. К примеру, моя подруга вышла из колонии в декабре 2022 года и вынуждена была подписать документ о профилактическом учете на 15 лет! То есть она получила наказание в 2,5 года – и в семь раз больше должна пробыть на контроле у милиции. Это нонсенс. И люди вынуждены это подписывать, потому что в РУВД два варианта: либо согласиться, либо уехать на сутки. А сутки – это уже первое нарушение, три нарушения – замена режима. Ты в постоянном страхе сделать что-то не так.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Крики были такие, как будто людей жгли". Опубликованы результаты расследования пыток в ЦИП на Окрестина в Минске в августе 2020-го"Чувство вины не очень позитивная, но очень сильная мотивация"
— Одна из инициатив помощи, работающая в Польше, предложила создавать "дома передышки" с бесплатным проживанием и обеспечением для бывших политзаключенных, уезжающих из Беларуси. Чтобы люди могли не думать первое время о жилье, еде, работе. И выделять им "подъемные" в две тысячи евро. Это реально?
— Я знаю про такие проекты в Литве, Польше, Германии. И знаю, что у них есть много проблем с финансированием, обеспечением работы команды. Безусловно, это необходимый элемент поддержки, потому что безопасное изолированное место для человека, который вынужденно 24 на 7 находился с чужими людьми, – жизненно необходимая потребность.
В такие дома попадают люди, которые только пересекли границу. Я вспоминаю себя. Это крайне тяжелое состояние. Когда меня забрали с пограничной заставы, я тоже оказалась в таком доме в Вильнюсе, жила в комнате с другими людьми и поняла, что не могу остаться там больше, чем на ночь. Я просто хочу спрятаться, пусть в маленькой, но своей комнате. Поскольку такие дома открывались стихийно, многие организаторы не понимали, что в работе будут постоянно сталкиваться с людьми с травмой. Поэтому происходят тяжелые, но банальные конфликты, которых можно избежать, если есть специфические знания о ПТСР, травме, если налажены определенные процедуры. Наша идея – предложить таким домам подготовку команды в вопросах оказания помощи людям с ПТСР и налаживании процедур.
По поводу разовых подъемных, я считаю, что суммы 2000 евро недостаточно. Есть ряд инициатив, кто помогает небольшими разовыми выплатами. Наша задача – эту помощь усилить в рамках международного фонда. Именно про это мы разговаривали с BYSOL, BYHELP, "Страной для жизни" и другими фондами солидарности.
— Было еще предложение массово готовить постпенитенциарных психологов для оказания психологической помощи бывшим заключенным. Будете что-то делать в этом направлении?
— Таких специалистов в стране единицы. Безусловно, их нужно готовить. Мы направили несколько запросов в международные сети, в частности, по поиску специалистов по психолого-терапевтической реабилитации бывших участников военных действий – то, что происходит с политзаключенными в белорусских тюрьмах, очень похоже на то, что происходит с военнопленными на войне.
Практически во всех программах поддержки сейчас есть временное ограничение – от трех до десяти бесплатных сессий. На наш взгляд, этого недостаточно, за десять сессий состояние бывшего политзаключенного вряд ли изменится. Мы рассматриваем поддержку организаций, которые предоставляют психологическую помощь, в рамках будущего международного фонда.
— Какая вам нужна поддержка от общества?
— У меня есть бэкграунд работы в сфере соцзащиты в Беларуси, я много понимаю про проблемы политзаключенных, потому что сама была, но это не добавляет мне уверенности, какие шаги предпринимать. Я очень ожидаю идеи, профессиональные решения проблем – мой мейл публичный, и я жду таких писем. Если есть идеи, как провести информационную кампанию по сбору в будущий Международный фонд помощи политзаключенным, как обеспечить безопасные протоколы для платформы "Одно окно" – я заинтересована в такой помощи.
У меня есть очень сильная мотивация, в основном состоящая из чувства вины, что я покинула Беларусь и оставила там своих близких и подруг в колониях и всех остальных, кого прямо сейчас задерживают ГУБОПиК или КГБ. Чувство вины не очень позитивная, но очень сильная мотивация. И я готова очень много работать на такой мотивации. Но эта работа не для одного человека, и надеюсь, что остальные белорусы и белоруски это понимают и предложат помощь.