27 сентября 1993 года, после полутора недель городских боев, контроль над городом Сухуми перешел от грузинских подразделений к абхазским формированиям, которых поддерживали вооруженные силы России. В результате сотням тысяч людей пришлось оставить свои дома и бежать от войны: по разным оценкам, Абхазию покинули от 200 до 250 тысяч грузинских беженцев. Погибших – тысячи. С момента трагедии прошло 30 лет, беженцы так и не могут вернуться домой, а статус Абхазии отрезает ее от международного сообщества. ООН и большинство стран мира признают ее частью Грузии, а независимым государством – только Россия, Никарагуа, Науру, Венесуэла и Сирия.
Настоящее Время поговорило с пострадавшими во время сухумских событий 1993 года – как с грузинской, так и с абхазской стороны – о том, что они помнят о той войне и как живут сейчас, а также попросило ученых разъяснить, в чем специфика грузино-абхазского конфликта, есть ли предпосылки для примирения и какова роль России в отношениях противодействующих сторон.
Нанули Анчабадзе было 17 лет, когда она поступила в университет и переехала из города Очамчиры в Сухуми. Вышла замуж, родила троих детей. Сейчас ей 73 года. В советское время Анчабадзе работала преподавательницей русского языка в 1-й школе Сухуми – одной из самых престижных в городе. Нанули с теплом вспоминает сухумцев, говорит, что город был "полон интеллигентных и благородных людей". Сухуми она называет интернациональным: там жили грузины, абхазы, русские, украинцы, греки и люди многих других национальностей, перечисляет Нанули. "Мне всегда нравилось, что никому не было разницы, кто ты и откуда, – главными были человеческие качества и какая-то "сухумская изюминка".
Нанули Анчабадзе говорит, что среди живущих в Абхазии грузин и абхазов "всегда были радикально настроенные люди", но их было немного. Она отмечает, что когда в июле 1989 года произошла "стычка грузин и абхазов" (скорее всего, имеется в виду столкновение 16 июля из-за решения властей создать Сухумский филиал Тбилисского государственного университета), в городе было много приезжих из других частей Грузии, которые активничали на митингах: "Это были люди, которые не знали обычаи и традиции народа, отношений между людьми, живущими там. Некто извне приезжает и говорит, что абхазы – это "пришлый народ" и "пусть они убираются отсюда". Это, по словам Нанули, разрушило доброжелательный настрой даже тех абхазов, которые всегда "тянулись к грузинам", вступали в смешанные браки, "делили друг с другом и горе, и радость".
Война началась в 1992-м, а в конце июля 1993 года стороны подписали договор о прекращении огня и объявили о перемирии, его гарантом должна была быть Россия. Лето прошло тихо, и в школах уже готовились начать учебный год, вспоминает Нанули. Она сама тогда нянчила двухлетнего внука Темура: ее старшая дочь была беременна и уехала в Тбилиси, "чтобы не рожать под бомбами". А 16 сентября абхазские военные начали наступление на Сухуми. Из окруженного города было два пути – по дороге через горы Сванетии или морем. Нанули с внуком отвезли в Сванетию родственники, но она вернулась – в Сухуми оставался 17-летний сын Нанули и ее зять (муж дочери). "В 17 лет все думают, что герои", – говорит она о сыне. До города добирались пешком и на попутках, на подступах к Сухуми был сильный артиллерийский обстрел. Но Нанули удалось дойти до своего дома и увести сына с собой. Впоследствии он добрался до Тбилиси с родственниками, а Нанули с двухлетним внуком шла в Сванетию пешком.
Слышала, как пролетали снаряды: "Много раз смерть подходила так близко, что можно было услышать ее дыхание", – рассказывает Нанули. Встретили сванскую семью, которая переходила через перевал на лошадях. Новый знакомый рассказал, что неподалеку должен приземлиться эвакуационный вертолет, и пообещал посадить ее с внуком на борт. Вертолет приземлялся у хижины, в которой обычно ночевали пастухи. Нанули вспоминает: когда они с Темуром пришли туда, в хижине прятались около 200 беженцев. Улететь в тот день не удалось: в вертолет пытались протиснуться все сразу, женщин с детьми подталкивали их отцы, братья или мужья – у Нанули не было никого. В итоге она провела в хижине около недели, никак не могла попасть внутрь каждого следующего вертолета: беженцев всегда оказывалось больше, чем мест. Умоляла вертолетчика-свана взять ее серьги и обещала отдать драгоценности дочерей в Тбилиси, если только он посадит ее на борт. Тот брать серьги отказался – сказал, что это оскорбление.
Когда должен был улетать очередной небольшой вертолет, за штурвалом которого был этот знакомый Нанули, ей удалось подойти ближе к пассажирскому сиденью спереди. Она решилась передать двухлетнего внука кому-то в салоне в руки со словами: "Его мама там внутри, отдайте его ей". Когда Темура взяли, 43-летняя женщина стала и сама пытаться войти в вертолет: "Пока я пробиралась, услышала, как заработал мотор, и я поняла, что могу потерять внука. Он там никого не знает, ничего не сможет назвать, ни фамилию, ничего. Я так закричала, что мужчины, которые стояли рядом, руками закрыли уши. Тогда человек, которому я все обещала, на сванском сказал: "Бросьте ее сюда". Мужчины меня тогда подняли и бросили прямо на пол вертолета. Я помню, что ударилась головой и на миг потеряла сознание".
Нанули с внуком тогда долетели до Кутаиси в западно-центральной части Грузии, а оттуда на автобусе доехали в санаторий в Цхалтубо. Там беженка поняла, что забыла свою фамилию и причину, по которой оказалась в этом месте. "У меня тогда были окровавленные ноги. Об этом спустя 20 лет мне рассказала моя ученица Нана Гахария, которая, оказывается, была в том же санатории и помогала мне мыть эти ноги. Она сказала, что была в шоке от того, что я вся была седая", – рассказывает Нанули. К счастью, амнезия оказалась частичной, и постепенно память вернулась.
Нанули Анчабадзе год или два прожила с семьей в Тбилиси, потом уехала с сыном в Москву на заработки. "Я находилась в стране, которая способствовала моему изгнанию из дома. Но мир полон добрых людей. Эти хорошие люди подарили мне много добра – и духовного, и материального", – говорит Нанули.
Сейчас она снова в Тбилиси – живет там вместе с одной из дочерей. Мечтает о примирении грузин и абхазов и возвращении домой. В Тбилиси Нанули устраивает встречи сухумцев онлайн и офлайн. Несколько лет назад она создала проект "Дети Сухуми": беженцы и жители города (как грузины, так и абхазы) делились друг с другом воспоминаниями. "Мы до сих пор не можем забыть свой город. Вот можно же любить и свыкнуться с мыслью, что это прошлое? У нас не получается", – объясняет Нанули. Она рассказывает, как мама ее подруги Ямзы Анчабадзе перед смертью попросила дочь похоронить ее так, "чтобы ее легче было оттуда достать при возвращении грузин" и отправить ее тело к сыну, который погиб в Абхазии в молодости. "Люди уходят с мечтой, чтобы если не живым, то хотя бы мертвым вернуться к себе на родную землю", – говорит Нанули Анчабадзе.
Когда началась грузино-абхазская война, Тенгизу Цулукии из села Арасадзых Очамчирского района было 25 лет, он работал ветеринарным врачом в министерстве сельского хозяйства. На войне погибла его сестра, остальные члены семьи остались живы. Свою будущую жену Тенгиз встретил на похоронах: хоронил друга, с которым познакомился в годы войны. Щаризан была сестрой погибшего. Она потеряла на войне своих братьев – всех троих: война застала семью в окруженном грузинскими войсками блокадном городе Ткварчели, где они испытали голод, холод и страх.
Тенгиз рассказывает: когда 14 августа 1992 года узнал, что грузинские военные (отряд под командованием криминального авторитета Китовани и военизированный отряд "Мхедриони") вошли на территорию Абхазии на танках, он сначала не поверил. Потом появились первые жертвы, и он "не смог остаться в стороне" – вступил в ряды ополченцев, говорит Тенгиз. Участвовал в боях на Красном мосту, у реки Гумиста.
Тенгиз с грустью и ностальгией вспоминает жизнь в Абхазии до войны. Он рассказывает, что у них часто гостили грузинские друзья дяди (тот служил кадровым офицером в советской армии). Одного из друзей звали Муртаз Гутеридзе, он приезжал в гости и играл на аккордеоне. "На войне я встретился с Муртазом. Он с автоматом – и я, он на этой стороне – я на другой. Он начал плакать, обнял меня, спросил, как мать и отец. Очень грустно, но случилась война, и с этим уже ничего не поделаешь. Если я сейчас встречу Муртаза, то обязательно его обниму, поговорю с ним", – говорит Тенгиз.
"Было много родственных отношений грузин с абхазами. У меня были замечательные друзья – грузины, мегрелы, а потом случилось то, что случилось", – продолжает он. По словам Тенгиза, в юности, еще до войны, у него со знакомыми грузинами часто возникали споры о том, "кому принадлежит эта земля и откуда произошли абхазы". Он вспоминает эпизод из детства во время поездки в пионерский лагерь в Пицунде: "Помню, как грузинские дети на деревьях рисовали надписи "Абхазия – это Грузия" на грузинском. Непонятно, зачем это надо было делать". Или рассказывает, как стал свидетелем драки в автобусе, начавшейся после того, как двое грузинских мужчин оказались недовольны тем, что их соседи по салону говорят друг с другом по-абхазски.
Но это были отдельные стычки – Тенгиз считает, что если бы "грузины тогда пошли бы против бандитов и мхедрионцев", абхазам и грузинам на территории бывшей советской автономии удалось бы договориться и "снова жить большой дружной семьей". (Собеседник говорит о гвардии Тенгиза Китовани и о "Мхедриони" Джабы Иоселиани, которые свергли законно избранного президента Грузии Звиада Гамсахурдию и ввели свои войска в Сухуми.)
Приглашенный преподаватель Женевского института международных отношений (Graduate Institute of International and Development Studies), специалист по управлению конфликтами Гражвидас Ясутис отмечает, что корень грузино-абхазского конфликта, как и любого этнического столкновения, заложен в истории и политике страны. В докладе Ясутиса "Грузия – Абхазия: господство непримиримых позиций" камнем преткновения грузино-абхазских отношений названо насильственное установление советской власти в Грузии и провозглашение Абхазской ССР в 1921-м. В 1925 году, во время создания Закавказской союзной республики в составе СССР, Абхазия вошла в нее как часть Грузии. Но уже в 1931-м вышло постановление о создании Абхазской Автономной ССР в составе Грузинской ССР, что позже, в 1936-м, было закреплено в Конституции.
Эксперт отмечает, что при этом многие абхазские историки трактуют становление Абхазской Автономной ССР как приобретение Абхазией независимости. Ясутис считает, что подобных национальных противоречий сложно избежать полностью, однако активные дипломатические меры вполне могут помочь разрешить конфликт такого характера или попробовать его предотвратить.
Профессор Ясутис подчеркивает, что каждый этнический конфликт уникален, поэтому проводить параллели сложно и неправильно. Однако среди подобных столкновений, которые удалось успешно разрешить, эксперт выделяет конфликт в Ачехе. В 1976 году в индонезийской провинции Ачех было создано движение "Свободный Ачех" с целью получения независимости от Индонезии и возрождения исламской идентичности ачехцев. Регион исторически был известен своими культурными и религиозными отличиями от остальной территории Индонезии. Конфликт обострялся вплоть до начала 2000-х годов: власти Индонезии отказались провести референдум о независимости, армия была уличена в совершении военных преступлений, в провинции ввели военное положение. Это способствовало увеличению симпатий к сепаратистам. Отправной точкой в разрешении конфликта стало землетрясение и цунами 2004 года, когда Ачеху потребовалась помощь. Через год в Хельсинки было подписано соглашение о взаимопонимании между властями Индонезии и движением "Свободный Ачех". Из провинции вывели все войска, кроме тех, которые традиционно находились там на региональном уровне. Ясутис отмечает, что конфликт длился почти три десятилетия, привел к значительным человеческим страданиям и экономическим потрясениям в регионе.
Когда началась война, Иракли Адамии было 7 лет. "Помню, как постоянно в 1992-м летели снаряды, и мне все время казалось, что сейчас попадет в наш дом. И я просил: "Боженька, хоть бы не сюда, не сюда, прошу", – вспоминает он начало войны.
Отец Иракли Давит Адамия был командиром танковой дивизии. 27 сентября он собрал семью и десятерых сослуживцев, чтобы выйти из города через горы Сванетии. Иракли говорит, что хорошо запомнил эти события, потому что на следующий день у него был день рождения. Сначала ехали на машине из Гульрипши (пригорода Сухуми), но где-то возле маленькой деревни в Сванетии машину – редкую для того времени Honda 1989 года выпуска – отобрали, наставив на дядю Иракли, который был за рулем, автомат. Через перевал мальчик шел пешком – с сестрой, отцом, дядей и его тремя дочерьми. Тогда Иракли думал, что они добирались до Зугдиди (города в Западной Грузии) месяца три, но потом взрослые рассказали, что прошло две недели. Он вспоминает, как у него порвалась обувь и он шел босиком, как долго не было воды, а когда удавалось найти ручей и попить из него, сразу трескались губы, потому что в горах было холодно. Над беженцами иногда пролетали вертолеты с гуманитарной помощью, из них бросали еду.
"Когда мы шли, то видели, как по дороге валялись трупы. Их было очень много, папа закрывал мне руками глаза, говорил не смотреть. Помню, как танк врезался в храм и люди в нем сгорели заживо, – помню, как они громко кричали", – рассказывает Иракли.
Из Зугдиди семья перебралась в Тбилиси. Родители Иракли были разведены, и мальчик семь месяцев не знал, где мама и жива ли она. Во время обострения конфликта мама Иракли Ольга Морозова, украинка из Харькова, пряталась дома в Сухуми с сестрой и родителями. Через 12 дней после взятия города в Сухуми вошли российские войска с казаками, чеченцами, кабардинцами и "абхазским батальоном, который был самым последним", рассказывает Ольга. "Нас всех в подвале чуть не расстреляли", – говорит она.
Ольге с родителями и сестрой удалось улететь в Москву, там она обратилась в Красный Крест и через семь месяцев узнала, что ее дети с отцом добрались до Тбилиси через горы Сванетии.
"Помню, как нам пришло письмо – я так обрадовался!" – рассказывает Иракли. Летом 1994-го Ольга забрала детей на каникулы в Москву. Вскоре она познакомилась со своим будущим мужем, грузинским евреем, в 2001 году они переехали в Израиль. Дети поехали туда с мамой. Там семья живет и сегодня. Сейчас Иракли уже и сам женат – на сухумчанке, с которой познакомился в Израиле. Начав общаться, они выяснили, что не только родились в одном роддоме в Сухуми, но и жили в одном районе в Тбилиси. Дедушка и бабушка жены Иракли, Тамуны Джимшелеишвили, погибли в Сухуми 27 сентября 1993 года: их машину облили бензином и подожгли.
Отец Иракли погиб во время партизанского наступления в Сухуми в 1997-м. Давит Адамия работал инженером-строителем, но в послевоенной Грузии не смог найти работу. Иракли думает, что это повлияло на его решение идти в Сухуми вместе с партизанским отрядом: "Он все время повторял: "Как нам смотреть в глаза детям, когда мы потеряли их дом?" Давит с товарищами дошли до Гульрипши, где дома у сестры Давита была сделана его последняя фотография. Во время одной из перестрелок отца Иракли ранили в левое бедро, он успел передать свой рюкзак сослуживцу. В рюкзаке нашли фотографии Иракли, его сестры и ту самую фотографию с сестрой – тетей Иракли. "Имя отца не нашли ни в списках живых, ни в списках мертвых. Первое время мне, если честно, верилось, что он не погиб, что, возможно, ему кто-то помог и он просто не может нас найти. Но вот уже прошло 25 лет", – говорит Иракли. Имя Давита Адамии высечено на мемориальной стене на площади Героев в Тбилиси.
Говоря о возможности примирения народов и возвращения беженцев в Абхазию, профессор Гражвидас Ясутис ссылается на Четырехстороннее соглашение о добровольном возвращении беженцев и перемещенных лиц, подписанное 4 апреля 1994 года. В нем стороны договорились осуществить программу добровольной репатриации. Однако перспективы возвращения около 250 тысяч беженцев остаются неопределенными и спустя почти 30 лет. По оценке эксперта, они зависят от ряда факторов: позиций лидеров вовлеченных сторон, международного сообщества, гуманитарных соображений и интересов безопасности.
Согласно Ясутису, для разрешения конфликта необходимо учитывать колоссальный ущерб, нанесенный обеим сторонам в ходе войны. Международный военный трибунал в Гааге официально признал этническую чистку грузин, в результате которой погибло около 5 тысяч человек, а согласно данным правозащитной организации Human Rights Watch, всего за время военных действий было убито около 4 тысяч абхазов. В Абхазии для грузин, оставшихся там или вернувшихся после войны, необходимое требование – иметь абхазское гражданство. Единственный способ для них получить гражданские права (например, возможность окончить полную среднюю школу, купить или продать недвижимость, участвовать в выборах) – отказаться от грузинского гражданства и признать независимость Абхазии. "Ключевым фактором, который может повлиять на возможность возвращения беженцев, является мирное соглашение между Грузией и Россией. Однако в данном контексте это маловероятно в ближайшем будущем", – заключает Ясутис.
Доктор социальных наук Франсуаза Компаньен, старший преподаватель Амстердамского свободного университета и руководитель компании Caucasus Interconnect в своей книге называет грузино-абхазскую войну гибридной, поскольку из-за вмешательства российских военных сил ее нельзя считать полностью гражданской. Эксперт указывает на тот факт, что у России были военные базы в Абхазии, которые она хотела сохранить, тогда как Грузия предпочла бы вернуть эти базы после получения ею независимости и отделения от Советского Союза.
Профессор Ясутис называет Абхазию центром давнего конфликта между Грузией и Россией: "Поддержка Россией сепаратистских движений и ее военные действия в регионе оказали значительное влияние на геополитический ландшафт Южного Кавказа. Признание независимости этих регионов и продолжающееся присутствие российских войск остается источниками напряженности не только между Россией и Грузией, но и между Россией и более широким международным сообществом". Эксперт объясняет, что российское правительство в этом конфликте поддержало абхазских сепаратистов как в военном, так и в политическом отношении и "вместо того, чтобы предотвратить столкновение, подстрекало и подпитывало ситуацию".
Летом 2023 года в Европарламенте впервые звучал абхазский язык: с его трибуны выступили сооснователи движения "Амра" Михаил Кваташидзе и Даур Буава. Они говорили о примирении абхазского народа с грузинским и расширении информационного поля для абхазской молодежи.
"Амра" по-абхазски означает "солнце". Целью организации основатели называют "установление общения между абхазской и грузинской молодежью". Даур, абхазец по происхождению, несколько лет назад впервые приехал в Тбилиси по совету друзей. Так же как и многие абхазы, он поддерживал официальную позицию власти и ту идею, что "Грузия хочет поставить Абхазию на колени и истребить народ". Но Даур решил сам убедиться в этом или, напротив, опровергнуть стереотипы.
Приехав в грузинскую столицу в 2021 году, он увидел, что местные жители относятся к нему доброжелательно и гостеприимно. "Никто здесь мне не говорил, что "абхазов не существует", на границе не было грузинских танков, которые ждали бы, когда можно будет войти в Абхазию, а разговаривали со мной по-русски", – рассказывает Даур. Абхазский язык вписан в Конституцию Грузии и имеет тот же государственный статус, что и грузинский, грузинское правительство гарантирует абхазам бесплатные программы лечения и полностью обслуживает Ингурскую ГЭС, которая снабжает Абхазию электричеством, – обо всем этом Даур рассказывал своим подписчикам в социальной сети TikTok.
Он не собирался уезжать из Абхазии навсегда, но вернуться не смог: официальные лица региона объявили его своим врагом. Бывший глава Гальского района назвал Буаву "предателем", а министр иностранных дел призвал "найти и посадить его на 15 лет". Весной 2022-го против Даура возбудили в Абхазии уголовное дело о госизмене и сообщили, что в России на него тоже есть уголовное дело – по ч. 2 ст. 228 УК РФ ("Незаконное приобретение и хранение наркотических средств в крупном размере"), возбужденное в 2015 году.
Активист считает несправедливым обвинения в предательстве и не понимает, зачем власти это делают: "Я решил, что люди, которые без всяких сомнений говорят такие вещи, чего-то боятся. Они это сделали для того, чтобы показать людям, которые захотят последовать моему примеру (то есть объяснять, что Грузия – не враг Абхазии), что их ждет та же судьба, что и меня". У Даура на войне погиб дядя, а дедушка пропал без вести. Ссылаясь на слова абхазских ветеранов, с которыми он разговаривал еще живя на родине, Даур рассказывает: "Каждый второй говорил, что эта война не была им нужна и принесла только смерть, что нельзя было идти друг против друга". Будущее Абхазии Даур Буава видит в Грузии – в качестве автономной республики с расширенными полномочиями.