Алексей Навальный голодает в заключении уже три дня. Российские правозащитники и общественные деятели призывают уполномоченного по правам человека Татьяну Москалькову посетить его в колонии. Деятели культуры и врачи публикуют открытые письма и требуют оказать оппозиционеру медицинскую помощь в колонии. В ИК-2 вместо медиков прибывают сотрудники RT, а издание Life выпускает материал о том, что Навальный "нормально ходит" и "симулирует", а также зарабатывает выговоры за "блатное поведение".
Тем временем прокуратура Москвы проверяет на экстремизм Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального. Чем грозит эта проверка и могут ли открытые письма и выступления правозащитников помочь политику получить помощь и лекарства – об этом мы спросили главу сети региональных штабов Навального Леонида Волкова.
О давлении на власть и здоровье Навального
— Полторы тысячи врачей обращаются с требованием оказать медицинскую помощь, более 150 деятелей культуры требуют того же. Во ФСИН говорят, что у Навального все в порядке. Навальный оттуда нам сообщает то, что публикуете вы: что ему никто не помогает. В общем, какой-то замкнутый круг. Поэтому не совсем понятно, что в этой ситуации делать?
— Надо дальше усиливать давление. Мы видим, что степень отмороженности путинского режима сегодня выросла до каких-то совершенно запредельных уровней. Слушайте, они его травили "Новичком" – давайте с этого начнем, а то мы, кажется, как-то немножко стали забывать. Понимаете, тем не менее общественное давление все равно действует, они реагируют. Вот смотрите: они вчера потащили туда эту лживую и мерзкую пропагандистку Бутину. Они бы стали это делать, если бы не было какого-то давления? Нет, конечно, они понимают, что они проигрывают такую политическую борьбу за нарратив. Они понимают, что им надо что-то противопоставлять тому, что Навальный говорит. Что они могут противопоставить правде? Только ложь. Но они что-то делают, то есть они шевелятся, они активничают, они пытаются придумать какую-то повестку.
Важное в этой истории, что система реагирует. Она реагирует извращенным образом. Должно быть как? Больному человеку в местах лишения свободы понадобился врач – ему привели врача. У нас происходит как? Больному человеку понадобился врач – вместо того, чтобы привести врача, устраивается какой-то адский шоу-спектакль. Который закончится все равно тем, я уверен, что врача он получит, но сейчас, к сожалению, мы живем в такой стране, в которой путь к этому лежит через голодовки, через коллективные письма и через политическое давление.
— Вы говорите о давлении изнутри. Но и давление снаружи есть: состояние здоровья Навального обсуждается в том числе в телефонных переговорах Путина, Меркель и Макрона. Как вы оцениваете сам факт, что здоровье Навального обсуждается на таком уровне?
— Я оцениваю это как должное. Так и должно быть. Я уж не знаю, какая у кого там картина мира, но в объективной картине мира Алексей Навальный – это политзаключенный №1 в мире. И вопрос отравления, отказа расследовать отравление, незаконного ареста и незаконного помещения в эту колонию с неоказанием медицинской помощи для мировой политической повестки является сейчас одним из наиболее важных вопросов.
О проверке ФБК на экстремизм и "Умном голосовании"
— Прокуратура Москвы начала проверку Фонда борьбы с коррупцией на экстремизм. Это, по-моему, уже совсем серьезно.
— Я уже не знаю, что совсем серьезно и не совсем серьезно. Я уже запутался и сбился со счету количества уголовных дел, которые у нас есть, и количества раз, когда российская власть пробивала дно. Поэтому сложно комментировать отдельно эту очередную историю. Но более или менее понятно, к чему она может привести. Если они нас проверят и признают экстремистской организацией, то можно будет [поступать] как с этими несчастными Свидетелями Иеговы: просто всех сотрудников организации арестовать за то, что они сотрудники. Не за то, что они совершали какие-то преступления, которые каждый раз приходится придумывать: что один уклонялся от армии, а другой призывал несовершеннолетних участвовать в митингах, как в моем случае. Сейчас им, видите ли, приходится придумывать как-то по уголовному делу на каждого человека. А так им не надо будет ничего придумывать, просто за факт того, что ты сотрудник ФБК, – иди садись в тюрьму. Это довольно серьезная угроза.
И вторая угроза, которую они, безусловно, имеют в виду, – это финансирование. Мы – российская организация, которая существует на деньги российских налогоплательщиков, которые присылают нам пожертвования. Сколько бы они ни искали иностранных денег, они так и ни копейки не нашли, потому что ни копейки и нет. В итоге, чтобы признать ФБК иностранным агентом, им самим пришлось организовать переводы из-за границы на заблокированный счет, как вы помните. Теперь, если у них пройдет вся история с внесением в список экстремистских организаций, то дальше они смогут пойти за теми людьми, которые нам жертвуют – есть десятки тысяч людей, которые перечисляют нам деньги. Если в этом Кремль добьется своего, то у них действительно получится сделать то, о чем они мечтают уже много лет, – закрыть нашу организацию. Потому что она может существовать без чего угодно: без офисов, когда все сотрудники сидят под домашним арестом, когда отобрали всю технику – мы показали, что мы умеем работать в любых условиях. С заблокированными счетами, с уголовными делами. Но если не будет пожертвований граждан, то работать организация, естественно, не сможет. Видимо, новая попытка Кремля нацелена на это.
— Я все пытаюсь нащупать вот эту "точку испуга" власти [чтобы объяснить, почему она это делает], но пока приходят на ум выборы, которые грядут осенью в парламент.
— Конечно, вы совершенно правы. Все, что происходит сейчас, невозможно воспринимать отдельно от политического контекста 2021 года. Через пять месяцев у нас выборы в Госдуму. И это не просто Госдума: это та самая Госдума, которая будет и осуществлять свои полномочия в момент транзита [власти] в 2024 году. Путин еще не решил, каким будет этот транзит: это будет передача власти от Путина кому-то или от Путина Путину. Этот вопрос он любит всегда подвешивать, я уверен, что этот вопрос он будет решать по ситуации осенью 2023 года. Но для него критически, жизненно важно, чтобы парламент при этом был абсолютно стабильным, абсолютно послушным, чтобы никто там не мог вякнуть и слова подать. Он же видел, как тяжело давался тот же самый транзит Лукашенко всего полгода назад, когда казалось, что у Лукашенко все схвачено, – а нет, вроде как обычная попытка продлить полномочия еще на один срок вылилась тем не менее в огромную проблему.
А тут "умное голосование", которое уже два года на всех региональных выборах показывает способность разрушать планы власти и избирать в региональные парламенты непредсказуемых, неприятных, несогласованных, ненужных там Путину людей. Они воспринимают "умное голосование" как главную угрозу, и все, что они делают в политическом, законодательном поле, – это все борьба с "умным голосованием". Запрет наблюдения в других регионах, запрет агитации в интернете и много-много других ограничений в последнее время – это все борьба с "умным голосованием", и только с ним.
О митинге "Свободу Навальному!" и преодолении страха
— Вы довольны ходом кампании, как собираются эти подписи за то, чтобы состоялся митинг?
— Да, мы весьма довольны, мы рады, что угадали. Это у нас был предмет больших внутренних споров: какую ставить отметку. 500 тысяч – это интуитивная отметка. Понятно, что 500 тысяч – очень много, 500 тысяч не было на улицах [в России] с 1991 года никогда. Но почему не 600, почему не 300, почему не 800, почему не миллион? Был бы миллион – мы собрали там первые 200-300 тысяч, а потом наступила бы демотивация, потому что все-таки до миллиона очень далеко и затянулось бы надолго. Было бы 300 – мы бы их собрали за два дня и у нас не было бы собственно кампании. А так получилось отлично.
Важно понимать, люди узнают о митингах не моментально. Мы с вами живем в новостном информационном поле, каждый час обновляем ленту твиттера, подписаны на все новости, все читаем. Нормальный человек, даже политически неравнодушный, живет какой-то своей жизнью. Далеко не все следят за новостями в режиме онлайн, информации нужно время. Мы за первую неделю собрали 350 тысяч регистраций, теперь счетчик растет гораздо медленнее, видимо, до полумиллиона придется поработать еще две-три недели. И хорошо: мы обращаемся к тем, кто уже подписался, – теперь агитируйте, рассказывайте, привлекайте других.
— Один из аргументов, как я понимаю, – человек может посмотреть на карту и понять, что он не один.
— Конечно, это важно, это инструмент для победы над страхом. Все-таки первое препятствие на пути большого митинга – это спонтанность: когда все происходит очень спонтанно, то нет времени, чтобы информация дошла до всех потенциальных участников. А второе, конечно, страх: "Нас выйдет мало, нас побьют". Поэтому мы открыто это декларировали – мы собираем 500 тысяч людей, каждый из которых говорит: "Я выйду, но только если со мной пойдет не меньше чем полмиллиона других". И они видят, что действительно люди набираются во всех городах и городках, во всех дворах. Это как бы укрепляет чувство: "Я пойду не один, нас пойдет много".
Я все-таки к каким-то математическим рассуждениям люблю возвращаться. 31 января был самый репрессивный митинг в истории России, было арестовано около 6 тысяч человек за один день, что совершенно ужасно. Но если нас пойдет 600 тысяч, то 6 тысяч арестов – самое большое, что пока что могла сделать репрессивная машина, – это всего 1%. И индивидуальные риски для каждого участника при таком масштабе становятся относительно небольшими.
