Холодным февральским утром 12-летний Никита и его семья переезжают на станцию харьковского метрополитена, чтобы укрыться от войны, бушующей снаружи. Для семьи Никиты дневной свет является синонимом смертельной опасности, и мальчику не разрешается покидать помещение станции. Бесцельно бродя по брошенным вагонам и забитым личными вещами и матрасами платформам, Никита встречает Вику. В подземелье зарождается их дружба.

Фильм "Фотофобия" – попытка показать другую сторону войны, подземную. Если быть точным, скрытую на глубине четырех метров под поверхностью земли. Режиссеры фильма – словацкий дуэт: Иван Остроховский и Павел Пекарчик. Они дебютировали в документальном кино своей картиной "Бархатные террористы" (2013, совместно с Петером Керекешом). Сольный дебют Пекарчика "Тихие дни" (2019) участвовал в конкурсе Карловарского кинофестиваля. А фильм "Коза" Остроховского участвовал в программе "Форум" на Берлинале.

Иван – соавтор сценария картины "107 матерей" Петра Керекеша, получившей премию за лучший сценарий в программе "Горизонты" на Венецианском кинофестивале в 2021 году. В этом году фильм "Фотофобия" приехал в Венецию для участия в секции Giornate degli Autori (Авторские дни).

Мы встретились со съемочной группой и поговорили о работе над фильмом.

– Вы приехали в Украину, уже зная, что и как будете снимать, или все было решено на месте?

Павел Пекарчик: Мы уже много лет снимаем в Украине, и у нас там много друзей. После начала эскалации в феврале мы просто пытались спасти наших друзей, вывезти их, найти им дома. И примерно на третьей неделе мы набили большую машину гуманитарной помощью и поехали в Украину. А у Ивана особая история, потому что он позвонил своему другу Денису, и тот сказал: "Ой, у нас сухой закон и закончился алкоголь". И так мы стали контрабандистами (смеется) и привезли гуманитарный алкоголь.

– Настоящие бутлегеры! Мои знакомые в Киеве из барной индустрии говорили, что российские военные разбомбили алкогольные склады.

Иван Остроховский: Дело в том, что правительство не хочет, чтобы люди пили и солдаты пили. Это очень хороший ход.

ПП: Я думаю, поэтому же русские и бомбят эти склады, что не хотят, чтобы русские солдаты приходили пить.

– Многие кинематографисты в Украине говорят, что иностранные режиссеры эксплуатируют украинскую повестку. Вы не боялись, что вас тоже могут обвинить в подобном? В вашем фильме дети шутят о "Би-би-си", о том, что к ним приходит слишком много иностранных журналистов со всего мира и задают один и тот же вопрос про первый день войны. Вы не боялись, что будете восприняты как очередные журналисты "Би-би-си"?

ИО: Мы не "Би-би-си". Это очень важно. Мы не смотрим статистику, мы не эксперты. Мы не ищем всю правду, а только определенный спектр. Когда мы вернулись в Словакию после трех месяцев в Украине, все начали нас спрашивать: "Что там происходит на самом деле? Где правда?" Я не знаю всего. Я встречался примерно со ста людьми. Я знаю их истории. Я не разговаривал ни с кем из правительства. Невозможно знать всю правду о том, что происходит в Украине.

Возможно, я могу рассказать правду о станции метро. Хотя я не говорил со всеми там. Но наш фильм – это еще и метафора о войне, метафора того, как выглядит детство во время войны. Мы хотели поехать в Украину и зафиксировать истории обычных людей. Хотя мы знаем, что украинским кинематографистам хочется, чтобы показывали большие истории, настоящих героев войны. Я понимаю эту позицию. В Словакии тоже хотят показывать про героев. Но мы не украинцы, поэтому мы выбрали этих героев.

ПП: У нас есть некая свобода. Потому что мы не участвуем в войне.

– Как вы нашли главного героя и почему выбрали Никиту и его семью?

ПП: Когда мы пришли на станцию метро "Героев Труда", было тяжело, потому что до нас туда приходило много журналистов. У людей была небольшая аллергия на камеру, как мне кажется, и мы решили, что будем работать по старинке, без камеры. Мы просто проводили время с людьми в течение трех недель. Они начали нас узнавать. И это было хорошее начало. А через три недели мы просто поговорили между собой и поняли, что у нас сложились близкие отношения с семьей Никиты. И тогда мы поняли, что он может стать главным героем.

После этого мы стали снимать методом наблюдения, просто ставили камеру. Таким образом, например, в кадр попала сцена, где музыкант Виталий Павлович играет на гитаре и флиртует с женщиной. Мы поняли, что он настоящий мастер флирта. И мы подумали, что он может научить Никиту, как обращаться с женщинами. Так появилась эта тема в фильме.

– Наземные сцены, там, где мы видим настоящую войну, сняты на 8-миллиметровую пленку. Почему вы решили использовать этот формат?

ИО: Сначала мы думали, что весь фильм будет про то, что происходит под землей, в метро. Мы не хотели показывать то, что все и так видят по телевизору, в социальных сетях и где-то еще. Но потом мы решили, что 8 мм – это семейный формат. Люди снимали на него свадьбы, отпуск, специальные события – этот формат связан с семейными эмоциями. И важно, что чаще всего это положительные эмоции, потому что они связаны с молодостью, счастьем. Мы хотели сработать на контрасте, потому что на 8 мм вы не видите ничего позитивного.

ПП: Мы пытались найти способ, чтобы показать, как дети представляют войну. Они мало знали о ней, жили на глубине четырех метров от бомб. Они не выходили на улицу и просто слышали о ней частично – во время разговоров родителей, телефонных звонков, в телеграм-каналах. Мы думали, что детский взгляд должен быть одновременно странным и смешным, поэтому в одном кадре мы видим что-то странное и смешное.

– Да. Например, сцена, где женщина тушит водой из ведра кровать во дворе дома. Очень странная сцена.

ПП: А! Это Славянск. Это случилось через 10 минут после обстрела. И все это загорелось. А я просто был в машине и увидел это. И подумал: "Черт! Надо снимать". Сначала снял на телефон, потом на пленку.

– А у вас была всегда резервная цифровая копия? Ведь во время войны пленка может подвести: кадр засветится или случится проблема во время проявки.

ПП: Да, в некоторых случаях, особенно во время обстрелов, у нас не было времени ставить три камеры и не было резервной копии.

– Сколько времени ушло на создание всего фильма?

ПП: Первый период, когда мы были в метро, занял три месяца – с начала апреля до конца июня. После этого мы вернулись домой, начали монтировать, смотреть, что получилось, что нет. И после этого примерно каждый месяц мы ездили туда и обратно, чтобы исправить какие-то ошибки.

– Сложно ли было получить разрешение на съемку? У вас есть сцена, где полицейский досматривает человека, который тоже хочет укрыться в метро. А у вас были камеры!

– У нас очень позитивный опыт общения с украинскими военными. Все были очень понимающе расположены. Чем ты ближе к линии фронта, тем меньше бюрократии. А эмоции сильнее и ярче.

– Как вы работали со звуком? Иногда было ощущение, что мы находимся не под землей, а под водой.

– Это ошибочное впечатление. Ха-ха. Я просто шучу. В метро все вещи из-за глубины слышишь по-другому.

– Но у вас очень специфический звуковой дизайн.

– Мы просто немного увеличили громкость. Поэтому такое ощущение. У нас был случай, когда бомба попала в асфальт прямо над станцией, весь поезд трясло. Но этого не было в фильме.