Итоги 2018 года в мире doc: один из главных критиков жанра и программный директор "Артдокфеста" – Виктория Белопольская –рассуждает, почему документалистика то врывается в оскаровские номинации, то пугает жюри даже самых продвинутых европейских премий и фестивалей.

Только выдохнешь после "Артдокфеста". Только забудешь как страшный сон, что из-за цензуры, надуманной меры с минкультовскими прокатными удостоверениями, из-за их дороговизны для независимых авторов и забюрократизированности процедуры – из 127 отобранных для фестиваля фильмов показать в кинотеатре "Каро-Октябрь" в Москве нам удалось только 56. Только перестанешь на каждом сеансе вздыхать от этой печальной находки – пришлось соорудить и пустить перед показами ролик, своего рода "белую книгу" артдокфестовских потерь, белым по черному список тех непоказанных 70 фильмов. Только перестанешь просыпаться под утро в холодном поту от мысли, что фатально опаздываешь в зал номер 7 вести обсуждение закончившегося фильма, а потом обязана стремглав нестись в зал номер 1 представлять следующий (а где же найдешь презентеров кроме нас с Манским – на нашей-то безгонорарной основе, ибо и фестиваль-то у нас, считай, безбюджетный). Только вытянешь ноги после двух часов стоячего модераторства на сцене в связи с показом "Акварелы" Виктора Косаковского, а ведь это марафон – Витя обращается с публикой, как со своими студентами, подробно объясняя, из чего состоит искусство документального кино.

В общем, только переживешь "Артдокфест" в Москве (что неизменно и по разным причинам вот уже 10 лет кажется мне чудом), тут-то тебя и застает врасплох приз Европейской киноакадемии. С его просто-таки оскорбительным для здравого профессионального смысла решением в номинации "Лучший европейский документальный фильм".

Нет, я думала, мы хуже. У нас нет документальной киноиндустрии. У нас нет рынка для реализации документальных проектов, у нас телевидение самоустранилось от выполнения своей гражданской и социальной миссии и поэтому осмысленной документалистики практически не показывает. У нас фестивали стали единственной прокатной площадкой, а "Артдокфест" и вовсе единственным шансом быть показанным для десятков иногда выдающихся фильмов, которые прочие наши фестивали показать просто струсят. А там, в Европе…Там есть индустрия, там фильм находит зрителя, и разные профинституты – сэйлз-агенты, прокатные компании, фестивали и та же Европейская киноакадемия своим промоушеном – ему в этом помогают. А в этом году оказалось, что, как пишут в Фэйсбуке, "в целом да, но нет".

Потому что Европейская киноакадемия поступила, в точности как та наша, которая прикреплена в "Золотому орлу". Ты, киноакадемик, видишь фамилию киноклассика в названии фильма, за этот фильм и голосуешь. Нет, "Ингмар Бергман. Год из жизни" ты не видел, как и других номинантов – все времени нет, но он хоть опознаваем: что может быть плохого в фильме, всецело посвященном великому Бергману и созданном в год его столетия?

А на самом деле может. Особенно в сравнении в другими номинантами. Потому что как бы изысканно не был намонтирован этот фильм, как бы чудесно автор не раскадрировал фотографии, как бы оператор не наезжал со всей дури на стопкадры, этот великий тележанр – экранизация справки из "Википедии" – не имеет никакого собственного кинематографического смысла. А вот два других номинанта – имеют не просто смысл, а уникальный документалистский смысл. Потому что то, что снято и показано и в "Лае cобак вдалеке", и в "Об отцах и сыновьях" – уникально, неповторимо и могло быть снято только там и тогда, когда было снято. Что, вообще-то, и создает подлинную аутентичность и ценность документального фильма. Датчанин Симон Леренг Вильмонт снимал свой "Лай" в Донбассе, близко к линии фронта, в очень неполной семье из бабушки и десятилетнего внука. И снял нежный фильм о неотвратимой травме войны. А Талал Дерки – снимал у себя в Сирии, и целых два года. Два года он провел в радикально-исламистском семействе, отец которого готов бросить в горн, где куется "исламский халифат", даже своих маленьких сыновей – ведь они тоже должны стать его бойцами.

Но, увы, Евроакадемия продемонстрировала стыдной дилетантизм.

Да и с другой стороны океана приходят тревожные вести: бесстрашная "Акварела" Косаковского вопреки ожиданиям никак не упомянута в документальном шорт-листе "Оскара". Есть версия, что по досадно-регламентным причинам: в Сети оказался ролик из нее хронометражом 3 минуты 14 секунд, а по оскаровскому уложению номинируемый фильм может быть представлен в открытом доступе в интернете фрагментом не длиннее 3 минут... Но я-то думаю, что "Акварела" "Оскару" и не заявлялась, а версия про роковые 14 секунд – своеобразный пиар-прием американского прокатчика, знаменитой и уважаемой за эстетическую разборчивость SonyPicturesClassic. Она нагнетает драматизм вокруг фильма, чтобы благополучно представить его Киноакадемии в будущем году – после всемирного проката, который начнется в июне. И мне кажется, что этот выдающийся фильм будет оскаровским фаворитом. Просто потому, что "Акварела" – много больше, чем фильм. Это философский трактат под видом фильма, направленный против самомнения "венца творенья". Обычно документальное кино не берет на себя так много – продемонстрировать человеку его ничтожность в его собственном доме, на планете, которую он, как он считает, он покорил.

Зато успокоение моему сердцу фаната кинодокументалистики пришло откуда не ждали. "Айка" Сергея Дворцевого, в прошлом документалиста, номинированная на "Оскар" как лучший фильм на иностранном языке от Казахстана, вошла – да! да! – в шорт-лист. И в том же списке и "Капернаум" прекрасной Надин Лабаки, арабской кинозвезды и отважного киноавтора.

Дворцевой перестал делать документальное кино, хотя в 90-х-и начале 2000-х был одной из главных фигур творческой кинодокументалистики мира. И перестал, когда к ему открылась имманентная черта документального кино – оно питается жизнями героев, оно – беззастенчивый вампир, оно любит, когда героям плохо – ведь тогда в нем возникает естественная драма и, выражаясь с медицинской прямотой, драматургия "в открытой форме". В своем последнем неигровом фильме "В темноте" он бросался из-за камеры собирать листки с текстом на Брайле, случайно рассыпанные его слепым героем. И программно отказался дать профессионально верный ответ при встрече с вечной этической дилеммой документалиста. Она формулируется прямо – "Снимать или спасать?". Тут имеется в виду, что перед каждым в этой профессии встает выбор: если в твой объектив попало страдание человека, кем тебе следует быть – документалистом, и продолжать снимать, или человеком, и забыть о камере и помочь страдающему? Дворцевой тогда, на съемках "В темноте", свой выбор сделал и больше документального кино не снимал. Его игровые "Тюльпан" и вот теперь "Айка" побывали в основном конкурсе Каннского кинофестиваля. И вот теперь "Айка" соревнуется с "Римом" Альфонсо Куарона, бескомпромиссным, отчасти автобиографическим высказыванием постановщика одного из фильмов франшизы о Гарри Поттере…

Лабаки же устремилась еще дальше: в ее игровом фильме играют непрофессиональные актеры, чьи судьбы и социальное положение близки в отчаянному положению героев, беженцев из Сирии, жителей бейрутских трущоб. И играют они в естественной среде, там, где привыкли бедовать свою беду, а главный герой и актриса-режиссер – даже и не прикрываясь чужими именами: 12-летний Зейн играет 12-летнего Зейн, а сама Надин Лабаки появляется в эпизодической роли как Надин.

И согласитесь, столь решительное вторжение документального кино в святая – в список оскаровских фаворитов поверх формальных номинаций – не может не вдохновлять такого фаната этого жанра, как я.