Региональные штабы Навального в России могут признать экстремистскими организациями – с таким требованием выступила прокуратура Москвы, которая обратилась с соответствующим иском в Московский городской суд. В документе также содержится требование признать экстремистскими другие структуры, созданные Алексеем Навальным: ФБК (Фонд борьбы с коррупцией) и ФЗПГ (Фонд защиты прав граждан). Несмотря на эти угрозы, 21 апреля соратники оппозиционера, который объявил голодовку в колонии, проведут массовые протестные акции в десятках российских городов.
Что будет со штабами Навального в случае признания их экстремистскими организациями? Несколько сотрудников штабов рассказали Сибирь.Реалиям, что они морально готовы отправиться за решетку на срок до 10 лет и не сомневаются, "что в ближайшее время это случится".
Захар Сарапулов, Иркутск
– Готовы ли вы к тому, что вашу структуру могут признать экстремистской организацией?
– С самого начала работы штаба Навального было понятно, что рано или поздно эту структуру признают экстремистской. Где-то около двух месяцев назад у нас с коллегами был разговор, и мы пришли к выводу, что в ближайшее время это случится. Но я могу сказать, что продолжу работу в штабе Навального и после признания этой структуры экстремистской.
– Почему?
– Потому что мы объявили самый крупный в современной истории России митинг. И понятно, что власти постараются всеми силами его не допустить. Они хотят сделать так, чтобы люди считали, что каждый, кто придет на митинг в поддержку Навального, будет признан экстремистом. И чтобы сорвать этот митинг, они ускорили процесс признания штабов Навального и ФБК экстремистскими организациями. Мы не собираемся отказываться от проведения митинга 21 апреля, мы выйдем на улицу.
– И все же, что будет с работой штаба в дальнейшем, если суд все же признает штабы экстремистскими?
– Нет никаких сомнений, что суд удовлетворит ходатайство прокуратуры. Здесь, я думаю, каждый сотрудник штаба будет решать за себя, я не могу говорить за остальных. За себя я могу сказать, что продолжу работу в штабе Навального и после признания этой структуры экстремистской. Естественно, мы попытаемся минимизировать риски, сменить юрлицо, бренд. Но, скорее всего, нам не дадут зарегистрировать новое юрлицо или новое юрлицо признают такой же экстремистской организацией. По-моему, с "Открыткой" то же было, у них ничего не получилось с ребрендингом. У меня нет никаких иллюзий, что нам дадут нормально работать с новым юрлицом. Такого не будет.
– А без учреждения юрлица деятельность невозможна?
– В штабах работают сотрудники, которые получают белую зарплату. От какого юрлица они будут ее получать? Все очевидно: власть пытается полностью уничтожить систему штабов. То есть они пошли по самому жесткому сценарию.
– И как отреагировали ваши сторонники на эту новость?
– Ни один из тех, кто поддерживал иркутский штаб, не отказался от поддержки. У нас есть волонтерский чат, в котором я написал, что после этой новости вы можете выйти, это будет нормально, но никто не вышел, ни один человек. Мы будем продолжать работать.
– А к какой реакции власти вы готовы?
– Ну, посадят нас. Нам дадут от 6 до 10 лет. Участие в экстремистской организации (согласно ст. 282.2. УК РФ максимальное наказание за организацию экстремистской деятельности – 10 лет, за участие в работе экстремистской организации – 6 лет).
– Ради чего вы готовы идти на такие жертвы, чего вы этим добьетесь?
– Штабы Навального и ФБК всегда были организациями, которые отстаивали право граждан на мирный протест. Мы никогда не были ни экстремистами, ни террористами. Все, что мы делали, – это антикоррупционные расследования и призывы мирно выходить на площади своих городов и отстаивать свои конституционные права. Но в стране, где правит диктатура, законы не имеют ничего общего со справедливостью. На нашей стороне справедливость и правда, на их стороне – законы.
Я не признаю законы, которые признают террористической или экстремистской организацией штабы Навального, которые ничего, кроме мирного протеста и антикоррупционных расследований, не делают. Я эти законы не признаю и выполнять их не собираюсь.
– Вы для себя как определяете цель акции 21 апреля? Чтобы к Навальному допустили врачей или она более глобальная?
– Понятно, что поводом является требование допустить к Навальному врачей. Но неважно, против чего вы протестуете в России: против повышения пенсионного возраста, изнасилования Конституции или повышения налогов – любой протест сводится к тому, что у нас один человек правит страной уже 20 лет. Нет сменяемости власти, одни и те же люди занимают свои посты, запрещены политические партии, кроме нескольких, нет свободных выборов. Любой протест – это протест против диктатуры.
В России нет более важной повестки, чем борьба против диктатуры за демократию. И митинг 21-го – об этом в первую очередь.
– Штабы Навального проводят такие акции на протяжении многих лет, но, по сути, безрезультатно. Есть ли смысл продолжать эту тактику?
– Популярность Навального растет. Когда я начинал работать в штабе, его популярность была около 3%, сейчас больше 20%. А рейтинг Путина падает.Мы делаем все от нас зависящее, мы проводим крупнейшие в России митинги. В Иркутске нет ни одной политической структуры, которая бы проводила более крупные митинги, чем штаб Навального.
То, что выходят не все, – не наша вина, людям не хватает эмпатии к политзаключенным, соседям, родственникам. Когда повышали пенсионный возраст, государство в лице Путина сказало: парень, я заставлю твою девушку еще пять лет работать, чтобы платить мне налоги, чтобы я мог строить себе дворец. И все эти парни должны были выйти на площадь и сказать: моя девушка отработает и будет отдыхать, вместо того чтобы строить дворцы Путину. Вот это я называю отсутствием эмпатии.
Анастасия Корсакова, Красноярск
– Как вы узнали о том, что ваш штаб могут признать экстремистской организацией?
– Об иске прокуратуры признать ФБК и штабы Навального экстремистскими я узнала только в субботу. Пока прошло слишком мало времени для того, чтобы осознать, переварить информацию. Пока ясно, что это удар – исход суда по этому иску мне уже очевиден. И что политрепрессиям дадут зеленый свет. Но, опять же, никто из волонтеров или сотрудников не позвонил с сообщением о возможном уходе или даже просто об опасениях будущих репрессий.
Мы, конечно, живем в постоянном ожидании задержаний, протоколов, судов, арестов. Но по большому счету нельзя заранее приготовиться к тому, что тебя могут посадить. К тюрьме нельзя быть готовым. В стране остаются люди, которые действующий режим поддерживают, также немало тех, кто поддерживает его противников, но боится об этом заявить публично (они высказывают нам поддержку в личных беседах, донатят, но признаются, что в открытую не скажут – боятся ареста или увольнения). При этом мы видим, что число сторонников оппозиции растет очень быстро: в среднем по России в несколько раз увеличилось число людей, активно участвующих в акциях протестов, а в некоторых регионах этот рост произошел в десятки раз буквально за считаные месяцы.
Поэтому я надеюсь, что 21 апреля акция будет массовой. А главное, только массовость акции обезопасит ее участников. 31 января в Красноярске вышли 200–300 человек – омоновцы окружили их и повязали. Если будет 8–10 тысяч человек – никакого ОМОНа не хватит, они просто не рискнут. Поэтому чем больше выйдет народу, тем безопаснее для всех пройдет митинг. Если будет немного – безусловно, начнется винтилово. И мне кажется, единственная для Алексея Навального надежда остаться живым – если много людей выйдет на митинг.
Ксения Пахомова, Кемерово
Ксения Пахомова 16 апреля вышла из-под административного ареста: ей дали 9 суток, которые она отбывала за "акцию" у ИК-2 в Покрове.
– Новость о попытке властей признать штабы экстремистскими организациями вас удивила?
– Нет, она меня нисколько не удивила. Удивило, что это только сейчас произошло: я думала, что Путин попытается закрыть нас раньше. Очевидно, что и число активистов растет, и растет число тех, кто сам не выходит на улицу, но помогает протестному движению.
Можно сказать, гражданское общество уже сформировалось – ты садишься под арест и знаешь, что тебя не бросят: кто-то помогает, собирая информацию об арестованных, другие – юридически, третьи – привозят воду или продукты, четвертые – сообщают родным и близким. Все это стихийно, добровольно, но так оперативно и слаженно – любая организация позавидует этой самоорганизации. Конечно, для власти это страшно.
– Как изменит вашу работу статус "экстремистской организации"?
– Статус экстремистской организации, конечно, ударит и по сотрудникам штабов, и по волонтерам, которые никакую зарплату не получают. Но насколько я знаю, никто из них уходить не собирается. Я, к примеру, ушла с поста координатора штаба три года назад, но вовсе не из-за боязни репрессий, по другим причинам. И, как видите, статус добровольца, а не сотрудника штаба, от репрессий меня никак не избавил. Так что ни у кого из нас давно нет иллюзий по поводу того, что власть сможет состряпать любое липовое дело по какому угодно поводу.
Все меньше иллюзий и у обычных жителей, которые политикой старались не интересоваться. Их мнение меняют и фильмы-расследования о незаконных доходах российских чиновников, и арест Навального. Но больше всего, на мой взгляд, изменили ситуацию массовые задержания на январских и других акциях протестов. К примеру, отец моего друга, ранее всегда поддерживавший Путина, когда узнал о моем аресте и его причинах, Первый канал смотреть перестал. Он, может, на улицу и не пойдет на митинг, но голосовать за Путина и ему подобных уже не будет. И таких людей все больше.
Сергей Бойко, Новосибирск
– Как вы будете действовать, если ваш штаб признают экстремистской организацией?
– Пока рано как-то реагировать, потому что все, что мы имеем, – это пресс-релиз прокуратуры, то есть не было ни суда, никакого решения, вступившего в законную силу.
Волонтеры и сотрудники как относились к режиму презрительно, так и относятся. Мы понимаем, что Кремль разные ходы ищет, чтобы как-то нам мешать. Мы тут ничего нового не увидели. Это вполне укладывается в рамки действий Кремля. Там очень невнятное заявление, но совершенно непонятно, что может быть в суде. Какая логика будет у власти, будут они символику запрещать или что? Какие организации? Потому что у них перечислены через запятую как реальные и несуществующие юридические лица.
Так что пока рано как-то об этом серьезно судить, мы тут не видим чего-то нового. Экстремистскими организациями штабы еще не признавали, но логика прежняя – не сюрприз. А настроение у нас в штабе рабочее, боевое.
– 21 апреля заявлены массовые акции, какими они будут и как, возможно, будут действовать силовики?
– Эту акцию объявил федеральный штаб, я не являюсь ее организатором и не готов говорить о каких-то подробностях. Акции будут массовыми наверняка, как и предыдущие – у нас других не бывает. Действия силовиков сложно прогнозировать. Если в Новосибирске раньше полицейские вели себя корректно, то последние акции показали, что они могут пытаться бить, проявлять немотивированную агрессию. Сделали ли они выводы, что это ни к чему хорошему не приводит – мне сложно судить. Собственно, безопасность участников акции обеспечивается их массовостью.
– Вы считаете, акция поможет Навальному?
– Конечно, иначе бы не организовывали. Публичные акции, давление, безусловно, поможет.
– Видите ли вы людей, не из числа активистов, которые сопереживают Навальному?
– Я их ежедневно вижу. У меня в городе достаточно высокая узнаваемость, ко мне на улице ежедневно подходят люди и сочувствуют Навальному. Соседи в лифте каждый день спрашивают, как дела. Я ежедневно на светофоре стою и общаюсь с очередным прохожим, который подошел с вопросом: "Как там Алексей, что нового?" Миллионы людей сочувствуют Навальному.
Полностью интервью опубликованы на сайте Сибирь.Реалии
