Что советские граждане думали о войне в Афганистане и как КГБ боролся с недовольными

«Третья мировая» и «тысяча гробов»

Комитет госбезопасности был обязан докладывать партийному руководству о том, что говорят люди по поводу важных событий в стране и мире. Первые сообщения чекистов о реакции на события в Афганистане были отправлены в ЦК украинской Компартии в конце декабря 1979 года — через несколько дней после начала войны. На протяжении января следующего года появилось еще три отдельных документа, посвященных этой теме.

Как было заведено, начинались такие справки с ритуальных пассажей о положительном отношении большинства населения к недавнему решению властей: «... трудящиеся Украины с неослабевающим вниманием следят за развитием событий в Демократической Республике Афганистан, полностью одобряют и поддерживают активную дружественную позицию ЦК КПСС и Советского правительства, содействующую стабилизации положения в этой стране, выражают уверенность в окончательной победе апрельской революции и построении социализма в ДРА».

Далее следовали конкретные примеры высказываний (с указанием авторства), собранные на местах агентами и информаторами.

Уже тогда в первую очередь звучал аргумент, которым в наши дни обычно оправдывают ввод войск в Афганистан: «Если бы не мы, это сделали бы американцы».

Во второй части справок традиционно приводились слова тех, кто не разделял восторга относительно новой военной кампании.

Прежде люди побаивались, что им самим или их родным лично придется «отстаивать завоевания социализма» в далекой стране. Звучали предположения, что американцы в ответ введут войска в Иран (где недавно произошла антизападная исламская революция), что в итоге приведет к войне между СССР и США.

Некоторые недоумевали, как ввод войск поможет прийти к миру, зачем вмешиваться в далекий и непонятный конфликт и почему СССР столько сил и ресурсов тратит на поддержку бедных стран.

«Советы всюду лезут, им своих солдат не жалко. Это будет то же, что в ЧССР (вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году — НВ). Наши войска в Афганистане будут находиться постоянно, многие наши солдаты погибнут», — неосторожно высказался Ф. Цюх из Ровенской области.

Давно знакомая чекистам украинская националистка Надежда Суровцева из Умани (о ней Настоящее Время уже писало — ранее внимание органов привлекли ее слова в поддержку Александра Солженицына) тоже сравнила ввод войск в Афганистан с чехословацкими событиями, а также подавлением «контрреволюции» в Венгрии в 1956 году.

«Оперативный источник» КГБ (агент или информатор) уточнил, что Суровцева допустила «политически вредные» высказывания после прослушивания передач зарубежных радиостанций. Сообщения «вражеских голосов» о происходящем в Афганистане слушал и слесарь завода из Канева Черкасской области Я. Майборода. В разговоре с коллегами он посетовал на то, что советские СМИ практически ничего не сообщают на эту тему — в отличие от того же западного радио. При этом сам ввод войск Майборода поддержал.

И сторонники, и противники ввода войск считали, что он навредит проведению Олимпиады, которая должна была состояться в Москве через полгода.

К. Фридман из Киева, которого КГБ называется «активным экстремистом» (мужчина был одним из «отказников» — евреев, добивающихся разрешения на выезд в Израиль), сравнивал вторжение в Афганистан с оккупацией Польши в 1939 году и считал, что все может закончиться Третьей мировой войной.

Уже в первые месяцы войны ходили слухи о массовых потерях Советской армии.

54-летний М. Ульянин из Ровно в марте 1980 года рассказывал знакомым, что в местный аэропорт, в котором он работал водителем, привезли 17 гробов с телами солдат, добавив, что мужчины гибнут напрасно.

Двое жителей Чернигова, пенсионер И. Разумовский и преподаватель Б. Березовский, поведали человеку, сотрудничавшему с КГБ, что «из Афганистана в Москву якобы доставили около тысячи гробов с телами погибших воинов». Это вызвало негодование адресата документа — лидера Компартии Украины Владимира Щербицкого. Он подчеркнул фамилии мужчин, дописав на полях: «А эти провокаторы?» Видимо, это было требование «принять меры». Что было с ними дальше, мы не знаем, но все же вряд ли их привлекли к уголовной ответственности — скорее всего «профилактировали».

А вот в случае с Дмитрием Мазуром из Житомирской области профилактика и официальные предостережения не помогали. В КГБ его знали как диссидента еще с конца 60-х — он, в частности, неоднократно высказывался против русификации Украины и подавления «Пражской весны». В 1980-м в органы поступило больше десяти заявлений на Мазура от односельчан. Мужчина «назвал “актом агрессии” дружескую помощь Советского Союза народу Афганистана» и призывал собеседников слушать западные радиостанции. К ярому антисоветчику пришли с обыском. Нашли, в том числе, письмо к находящейся в ссылке диссидентке Ирине Калинец с осуждением войны в Афганистане и утверждениями о панических настроениях среди советских солдат.

В том же году за «антисоветскую агитацию и пропаганду» Мазура приговорили к 6 годам лагерей и 5 годам ссылки.

«Хороший новогодний подарок»

С не меньшим вниманием спецслужба следила за настроениями афганских студентов. В дни начала войны в гражданских вузах, военных и милицейских училищах Украины обучалось около девяти сотен выходцев из азиатской страны.

Как утверждал КГБ, большинство выходцев из Афганистана восприняло происходящее в родной стране так же, как советские люди — с воодушевлением и одобрением. Студент Киевского университета Фархад Парваз назвал произошедшее 27 декабря свержение президента Хафизуллы Амина «хорошим новогодним подарком» от советских людей. Глава афганского землячества Харькова, аспирант Убдул Сиар, полагал, что если переворот произошел с помощью СССР, то все в порядке.

Находились и те, кто осуждал советское военное присутствие в своей стране. Среди них был, например, студент Ворошиловградского машиностроительного института Мохаммад Юнус Хоками, которого в итоге отчислили «за неуспеваемость». Поддерживая его, 24 студента-афганца из этого вуза в один день не вышли на занятия.

Беспокоили спецслужбу и политические конфликты между афганцами. Среди них были сторонники двух фракций просоветской Народно-демократической партии Афганистана — «Халька» и «Парчама», а также стоявшие особняком приверженцы убитого советскими спецназовцами в 1979 году лидера страны Хафизуллы Амина.

Время от времени представители противоборствующих лагерей выясняли отношения с помощью силы. Например, в апреле 1980 года в общежитии Одесского политеха дрались «халькисты» и «парчамисты», а в августе в оздоровительном лагере в Киевской области потасовку устроили сторонники Амина и его предшественника, лидера «Халька» Нур Мохаммада Тараки (также ранее убитого).

Тихий голос против

Выходить на улицы и открыто выступать против начатой собственным правительством войны советские граждане по понятным причинам не могли. В ход шли другие способы протеста — анонимные листовки, письма, надписи на стенах с призывами к выводу войск из Афганистана.

Авторы не обязательно разбирались в тонкостях политики и питали нелюбовь к советской власти — иногда их толкала уже упомянутая боязнь мобилизации и большой войны. Каждый, кто таким образом заявлял о несогласии с вторжением, наверняка понимал, как рискует — несогласных разыскивали работники КГБ, и в случае разоблачения они могли заплатить несколькими годами лишения свободы.

Судя по сообщениям спецслужбы, пик анонимных протестов против войны в Афганистане пришелся на весну 1980 года.

Например, в апреле администратор универмага города Хуст Закарпатской области Г. Микк принесла в районное управление КГБ листовку, которую кто-то оставил в примерочной кабинке. «Люди! Если вам дорога жизнь ваших сыновей, мужей, и вообще жизнь наших солдат, не допускайте чтобы их отправляли на гибель в Афганистан. Их жизнь зависит от нас — мирного населения. Подымайтесь на борьбу против власти. Перепечатывайте листовки. Мы нехотим погибать за чужую землю. Мы будем бороться!» — призывал неизвестный (здесь и далее орфография сохранена — НВ).

Такую же листовку вскоре нашли в вагоне проезжавшего через Хуст львовского поезда. Среди пассажиров и вычислили автора — это была молодая Я. Саган из Львова. Девушка призналась: у нее на работе ходили слухи о массовой гибели военных в Афганистане, что и подтолкнуло к написанию листовок. Парень львовянки как раз служил в армии (это к нему она ехала в Хуст) — очевидно, она беспокоилась за его судьбу. Чекисты отпустили Саган, но начали оперативную проверку девушки — хотели вычислить «возможных инспираторов данного проявления».

Неделю спустя еще одну листовку нашли в вагоне киевского трамвая. «В ней от имени якобы существующей организации “Свобода слова” возводится клевета на внутреннюю и внешнюю политику нашего государства, утверждается, что из Афганистана будто бы поступают гробы с погибшими советскими военнослужащими, содержится призыв регулярно слушать передачи зарубежных радиостанций», — сообщали в КГБ.

В Хмельницкой области оператор железнодорожного узла связи, сортируя корреспонденцию, наткнулась на анонимную открытку, отправленную в редакцию «Труда» — одной из главных газет СССР. «Олимпиаде — бойкот! Афганистану — свободу! Президенту Картеру — слава и честь», — цитировали в КГБ надпись на открытке, указывая, что также на ней был «злобный выпад в отношении одного из руководителей КПСС и Советского государства» (в справках КГБ идиома «один из руководителей» заменяла фамилию первого лица, тут — Леонида Брежнева — НВ).

Антисоветские письма с упоминанием афганских событий шли и за границу. Например, сотрудники КГБ перехватили письмо из Луцка в редакцию радио Голос Америки.

В декабре 1980 года из Киева в адрес местных жителей были отправлены два письма от имени некой женщины, у которой в Афганистане погиб 20-летний сын.

«Моему второму 16. Что приготовили ему? Польшу? Не дам! Не позволим превратить наших детей в карателей», — такие строки были в одном из них. В Польше как раз бушевали протесты новосозданной «Солидарности», и многим казалось, что опять дойдет до советского военного вторжения — как 12 лет назад в Чехословакии.

В обоих письмах также был призыв прийти на митинг протеста к Могиле неизвестного солдата, который якобы был запланирован на 1 января. Комитет начал еще тщательнее проверять почтовую корреспонденцию и на всякий случай приготовился (вместе с милицией) разгонять акцию протеста. Но никаких попыток провести митинг не было.

А вот Леонид Малышев из Черкасс был одним из тех, кто протестовал, не скрывая имени. «Клеветнические письма», в том числе против афганской войны, он отправлял в адрес руководства СССР и Компартии, ведущих газет, президента США Джимми Картера, премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, а также известному своей антивоенной позицией Андрею Сахарову.

В апреле 1981 года Малышева собирались посадить по «антисоветской» статье. Политбюро ЦК украинской Компартии идею поддержало. Был ли он в итоге осужден — неизвестно.

Боязнь начала большой войны иногда становилась почвой для советских пранкеров. Одной ночью в январе 1980 года по радиосети двух сел и железнодорожной станции в Винницкой области трижды передали сообщение: «Внимание, внимание! Граждане, воздушная тревога. Все, все в укрытие. В Афганистане война. Американцы перешли границу СССР». Несмотря на поздний час, кто-то услышал передачу. Часть местных жителей не на шутку испугалась.

Милиция и КГБ быстро нашли виновников переполоха. Ими оказались двое молодых людей — приехавший к родителям одессит и местный житель. Парни объяснили, что хотели развлечься. В итоге шутники отделались штрафом в 70 рублей и профилактическими беседами.

Скорее хулиганскими, чем политическими мотивами руководствовался и автор надписей в заводском туалете в Новой Каховке Херсонской области (такими вещами в КГБ тоже интересовались). «Товарищи ломайте станки, не выходите на работу, грабте магазины и банки, ведь ваших братьев убивают в Афганистане», — вывел некто шариковой ручкой, добавив подпись: «Ястреб».

Стихи на могиле

В апреле 1980 года Б. Панасюк из села Украинка Ровенской области принес в управление КГБ тетрадный лист со «стихотворением идейно вредного характера», найденный у 14-летнего местного школьника Г. Шевцова. В документе указано, что произведение под названием «Сын» посвящено молодому парню из того же села по имени Виктор Климек, погибшему в Афганистане в феврале.

Содержание стихотворения чекисты описали так: «...высказывается соболезнование матери погибшего — Климек Е.А. (1936 года рождения, беспартийная, заведующая детским садом), а также ставится под сомнение целесообразность нахождения советских войск в Афганистане».

Работники КГБ принялись искать автора, но так и не нашли. Удалось лишь выяснить, что месяцем ранее листы с «идейно вредными» строками неизвестный прислал по почте матери погибшего. Стих взяла сестра женщины, у сына которой текст попросил переписать тот самый школьник. Сотрудники КГБ провели с обеими женщинами «беседы предупредительного характера» и приняли меры «по недопущению распространения провокационных слухов по поводу событий в Афганистане».

Глава Острожской организации Украинского союза ветеранов Афганистана Владимир Прокопчук, услышав от корреспондента НВ об этом документе, первым делом исправил ошибку в фамилии. Виктор Климак (а не Климек) — так звали погибшего солдата. Об истории со стихом Владимиру слышать не приходилось, но он помог выйти на односельчан солдата и его мать Екатерину Климак. Женщина и сейчас живет в том же селе — на улице, которая теперь носит имя ее сына.

«В селе тот случай достаточно шума наделал, — рассказывает житель Украинки Владимир Корнийчук, с детства знавший Климака, — я, правда, сам тогда служил в Афганистане и обо всем узнал уже из рассказов. Стих зачитали на похоронах Вити и отдали его Екатерине, а уже потом его читали ребята в школе. К ней приезжали из КГБ, а она соврала, что не знает, кто это написал».

Екатерина Климак согласилась назвать имя автора стихотворения. Это Иван Милевский, ее родственник из соседнего села. Страницы с написанными от руки строками на украинском языке она в те дни надежно спрятала — и до сих пор бережно хранит в память о сыне. Женщина предоставила стих для публикации.

В КГБ не знали, что в марте того же года Екатерина нашла еще два стихотворения похожего содержания (но теперь действительно неизвестного автора). Одно кто-то оставил на могиле ее сына, второе — во дворе дома.

Воскрес и вернулся

В документах КГБ рассказана история «погребенного заживо» бойца. В июне 1980 года во время боевой операции в провинции Кундуз при переправе через реку Кокча перевернулся вездеход с советскими бойцами (версия, изложенная в документе чекистов, немного отличается — там речь идет о падении бронетранспортера в реку). Погибло десять (по другим данным — восемь) человек. В обезображенном трупе одного из солдат узнали рядового Михаила Воеводу из Каменец-Подольского района Хмельницкой области.

Тело погибшего доставили в село Лучки матери Михаила. Цинковый гроб не вскрывали — в нем было лишь маленькое окошко, через которое трудно было что-либо разглядеть. Похороны солдата состоялись в тот же день. Проститься с Михаилом Воеводой пришло все село.

Через девять дней в Каменец-Подольский приехал прапорщик из части, в которой служил Воевода. Работников местного военкомата он шокировал вестью: произошла ошибка, Михаил жив-здоров и находится в Афганистане. Как выяснилось, после происшествия с вездеходом его, покалеченного, но живого, унесло течением и прибило на берег в нескольких километрах от того места.

Страшную новость предстояло узнать супругам Костив из Стрыя Львовской области. Погибшим, которого приняли за Воеводу, на самом деле был их сын Тарас. Гроб с телом солдата вырыли (происходило это ночью) и отвезли в Стрый, где и перезахоронили.

Почему эта история вообще привлекла внимание КГБ? В документе указано, что чекисты совместно с военкоматом и «общественностью» постараются не допустить «негативных проявлений» во время похорон Костива. Очевидно, были опасения волны возмущения со стороны родителей солдата и других горожан — государство не только посылает людей на смерть, но и не может как следует похоронить их.

Михаил Воевода после армии вернулся в родное село. По словам главы Каменец-Подольского городского Союза ветеранов Афганистана Владимира Дудко, мужчина и сейчас живет в селе на территории того же района, иногда посещая памятные мероприятия афганцев. История Воеводы рассказана также в Книге памяти, которую издали местные афганцы, — некоторые детали, не попавшие в сообщение КГБ, взяты оттуда.

Война идет, войну забыли

Как можно было заметить, абсолютное большинство упоминаний о войне в Афганистане в документах КГБ приходится на 1980 год. В последующие годы их постепенно становилось все меньше. Уже в 1981 году куда больше внимания спецслужба уделяла отголоскам протестов в соседней Польше.

Представление о наиболее интересующих советских граждан социально-политических темах дают перечни вопросов, поступавших сотрудникам КГБ по время чтения лекций «о повышении политической бдительности» (чекисты передавали такие списки в ЦК несколько раз при позднем Брежневе и Андропове). Например, в перечне за первое полугодие 1982 года выделен лишь один пункт с двумя вопросами об афганской войне: «Сколько времени в Афганистане будут находиться наши войска и действительно ли там погибло много советских солдат?» (задавали их в четырех украинских регионах). В то же время польским событиям посвящено целых пять вопросов, а войне в Ливане — четыре.

Афганская тема практически отсутствует даже в сообщениях 1984 года, который стал самым тяжелым для советских войск за всю кампанию (по официальным данным, погибло 2343 человека). Правда, причина может быть не в том, что людей перестала волновать война, а в изменении подхода к освещению тем в самих сводках КГБ — в этот период они становятся более лаконичными, с меньшей долей информации о настроениях населения.

Немного чаще связанные с Афганистаном «проявления» стали упоминаться в период Перестройки.

В 1985 году первому секретарю ЦК КПУ Владимиру Щербицкому была отправлена записка о состоянии дел в украинских военкоматах. В документе упоминаются случаи получения взяток военкомами (всего было зарегистрировано 73 факта). В том числе — за «уклонение от направления для прохождения службы в ДРА».

Своеобразным оружием против советских солдат в Афганистане были заминированные бытовые предметы — в том числе зажигалки. Одну такую некий афганец в 1986 году привез в СССР и презентовал (не зная об опасности) своему знакомому — рабочему из Симферополя Л. Клещельскому. Тот, находясь дома, попытался воспользоваться подарком — и в этот момент раздался взрыв. Клещельский в результате в тяжелом состоянии попал в больницу. Пострадал и живший с ним младший брат.

Нередко антисоветские листовки и надписи приходили в СССР вместе с импортным товаром — таким образом иностранцы выражали свой протест. Например, НВ уже писало о посланиях, которые в 1968 году доставлялись Чехословакии в вагонах с пивом и мебели.

А в декабре 1986-го на упаковке ткани, прибывшей в Сумскую область из Польши, обнаружили «надпись, содержащую грубые оскорбительные выпады в адрес одного из руководителей КПСС (скорее всего, речь о Михаиле Горбачеве — НВ) в связи с оказываемой нашей страной интернациональной помощью Афганистану».

Луцкие чекисты в 1986-м констатировали, что некоторые из местных «афганцев» «допускают политические незрелые суждения, извращающие сущность оказываемой интернациональной помощи Афганистану, заявляют о якобы имевших место “зверствах” советских военнослужащих по отношению к мирному населению этой страны».

В конце декабря, в канун седьмой годовщины ввода войск, эти «политически незрелые» ветераны планировали собраться на центральной площади города, а затем идти на кладбище — возложить цветы к могилам погибших на войне. В КГБ обязаны были проследить, чтобы акция прошла без «антиобщественных проявлений».

Последнее упоминание о «клеветнических материалах» с протестом против войны в Афганистане, которое удалось найти среди сообщений КГБ, датировано апрелем 1987 года. В Донецке нашли 170 листовок (антивоенных, националистических, в защиту украинских политзаключенных) и наклейки с надписью «Афганистан» на фоне дорожного знака, запрещающего движение. В КГБ решили, что скорее всего это дело рук иностранцев.

В документах архива СБУ, которые удалось изучить, завершение войны в феврале 1989 года никак не отображено. Актуальными для КГБ к тому времени были совсем другие темы: национальные конфликты, массовые акции протеста и набирающая силу оппозиция. На «политически вредные суждения» о неутешительных итогах девятилетней кампании внимания уже не обращали.

Читайте далее