Уголовное дело членов президиума Координационного совета оппозиции Марии Колесниковой и Максима Знака поступило в Минский областной суд.
Мария Колесникова была главой избирательного штаба незарегистрированного кандидата в президенты Беларуси Виктора Бабарико. Через месяц после начала массовых протестов в 2020 году, 7 сентября, ее похитили в центре Минска и пытались насильно вывезти из страны, но она порвала свой паспорт. С 8 сентября Колесникова под арестом, ей предъявлены обвинения по трем статьям и грозит до 12 лет лишения свободы.
Ее сестра Татьяна Хомич рассказала Настоящему Времени, о чем Колесникова пишет из СИЗО, что известно ее родным и чего они ждут от предстоящего суда.
— Скажите, пожалуйста, когда было последнее письмо от Марии?
— Последнее письмо я получила от Маши 26 июня, и оно было написано 13 июня – как раз на мой день рождения. Получается, оно дошло только через две недели.
— Можете сказать, что такого знакового пишет Мария, чем занимается, чем интересуется, находясь в заключении?
— Маша всегда пишет о том, какие книги она читает. Там, конечно, не очень большая библиотека, не очень богатая, но тем не менее она всегда находит для себя что-то интересное – это может быть и художественная литература, это может быть и бизнес-литература. Она старается читать что-то и на немецком, и на английском, чтобы не забывать языки.
Конечно, она всегда пишет, что она занимается спортом, она по-прежнему постоянно бегает, даже, как вы сказали только что, в абсолютно маленьком дворике, но при этом она умудряется быть там довольно активной. Даже по ее письмам ощущается ее хорошее, постоянно позитивное отношение. И даже ее адвокат недавно сказал, что действительно он ни разу не видел, чтобы Мария была грустной. Она всегда в хорошем настроении, она всегда улыбается, она шутит даже на встречах с адвокатами и следователями, она всегда старается себя поддерживать в таком хорошем, бодром настроении.
— Сейчас Марию могут увидеть только адвокаты? С родственниками воочию увидеться никак не получается?
— Да, наш папа в Минске более десяти раз обращался с просьбой, чтобы разрешили встречу с Марией, и каждый раз ему в этом отказывают без объяснения каких-либо причин.
— Скажите, пожалуйста, Марии как-то удается следить за новостями, как-то получает она порцию информации из того, что происходит вне заключения?
— У нее есть телевизор, но нужно понимать, что телевизор в СИЗО – это телевизор с государственными каналами, соответственно, она получает фильтрованную информацию, но при этом Маша тоже умудряется как-то интерпретировать ее – к этой информации нужно иметь правильный подход. Конечно, мы стараемся, чтобы как-то ее адвокаты хотя бы рассказывали, что происходит вовне, чтобы держать ее в курсе. Но, конечно, нужно понимать, что, опять же, там есть газеты, но это государственные газеты в очень ограниченном количестве, соответственно, информация довольно ограниченная и довольно скудная поступает.
— Вы говорили, что из полутора сотен писем, которые отправляет сама Мария из изолятора, доходят к адресатам только около двадцати. Вы понимаете, почему так происходит?
— Я думаю, что власти боятся Машу. Даже в своих письмах она умудряется передавать этот заряд бодрости, заряд хорошего настроения, уверенности в себе, продолжает вдохновлять людей письмами из СИЗО. Именно поэтому большая часть писем вообще не доходит – точно так же, как письма не доходят ей. Кстати, последние две недели она не получает письма совсем и мы тоже перестали получать от нее письма. Я думаю, что таким образом тоже пытаются показать Марии, что о ней все забыли, что о ней никто не думает, но на самом деле мы прекрасно понимаем, и она понимает, что это такое давление.
— Вы можете, может быть, поделиться каким-то секретом тех, кто пишет письма Марии? Как написать письмо так, чтобы пропустила тюремная цензура, чтобы у письма было больше шансов попасть к получателю?
— Я думаю, здесь работает эффект масштаба – то есть нужно писать часто, чтобы хотя бы какие-то из писем доходили.
— Сейчас насколько активно Марию вообще поддерживают люди и какая география этих писем?
— Марии пишут на самом деле из разных стран, и я это вижу по ее соцсетям, потому что мне постоянно пишут об этом люди – это Европа, это США, это Австралия, есть письма из Японии, я уж даже не говорю про Россию, Украину, Чехию, Польшу, потому что из ближайших стран, конечно, пишут очень много и часто, но, к сожалению, она эти письма не получает. В лучшем случае это письма, которые ей приходят из Беларуси. Но я знаю, что ее очень любят. Даже на ее день рождения 24 апреля я организовывала кампанию в поддержку Марии, чтобы ей писали на день рождения. И мы знаем, что ей написали более 400 писем – это только те, кто отметил свои письма в соцсетях. Нужно понимать, что [было] еще огромное количество людей, которые не видели, допустим, этого сообщения, и сколько ей на самом деле писем пришло.
— Я так понимаю, что сейчас чуть ли не единственный шанс увидеть тех, кого задержали, родственникам – это судебные заседания. До судебных заседаний к ним никого не пускают. Вам что-либо известно, когда начнется судебное заседание? Что с делом Марии?
— В начале этой недели стало известно, что дело Марии и Максима Знака передано в Минский областной суд. Это значит, что этот суд будет рассматривать их дело, и это значит, что приблизительно суд начнется где-то, может быть, в августе-сентябре. Но пока нет никаких конкретных дат. И да, действительно случаи встречи родных с политическими заключенными очень редки, это скорее как исключение. И мы очень надеемся, мы уверены, что суд должен быть открытый, потому что сейчас есть такая практика, когда суды закрытые, как над Сергеем Тихановским, как над Николаем Статкевичем, как над Павлом Северинцем. И это значит, что никакая информация вообще не может попасть вовне и адвокаты находятся под подпиской о неразглашении, никакие подробности о том, что происходит в зале суда в течение, может быть, нескольких месяцев, пока идет суд, наружу не [разглашаются], и независимые СМИ, журналисты не попадают на такие заседания.
Поэтому, учитывая дело Маши, то, что обвинения и статьи, которые ей вменяют, – это публичные действия, какие-то публичные высказывания в СМИ либо с использованием интернета, это заговор, это угроза национальной безопасности, мы считаем, что такой суд должен быть открытым, чтобы общественность вообще знала о том, в чем ее обвиняют, в чем обвиняют Максима, что было сделано. И, конечно, для Беларуси эти обвинения – это прецедент. Никогда еще не было такого случая, чтобы происходили суды по таким статьям. Именно поэтому этому должна быть придана максимальная публичность, максимальная огласка.
