Настоящее Время продолжает публиковать рассекреченные в Украине архивы. Главная тема 1968 года в документах КГБ УССР – Пражская весна и ее подавление. Чекисты советской Украины регулярно отчитывались руководству республиканской Компартии и московскому начальству о реакции населения на события в соседней стране.

Немало внимания уделялось и тому, что говорят и пишут украинцам граждане Чехословакии. Других способов получить информацию с той стороны границы у советских людей, по большому счету, не было: чехословацкие газеты и литературу после начала Пражской весны в СССР продавать перестали, а у желающих ввезти их самостоятельно – изымали.

В ЧССР многие надеялись, что если развеять все те “страшилки” о “контрреволюции”, которые печатали советские газеты, страну можно будет спасти от силового вмешательства. В стремлении донести свою правду до восточного соседа люди проявляли недюжинную изобретательность – послания отправлялись даже в детских письмах и вагонах с пивом.

“Увидишь, где страна, в которой “вольно дышит человек”

Обсуждение политики массово появляется в письмах из Чехословакии в апреле 1968 года, когда Пражская весна только набирала обороты. Входящую корреспонденцию из этой страны начинают проверять особо тщательно. Чекисты фиксировали “нездоровые суждения” и передавали их “наверх”. По крайней мере часть писем с “крамолой” до адресатов не доходила – их попросту изымали.

Не верить тому, что пишет о Чехословакии советская пресса, – именно таким был посыл многих писем, привлекших внимание КГБ.

“Не знаю, что вам известно из советских газет, но могу сказать, что это настоящая революция без боев с оружием, но зато словесных боев хоть отбавляй (*здесь и далее сохранены орфография и стилистика писем в том виде, в котором они переданы в документах КГБ. Судя по всему, все приведенные тексты были написаны на русском языке. Авторы, жители Чехословакии, далеко не всегда владеют им в совершенстве)”, – пишет Л. Куликова из Братиславы.

И. Чернакова в переписке со знакомой киевлянкой прибегла к популярной метафоре: “Можно говорить, что в Чехословакии не только естественная весна, но и политическая”.

Судя по содержанию писем, главным признаком перемен для жителей ЧССР стало упразднение цензуры. Чехословацкий военный с восторгом описывает происходящее: “...приглашу вас сюда, тогда увидишь, где страна, в которой “вольно дышит человек”. У нас сейчас большая красивая свобода, у которой нет сходства во всем мире, включая даже Америку. Свобода общественной дискуссии, печати, цензуры нет, фильмы, который были раньше цензурованы, сейчас проходят в кино и телевидении”.

“До января с.г. здесь было как при Сталине, невиновных людей мучили в тюрьмах. Всюду была неправда, ничего нельзя было добиться, слово против нельзя было сказать, как у вас там”, – делится Людмила Ковалева с жительницей Жданова (сейчас Мариуполь) Матюхиной.

“Тревожным звоночком” для КГБ были намеки чехословаков на то, что советским гражданам стоило бы взять с них пример. Из письма жителя Праги Юрия Хары одесской девятикласснице: “Не могу понять, как это возможно, что у вас студенты ничего не сделали. У нас нашу революцию начали писатели, а мы, студенты и интеллигенция, несли дальше факел, а потом все рабочие”.

Если для одних жителей соседней страны реформы были “революцией без оружия” и “политической весной”, то другие воспринимали их как “переворот”. Авторы ряда писем признаются, что сами еще не разобрались, что происходит. “Просто не поймешь, кто прав, а кто виноват. Даже пионерские отряды распущены. Люди упрекают СССР. Просто не веришь, что это могло случиться, но это действительно так”, – отмечает Вера Коближкова, сомневаясь при этом, что перемены приведут к чему-то хорошему.

Еще весной, задолго до ввода войск, многие по обе стороны границы понимали: советская власть не потерпит демократизации Чехословакии и ее “бегства” из соцлагеря, и все может закончиться кровью, как в Венгрии в 1956-м. Уже упомянутый Юрий Хара уверяет свою одесскую приятельницу: “Если ваши войска придут в Чехословакию, много студентов, и я первый, будуть воевать в партизанских отрядах против всех, кто хотел бы уничтожить нашу свободу”.

А вот Ян Краль из города Валашске-Мезиржичи был совсем не против того, чтобы советские солдаты “навели порядок” в его стране. В письме А. Шилину из Киева он заявляет, что ему стыдно за происходящее; он обвиняет во всем интеллигенцию, особенно журналистов. “Больше всего противно мне то, что в последнее время высказываются против Варшавского договора и против пребывания войск здесь”, – утверждает он ¹. Краль вспоминает освобождение своей страны от нацистов советскими войсками в 1945-м. События Второй мировой в качестве оправдания ввода войск в те дни часто приводили и жители СССР – мол, за эту землю была пролита наша кровь, и “терять” ее теперь нельзя.

1. Речь идет о проведенных в Чехословакии учений армий стран ОВД еще до полномасштабного вторжения.

В таком же духе высказалась и Мария Лепалова. Она обещает Ковалевской из Авдеевки Донецкой области “сделать все, чтобы наша страна (Чехословакия - ред.) не была капиталистической”.

Голос детей, голос заводов

Если на ранних этапах Пражской весны в поле зрения чекистов попадали обычные письма друзьям и родственникам, то позже, летом, характер отбираемой корреспонденции меняется. Теперь чехословацкие граждане часто пишут в СССР с четкой целью: убедить, что происходящее у них – не контрреволюция, что никто не хочет отказываться от социализма и рвать отношения с восточным соседом. Видимо, люди верили, что это как-то спасет страну от военного вторжения.

Особое место среди таких писем занимают детские. Распространенным занятием школьников в СССР была переписка с иностранными сверстниками, в первую очередь из социалистических стран. И в 1968-м чехословацкие дети пишут советским не об отдыхе в пионерлагере или домашних животных, как раньше, а о политических реформах и социализме. Чекисты полагали, что вместо детей на самом деле писали взрослые – такая версия, учитывая стиль большинства писем, выглядит правдоподобной. Да и адресатом выступали скорее родители школьников – в текстах таких писем авторы нередко обращались именно к ним. Видимо, взрослые пытались вести диалог со взрослыми, но вкладывая свои слова в детские уста. Возможно, расчет был на то, что КГБ не станет проверять детские письма.

12-летняя Элла Грас из Ивано-Франковска дружила по переписке с Зузаной Микулкой из чехословацкого Угерске-Градиште. В июле 1968-го ей написал старший брат Зузаны, Вацлав. На конверте в качестве адресата была указана Элла, но текст начинался с фразы “Дорогой товарищ Грас” – автор обращался к дедушке школьницы.

В письме, которое в печатном варианте заняло шесть страниц, Вацлав (или тот, кто писал от его имени) называет ложью то, что пишут о его стране главные советские издания. Недоумение у него вызывает то, что войска Варшавского договора не покинули Чехословакию после июньских учений. “Мы верим, что советские люди скоро узнают, что современная дорога ЧССР – единая хорошая дорога. Пожалуйста, товарищ, я вас прошу, объясните это тоже вашим друзьям. Уверите их о дружбе наших чехословацких людей, о нашей воле строить всегда социализм”, – просит автор. Он предлагает прислать семье Грас чехословацкие газеты и добавляет, что будет ждать ответа. Ответа, конечно же, не было – вместо Эллы и ее дедушки письмо прочитали чекисты.

Другой поджанр политических писем Пражской весны – коллективные обращения. Как правило, их сочиняли и подписывали работники чехословацких заводов – и отправляли советским коллегам, с которыми раньше имели контакты. Например, 98 сотрудников проектного и конструкторского бюро завода №3 Витковицкого меткомбината отправили письмо ждановским металлургам с “Азовстали”. Рабочие уверяют, что инициаторы и сторонники чехословацких реформ – не “политические авантюристы”, а настоящие коммунисты, люди, которых знают в СССР. Среди них – легкоатлет, многократный олимпийский чемпион Эмиль (в документе - Темил) Затопек¹, писатель Иржи Ганзелка², изобретатель мягких контактных линз Отто Вихтерле³, писатель Арношт Лустиг⁴, участники антифашистского сопротивления и узники нацистских концлагерей.

1. В 1969 году за поддержку Пражской весны был исключен из компартии, уволен из армии, лишен воинского звания, наград и звания “заслуженный мастер спорта”, стал рабочим на газовом заводе и урановых рудниках.

2. После окончания Пражской весны стал “непечатным”, исключен из союза чехословацких писателей и был вынужден работать садовником.

3. Позже был лишен должности директора Института международных отношений, работал обычным научным сотрудником.

4. Вскоре был вынужден покинуть страну.

Перепиской “нежелательные” контакты граждан двух стран не ограничивались. КГБ отмечает, что летом 1968 года “значительно ухудшилось” поведение чехословацких туристов, приезжающих в СССР. Последние стали слишком часто говорить с местными о политике и позволять себе антисоветские выпады. При этом звучали куда более резкие выражения, чем в письмах. Например, один из туристов заявил: “Да, вы освободили нас от фашизма и за это вам спасибо. Но у вас такая огромная страна, богатая полезными ископаемыми, а вы не смогли до сих пор наладить производство хорошей одежды и обуви… В отношении космоса, то вы достигли больших успехов. Однако нам уже надоело слушать во всем СССР и работать по его указке”.

Некий житель ЧССР, ехавший поездом в Донецкую область, напротив, в разговоре изъявил желание прихода “Сталина”, который бы “навел порядок” и “уничтожил контру”.

Комитет госбезопасности приводит список “крамольных” вопросов, которые гости из соседней страны задавали советским людям. Среди них, например, такой: “Почему мы должны жить как вы, русские, для лозунгов и истории?”

“...Как глубоко вы сегодня топчете по нашей стране”

Письма в СССР с заверениями о дружбе ничем не помогли: в ночь на 21 августа началось полномасштабное военное вторжение в ЧССР, известное как операция “Дунай”. Следующие несколько месяцев чехословацкие граждане не оставляли попыток “достучаться” до советских людей любыми способами – по телефону и радио, в письмах и личных беседах. В первый же день операции львовские железнодорожники получили телефонограмму от коллег из Восточной Словакии. Те просили передать советскому руководству их просьбу “о том, чтобы взяли обратно свои войска на нашей территории, а мы могли бы и дальше спокойно жить”.

В сентябре-октябре поток писем чехословацких детей советским принял еще более массовый характер. “В них обязательно утверждается, что чехи и словаки до 21 августа 1968 года относились к советским людям как к братьям, что в 1945 году воины СССР освободили Чехословакию, а их сыновья в 1968 оккупировали эту страну, что советские танки якобы разрушили чехословацкий Национальный музей¹, давили гусеницами женщин и детей, а также содержатся другие клеветнические измышления”, – резюмировали чекисты.

1. Фасад здания был поврежден во время боев

Подозревая, что массовая рассылка таких писем имеет организованный характер, КГБ предлагает при участии школьных парторганизаций устроить такое же массовое написание ответов “с разъяснением авторам их ошибочной оценки политики советского правительства, действий Советской Армии и недопонимания опасной деятельности преступных элементов в ЧССР”.

Радиолюбители из Чехословакии выходят на связь с советскими, пытаясь донести до них свою правду.

Другие, наоборот, отказывались от общения с жителями СССР.

Ветераны Второй мировой войны из Чехословакии делали попытки связаться с советскими боевыми товарищами. 23 августа неизвестная радиостанция из Остравы вышла в эфир на украинском языке. Живущие в городах ЧССР бойцы Первой интернациональной партизанской бригады имени Яна Жижки обращались к бывшему командиру подразделения. В документе КГБ он назван Юрием Мурзиновым, но, очевидно, речь о Даяне Мурзине (Юрием он называл себя во время войны). “Юрий, вы задумались над тем, как глубоко вы сегодня топчете по нашей стране <…> Что мы вам сделали? Почему ваши сыны приехали к нам неприятели?” – риторически спрашивали бывшие партизаны. Правда, непонятно, почему они считали, что Мурзин находится в Украине, – в те годы годы он проживал в Башкирии.

Послания из оккупированной Чехословакии приходили даже с импортными товарами.

На рулонах полихлорвиниловой пленки, прибывшей товарным поездом в Киев, обнаружили надписи: “Мы вам верили, теперь нет!!”, “Почему стреляете наших людей??”, “У нас не было револучиа”.

В чехословацких мебельных гарнитурах, поступивших в на продажу в Николаеве, были спрятаны листовки с протестом против оккупации.

Еще одна надпись, с более острыми формулировками, была найдена на сертификатах во время разгрузки вагона с чешским пивом на станции Ирпень.

Приспущенные флаги и черные повязки

Чехословацкие туристы, приезжающие с гастролями артисты, работающие на советских предприятиях специалисты отвечают на ввод войск стихийными протестами и “клеветническими измышлениями”.

В конце августа в Украине выступал знаменитый чешский оркестр Карела Влаха. С ним было связано два инцидента, отмеченных в документах КГБ. На встрече с артистами ГДР и Бразилии в Донецке чехи отказались играть, пояснив, что у них траур.Трагикомичная ситуация произошла в Харькове. В гостиничном ресторане музыканты увидели красное знамя, которое вносили в банкетный зал, и засмеялись. Им объяснили, что готовится празднование юбилея освобождения Харькова от нацистов. “Мы думали, что вы торжествуете победу над Чехословакией”, – ответил один из артистов.

Траур объявили и чешские слушатели Киевского института Гражданского воздушного флота. Находясь в Одессе, они надели черные нарукавные повязки и отказались их снимать.

Отдыхавшие в крымском лагере чехословацкие гости пытались приспустить поднятый на флагштоке флаг своей страны.

Приехавший во Львов турист Янчек-Бугомиль нецензурно высказался о советских войсках, сравнив их с гитлеровской армией.

Вообще довольно часто в те дни проводились параллели с действиями нацистов, в том числе аннексией ими Судет.

Особое недовольство и ассоциации с прошлым вызывал у жителей Чехословакии факт участия в операции армии ГДР. “Ну, ввели вы свои войска, но зачем вводить немецкие? Наш народ ненавидит немцев и я не представляю, что это будет, если народ увидит на улицах немецкую форму”, – возмущалась туристка по фамилии Кидзова. Сегодня большинство историков полагает, что восточногерманские военные в дни “Дуная” в большинстве своем оставались дома – считается, что такое решение было принято как раз для того, чтобы избежать параллелей с гитлеровской агрессией. Но туристка, видимо, об этом не знала.

Специалисты из ЧССР Франтишек Вассербауэр и Вацлав Пеняз, работавшие на Калушской ТЭЦ в Ивано-Франковской области, в первый день вторжения демонстративно не вышли на работу. Ввод войск они назвали “большой ошибкой, которую исправить будет трудно и за десятилетие”.

Находились среди пребывающих в СССР жителей Чехословакии и те, кто одобрял вторжение. КГБ констатирует, что таких меньшинство. Некоторые заявляли, что ввести войска следовало еще раньше, и укоряли себя за то, что “не уследили за молодежью”, которая стала основным “двигателем” Пражской весны. Турист Войтек выразил сожаление, что советские солдаты в мирное время “рискуют жизнью, помогая нам”.

“Русские у нас – значит порядок”, – сказал в беседе с родственниками в Тернопольской области В. Мелянич.

Чехословацкая команда в конце августа приехала во Львов на соревнования по водному поло. После начала операции “Дунай” тренерский совет прислал спортсменам телеграмму об отзыве команды. Но игроки решили остаться и выступать дальше. КГБ посчитал это проявлением лояльности по отношению к СССР.

КГБ приводит статистику зафиксированных “негативных проявлений” иностранцев в ответ на вторжение за период с 21 августа по 7 сентября (то есть 17 первых дней операции). Отдельно приведены данные по приезжим из капиталистических стран, гостям из “соцлагеря”, а также жителям ЧССР. Всего было зарегистрировано 370 эпизодов, из которых 258 были связаны с жителями Чехословакии. 110 граждане Чехословакии называли действия Варшавского блока оккупацией. 118 раз активно протестовали: отказывались работать, носили черные повязки, отправляли соответствующие телеграммы. 4 раза из их уст звучали враждебные высказывания в адрес Советского Союза и других стран, участвовавших во вторжении. 7 раз жители ЧССР обвиняли советскую прессу в необъективности, 9 раз “распространяли провокационные слухи”, 6 раз “необъективно оценивали” причины событий в своей стране и 4 раза высказывались о том, что ввод войск подрывает престиж СССР в глазах других стран соцлагеря. Чаще всего “негативные проявления” отмечались среди иностранных туристов из числа студентов.

В то же время 55 граждан Чехословакии “высказали критические упреки в адрес партийных и государственных деятелей” своего государства. Судя по всему, за этой фразой кроются все случаи одобрения ввода войск.

Осенью 1968 года количество сообщений о связанных с чехословацкими событиями “негативных проявлениях” постепенно уменьшается. Армейская операция была закончена, часть войск выведена (а часть осталась до 1991 года), в стране началась так называемая “нормализация”.

Попытки разными способами донести свою правду до советских граждан стали одной из мирных форм протеста жителей Чехословакии в дни вторжения. Была эта кампания стихийной или же ее кто-то организовал и координировал, особого значения не имеет. Вероятно, тысячи чехов и словаков искренне верили, что таким способом они смогут отстоять пришедшую в январе 1968-го свободу. Время показало, что они ошибались. Советское руководство, принимая решение о военной операции, вряд думало о мнении людей – и своих, и чехословацких. К тому же стараниями чекистов значительная часть сообщений так и не доходила до адресата, оседая в архивах КГБ.