Екатерина. "Человеческая жизнь там ничего не стоит"

Выучить арабский язык, поехать в Объединенные Арабские Эмираты, заработать и вернуться в Россию – таков был план студентки из Санкт-Петербурга Екатерины Шмидтке. В 2009 году она поступила в Институт арабского языка в Дамаске. Но за несколько лет мирной жизни в Сирии Екатерина так и не преодолела языковой барьер. Заговорить на арабском ее заставили гражданская война и сирийская тюрьма.

Этот текст — часть совместного проекта Радио Свобода и Настоящего Времени "Арабская ночь. Истории россиянок в Сирии".

В 2009 году я поступила в институт арабского языка в Дамаске. Выучить язык оказалось не так просто. Во-первых, в группе были студенты из 18 стран, и общались мы в основном на английском. Во-вторых, сирийский диалект, как оказалось, сильно отличается от литературного. Так я задержалась в Сирии надолго. Сначала я жила в относительно богатых районах Дамаска, а потом переехала в спальный районе победнее. По-моему, я там была единственной иностранкой, и на английском там уже никто не говорил. Прожила я там недолго – в городе начались демонстрации.

Демонстрации, свобода и "территория демократии"

Со стороны первые шествия в Дамаске выглядели очень весело. У меня была подруга из Великобритании, я ей как-то сказала: "Смотри, они за президента, за Башара Асада".

Сирийцы поддерживают Башара Асада. Дамаск, Сирия, 2011 год

Она ответила: "Да, но мне кажется, что им не важно, за кого выходить на улицу, у них здесь просто праздник".

Действительно, потом появились демонстрации против президента. Нам тоже хотелось в этом поучаствовать. Но мы – как иностранцы – боялись.

Есть такое слово "мухабарат" – это сирийская служба безопасности, на самом деле – служба доносов, которая занимается контролем населения. У каждого студента, который приезжает в Сирию и проводит в стране больше трех месяцев, появляется некий друг. Не все студенты догадываются, что он из мухабарата. Это люди в штатском, которые следят за всем, что происходит в жизни иностранцев. Если что-то им не нравятся, они об этом доносят.

Однажды я познакомилась с человеком, который в 1996 году был военным. Ему приснился сон, что он выстрелил в бывшего президента Сирии Хафеза Асада. Утром он рассказал про сон своим сослуживцам. За завтраком рассказал, а после обеда уже был в тюрьме. Там его пытали и говорили: "Мы из тебя выбьем эту дурь, у тебя даже сны будут патриотические". Он отсидел в тюрьме пять с половиной лет за сон. Когда наступил 2011 год, он сразу начал агитировать людей на восстание.

Демонстрация противников режима. Идлиб, Сирия, 2012 год

Сами сирийцы, с которыми я общалась, говорили, что они хотят революцию, но она будет быстрой. Они думали, что их "арабскую весну" поддержит Европа. Три месяца – и в Сирии наступит демократия. Я спрашивала: а что такое демократия? Мне говорили: "Демократия – это свобода". Хорошо, а что такое свобода? "Свобода – это демократия".

По воспоминаниям Екатерины, первые несколько лет после начала конфликта граждане Сирии продолжали свободно перемещаться по стране. В Дамаске можно было сесть на автобус, который ехал на территорию, подконтрольную "Исламскому государству" или Свободной сирийской армии. Главное было – пройти проверку на блокпостах. И, как правило, ее проходили все, у кого не было с собой оружия.

Месть по-арабски звучит как "интикама"

В 2012 году мы поехали в пригород Алеппо, чтобы навестить наших друзей. Из-за большого количества блокпостов мы не успели добраться до их деревни, пока было светло, поэтому решили переночевать в Алеппо в гостинице. В каждом отеле в Сирии есть человек из мухабарата. Он живет там и пишет отчеты о постояльцах. Когда мы заселялись, он попросил наши паспорта, а следующим утром отвез на допрос. Там нас спросили, какого мы вероисповедания. Моя подруга Кристина – евангельская христианка, и она об этом честно сказала. Тогда один из сотрудников стал спрашивать, что это значит, в какой степени она верит в бога. И Кристина предложила ему взять Евангелие. В Сирии есть христиане, есть даже православные и католические церкви, но распространение Евангелия считается преступлением. За это сажают в тюрьму, так же, как за внебрачные связи и попрошайничество. Тогда мы этого не знали.

Один из сотрудников сирийской службы безопасности, который нас допрашивал, сказал, что хочет провести со мной ночь. Я отказалась. Он разозлился, говорил грубые унизительные вещи, а в конце сказал: "Я тебе отомщу". На следующий день он отвез нас в полицейский участок.

Я плакала не переставая. Казалось, что условия в камере были ужасные. Кормили, как правило, один раз в день, но была горячая еда. Иногда они говорили: "Дождь идет, кто же в такую погоду пойдет вам жрать покупать?" Полицейские издевались над нами: смеялись, били разными предметами. Всего мы просидели там 10 дней. Потом нас перевели в настоящую тюрьму. Вот там было действительно ужасно.

От увиденного я не могла идти. Полицейский тыкал в меня кольтом, чтобы я двигалась. Но я делала шаг и останавливалась. На полу повсюду лежали люди. Места не хватало, это было переплетение грязных человеческих тел. У всех был одинаковый цвет одежды – буро-коричневый от пота и крови. Некоторые были избиты, у кого-то гноились раны. От зловония кружилась голова.

Нас поместили в камеру, где было около 20 человек, в основном уголовницы и проститутки. В камере не было ни воды, ни окон, ни вентиляции – дышать было очень тяжело. В туалет нас выпускали два раза в день. Вода текла по стенам, капала с потолка. Везде были вши, началась чесотка. Когда кто-нибудь просил открыть дверь, чтобы проветрить камеру, сотрудники тюрьмы говорили: "Ах, ты подышать хочешь? Иди сюда!" – вытаскивали женщин за волосы, избивали до крови и закидывали обратно.

Кормили нас один раз в день. Давали две холодные вареные картошки и три лепешки хлеба. Иногда еще давали ложку хумуса, скисшей сметаны или оливкового масла. В холле, куда выходила дверь нашей камеры, проходили "допросы". Пол там был в грязи и в крови. Заключенный, который раскладывал еду по мискам, сидел примерно там же. Проходя мимо, сотрудники тюрьмы били его, пинали, и он ронял еду из рук. Девушки в нашей камере часто болели, травились, а из лекарств нам давали только анальгин.

Мы спали на каменном полу. Сначала у нас были одеяла, но они быстро промокли и покрылись красивой разноцветной плесенью. Воздух был горячим, а стены холодными. Видимо, из-за этого Кристина (подруга) заболела. У нее начались жуткие боли в области почек. Она постоянно кричала, не могла ни есть, ни пить. Потом она начала синеть и терять сознание. Я стучала в дверь камеры, просила: "Помогите, моя подруга умирает". Они мне отвечали: "Когда сдохнет, сообщи". У них так было принято. Мы слышали, как в камерах кричали: "У нас труп!" И охранник, что-то дожевывая, говорил: "Ну, сейчас, доем и вынесу его".

Человеческая жизнь там ничего не стоит. В этой тюрьме пытали почти всех. Насилие длилось по несколько часов.

Нас не пытали, скорее всего потому, что мы иностранки. Нам говорили, что мы политические преступники. Сколько еще мы будем сидеть в заключении, никто не отвечал. Повезло, что еще в полицейском участке я успела сообщить другу о том, что нас задержали. Спустя 20 дней российское посольство все-таки нашло нас. Стали готовить документы о нашем переводе в тюрьму Дамаска для дальнейшей депортации.

Через неделю нас привезли в дамасскую тюрьму Кафер Сусси. Наконец-то к нам пришел посол. Он объяснил, что нас считают политическими преступниками за распространение Евангелия. Примерно через неделю нас отправили в Россию.

В Петербурге Екатерина Шмидтке закончила курсы фотографии и несколько раз возвращалась в Сирию, чтобы запечатлеть жизнь в стране. В 2017 году она ездила в Турцию и Германию, чтобы пообщаться с сирийскими беженцами. Там Екатерина сняла документальный фотопроект "Молитвы о воле" – это серия портретов тех, кто пережил сирийскую тюрьму, с рассказами о том, через что они прошли.

Екатерина. "Человеческая жизнь там ничего не стоит"

Демонстрации, свобода и "территория демократии"

Месть по-арабски звучит как "интикама"

Читать далее

Марина. "Я очень хочу отсюда уехать – было бы куда"

Лилия. "Сирийцы смотрят на тебя как на королеву"

Светлана. "Лучше под бомбами, чем в Россию"

Команда проекта