Травля в школе, секс-работа, фиктивный брак и московские клиенты. Рассказ трансгендера из Дагестана

Сенаторы Елена Мизулина, Людмила Нарусова и прочие внесли в Госдуму пакет законопроектов, разработанных "в целях укрепления семьи". В частности, сенаторы предложили запретить трансгендерным людям менять пол в свидетельстве о рождении, а также заключать браки и усыновлять детей. Если законопроект будет принят, трансгендерные люди окажутся де-факто вне закона: с внешностью, которая не соответствует полу в документах. Впрочем, уже и сейчас с этой проблемой сталкиваются трансгендеры с Кавказа: трансгендерные мужчины там часто обречены на гетеросексуальную жизнь в "традиционном" браке, а трансгендерные женщины часто покидают свои семьи и попадают в секс-индустрию.

Корреспондент Радио Свобода поговорил с Дэниз, трансгендерной женщиной из Дагестана, которая дважды начинала переход, прошла через проституцию и наркозависимость и теперь надеется на эмиграцию.

– Мне 28 лет, я родилась в маленьком поселке в Дагестане. Отца я никогда не видела, мама у меня простая рабочая. Еще лет с пяти мой самый любимый мультик был "Сейлор Мун": там были звездные сейлор-воины, они с другой планеты. Они были мальчики, но для борьбы со злом перевоплощались в девочек. Тогда я начала понимать, что что-то не то, что-то не так.

– В смысле что-то не так?

– Ну насчет одежды, внешнего вида: мне всегда нравились длинные волосы, я не любила стричься. Отношение к мальчику жесткое на Кавказе: мальчик должен вот так ходить, вот так разговаривать, играть с машинками. Мама, родственники, соседи – все смотрят на тебя. Мне казалось, что весь мир против меня. Мама заставляла меня играть в футбол, но дома у меня были свои игрушки, которые я сама делала. Кукла была у меня. Я сделала себе парик из веревок один раз. Мама нашла, ничего не сказала, просто выбросила.

Ты чувствуешь влечение к мужскому полу. Мне хотелось быть девочкой, чьей-то женой. У меня не было ни смартфона, ни интернета. В 18 лет только появился интернет, когда я в Москву переехала. Маме не говорила этого ничего, боялась. Мама была очень грозная.

В школе было все плохо. Я тогда была мальчиком, и мальчики позвали меня на групповушку. Одиннадцать-двенадцать лет нам было. Никто не знал, как это все делается, это петтинг был: два парня и я. Кто-то тогда пришел в этот дом и нас застукал. И этот момент больше всего на мне отразился, про других мальчиков не говорили ничего, а на мне все семь лет эта печать лежала. Жесткое давление было, травля. Когда я пыталась что-то делать в школе, в чем-то участвовать, меня ребята затыкали: у меня имя по паспорту Х, и они меня называли все время "Х-гомик". Одноклассники, с параллельных классов ребята, из младших классов тоже, во дворе. У нас одна школа, весь поселок знал.

Меня несколько раз ловили на том же, у меня таких мальчиков много было. Они сами как-то… Я вспоминаю это все… Как так: вы со мной были, а потом сами меня же обзываете. Два раза было насильно – соседи. Лет 14 мне было, один из них на год был меня старше, другой на два. Один пытался проникнуть, но не получилось, просто нагнул меня…

Это давило на меня, я… закрылась, что ли. До девятого класса училась хорошо, а потом стало неинтересно. Одиннадцатый закончила с тройками.

Мне казалось, что я какой-то ребенок получился бракованный, что я единственная такая в мире. Это очень сложно было, ничего же не знаешь, в школе об этом не говорят. Может, поэтому в 16 лет мне захотелось убить себя. Я не помню, что было в тот день, у меня, видимо, силы закончились, мне захотелось уйти полетать. Я выпила 29 таблеток ХХ. Купила в аптеке и пошла… там у нас есть лесополоса. Я не сразу все выпила, я выпила первый раз девять таблеток, прошло минут 15, я сижу жду, пошла еще за второй десяткой, снова ничего не происходит, пошла за третьей. Посидела, мне захотелось спать, я пошла домой.

– То есть тебе фармацевт в аптеке без рецепта это все продала три раза?

– Там не фармацевт, обычная женщина. Там у нас нет специалистов.

Я пришла домой, легла спать. Этот момент плохо помню. Я стала себя как-то неадекватно вести. Мама стала проверять руки, что я могла уколоться, спрашивала: "Сынок, ты чего принял?" Потом пришла ее подруга, пришел дядя, соседи, еще какие-то родственники. Они мне вызвали "скорую", меня положили в детское отделение, и три дня я лежала под капельницами.

Виды Дагестана

– Как ты эту попытку суицида объяснила?

– А меня никто не спрашивал, почему я так сделала. В школе психолог со мной разговаривала, я даже не помню о чем. Приходил мент в больницу, симпатичный такой, рыжий. Что-то мне дал подписать, и все. Соцработник и психолог приходили домой, не помню, о чем говорили, видимо, для отметки пришли. Ни мама, никто не спросил, так и забыли об этом.

Через год после школы я уехала в Москву. Жила у родственницы, пошла учиться в колледж, работала в "Маке" уборщиком… уборщицей. Мама приехала тоже через пару месяцев, жила с нами.

Я не знала до 22 лет, что есть трансгендеры, я себя считала геем. Это был для меня шок, когда я увидела первый раз транса. Я познакомилась с одним геем в "Хорнете" [приложение для знакомств], мы стали с ним дружить. А он переодевался, работал проституткой. Пригласил меня, познакомил [с товарками], говорит: "Ты знаешь, у нее член есть". Ну и она как рот открыла, я сразу поняла, голос же выдает. Потом я думала до 24 лет, мое это или нет.

В 24 [года] я ушла от мамы. Собрала вещи и пошла к своей подружке. Говорю: "Принимай". И вот тогда я влилась в эту сферу.

– Секс-работы?

– Да. И тогда же я начала переход. Я не знала, что к врачу надо пойти, я видела, что девочки принимают, и решила делать то же самое. Через три месяца заметила изменения: грудь начала расти, попа, кожа начала меняться, лицо, волосы отрастила, стала универсальную одежду надевать на улицу, но с капюшоном, боялась людей.​

Через четыре-пять месяцев я уехала в Стамбул. Подружка там была знакомая, я думала, что Стамбул будет выход для меня. Уехала в Стамбул и влюбилась. В турка. Я там занималась секс-работой, а он был альфонс. Ничего не хотел делать, а я была ослеплена этой любовью. В Стамбуле было весело, там были наркотики… И клиенты гораздо лучше, чем в Москве. На улице я одну неделю работала, но всего два клиента нашла за неделю, а так – сайты специальные, фейсбук, инстаграм.

Стамбул, Турция

– А что за клиенты?

– Все разные. Были даже клиенты с пистолетами, не знаю, менты они или кто. Турки, курды, арабы, даже был один из Ирака. Средний возраст от 30 до 50. Самый старый был 75 лет. Я помню его. Он пришел с четырьмя бутылками турецкого "Эфеса". Я думала, что он будет сейчас час мне мозг *****, но это все быстро закончилось (смеется).

– Сережа, вот, я еще забыла тебе рассказать случай в аэропорту! Я тогда часто летала в Россию и однажды прилетела из Стамбула в Краснодар. У меня волнистые же волосы, я после душа их не посушила, у меня была такая объемная стрижка, брови мои тонкие выщипанные. Это было ночью, после 12. Меня задержали на паспортном контроле, и я ждала минут 40 на скамейке.

Меня часто задерживали, может из-за моей внешности, потому что в паспорте мальчик, мужское имя, мужская фотка, и тем более дагестанец, а выглядит не как дагестанец. Они меня забрали в какую-то комнату, взяли мой чемодан и стали ржать надо мной, издеваться, обзывать меня: "даг-пидорок" и такие все слова. "Давай открывай свой чемодан, если не согласишься, то мы вызовем людей, которые в перчатках все твои дырки проверят".

Я испугалась и открыла чемодан. В чемодане у меня было много женского белья: лифчики, трусики, чулки. Один из этих парней говорит мне: "Бери каждую вещь, поднимай, рассказывай, что это у тебя, где купила, зачем, для чего используешь". И вот двое стояли над чемоданом, а другой взял мой телефон, у меня там было почти три тысячи фото всяких: и домашние, родственники, и мои рабочие фотографии интимные. Каждую фотографию они смотрели и ржали во весь голос.

И это издевательство продолжалось четыре с половиной часа. Они много чего говорили про происхождение, про мою внешность. Они растоптали мою душу, и в итоге они меня отпустили со словами "держи, подруга, свой паспорт и у******".

Потом из-за турка этого своего уехала, и мне поставили запрет на год на въезд в Турцию.

Вернулась в Москву и жила как-то в борделе даже. Девочки сами сделали из квартиры бордель. Грязь, дверь постоянно нараспашку, боишься спать лечь. Все под наркотой, нюхали, неделями не спали. Одна зашла со своим клиентом, поработала, ушла, вторая зашла, поработала, ушла. Постоянно менты приходили – то деньги забрать, то телефон, то деньги и телефон. По 5–10 тысяч с каждой забирали. Две другие девушки там были такие же [как я] – чеченка и таджичка.

Московские клиенты самые ужасные. Чеченцы, дагестанцы, грузины, армяне, весь Кавказ – и Южный, и Северный. И русских было тоже много… Надо рассказывать детали?

– Расскажи, пожалуйста.

– Они почти все пассивы. Кавказцы точно. Они считали нас девочками с членом, и девочка его трахает, это для него нормально, он себя не считает дырявым.

У меня грудь выросла, но не было силикона. Я думала, вдруг домой придется ехать, как я все спрячу? У других девочек были большие сиськи, я завидовала им. У меня и денег-то не получалось заработать, чтобы это сделать. Я открываю дверь клиенту, а он говорит: "У тебя сисек нет". Я говорю: "Как нету? Есть же, вот, посмотри, настоящие, не силикон, почти второй размер". "Нет, – говорит, – хочу сиськи". Подружку зову. У таджички были огромные. Она страшная на лицо, фигура не очень, но сиськи есть: "Вот с ней останусь".

– С насилием сталкиваться приходилось ?

– Насилия не было... Но сколько драк было с клиентами... Бывало, что клиент наглеет или он пьяный и себя не контролирует, пытались после секса деньги забрать. А я же заранее брала деньги.

– Сколько ты брала?

– Средняя цена 4–5 тысяч за час. Ну условно час, мало кто целый час сидел. Но они же еще торгуются, особенно кавказцы. Из-за этого я по телефону с ними часто ругалась и отказывала им.

– А с мамой совсем прервала общение?

– Сейчас да. А тогда мы встречались иногда на 5–10 минут, я ей не говорила ничего, а она не спрашивала. Я обычно при ней куртку не расстегивала, а один раз забыла. Она увидела и потом написала: "Ты специально куртку не застегнул, чтобы я увидела?" Я не помню, что я ответила.

В 22 года еще я маме сказала, что не хочу жениться, что мне не нравятся женщины. Она спросила: "Кто тебе нравится? Мужчины?" Я просто кивнула головой. Она поплакала чуть-чуть, я тоже. "Ну ничего, – говорит, – погуляешь до 27, потом женишься". Я думаю, ну ладно, время есть еще.

Когда пришло время жениться, она все-таки настояла. Она часто ездит домой, она меня звала – пойдем по врачам, пойдем к мулле, пойдем к знахарке. И она меня заставила сделать фиктивный брак, я в браке до сих пор. Женщине той нужно было получить гражданство, а маме чтобы показать дома. Фото даже у нее есть, когда мы из загса вышли.

– Что вы после свадьбы делали?

– Это не свадьба, надо подчеркивать обязательно ­– фиктивный брак. Я боялась долго в Москве находиться и уехала в Дубай. Первый месяц я там работала, потом встретила парня. Он был иорданец, приехал за мной на крутой тачке. Мы стали каждый вечер с ним гулять, кататься, он стал меня английскому учить, я до этого знала только "can I have my money" и как правильно цифры сказать.

Я не была в него влюблена, а он влюбился, начал угрожать мне, писать во всех приложениях, с левых профилей, что он из спецслужб, что за мной следят и меня депортируют, если я не прекращу работать. У него на самом деле друг там где-то работал, им было известно мое настоящее имя. Мне страшно было, я не хотела, чтобы меня депортировали. Я думаю, может, надо переждать какое-то время – поехать к нему пожить, ну поехала и осталась.

Когда мы с ним познакомились, он работал в телекоме, но его через месяц уволили. Он свою тачку крутую продал за 90 тысяч и купил за 36 старенький "форд". Он как-то подключился к моему телефону, он мог шпионить за мной, он мне пересказывал мои сообщения, куда я заходила, что я делала. Он меня забрал от всех моих друзей-проституток, и мы с ним переехали в Абу-Даби, он думал, что он найдет там работу. Там мы с ним часто стали драться, я его била, все ломала, крушила. Он ни разу не ударил меня. Сломала три телевизора, всю технику дома.

Там я перестала пить гормоны. И мама капала постоянно, что тетя болеет, что она скоро умрет, и он говорил все время… Он, в общем, оказался геем. Я как-то хотела его проверить и говорю: "Я хочу 69". Он согласился. Я сказала: "Больше такого не будет".

– Почему?

– Мне хочется, чтобы мужик был мужиком. Он внешне был мужик – здоровый, сильный, бородатый. Но этот момент висел в голове.

Потом я все бросила и уехала [в Москву].

В Москве снова я работала, снова наркотики. Внутривенно не употребляла, нюхала только и курила [разное]. Однажды ровно неделю сидела, спать ложилась каждые три дня. Я проснулась как-то и увидела, что тело мое стало сжиматься – это обезвоживает. Я подумала, что надо бежать. Собрала вещи и уехала в П. [город в Московской области]. Там у меня была знакомая, мне больше некуда было ехать. С работой с этой я порвала, с людьми тоже.

Перед этим я еще снялась в фильме – эротика, порнография, что-то такое. Я тогда ни о чем не думала, пошла за деньги. И кто-то это в Дагестане увидел, мне стали приходить СМС с угрозами. Писали: "Мы тебя поймаем, обоссым", такие вещи.

– На что ты жила в П.?

– Мне помогал один человек. Он мне дал денег на курсы, я отучилась и пошла в парикмахерскую. Гормоны я не пила тогда уже, и вот эта ситуация с наркотиками, я так устала от этого от всего. И думаю: "Наверное, родственники – это единственное, что может дать стимул к жизни". Я согласилась со всем, состригла волосы.

Демонстрация в Стамбуле против убийства трансгендерного активиста

Я думала, просто буду жить, я даже о сексе перестала думать, я стала асексуальной, мне не хотелось даже дрочить. Целый месяц я плакала. Каждый день плакала.

Когда мне стали присылать угрозы, я стала всем писать: в "ЛГБТ-Сеть", "Выход", "Стимул". Сейчас живу в шелтере в Москве, помогаю по дому, наркотики не принимала уже год. Опять начала принимать гормоны, но к врачу не ходила.

– Есть какая-то возможность поменять документы и закончить переход?

– Ты что, нет, конечно, боюсь! Чтобы поменять паспорт, надо в загс по месту рождения обращаться. Это п****, это не только все село, вся Россия узнает, у моих родственников будут сложности.

– Ну если пофантазировать и представить, что все-таки поедешь, то что может случиться?

– Я не могу представить... Не могу, потому что все меняется, религия набирает обороты в Дагестане. С каждым годом все больше. Тему эту [трансгендерности] стали обсуждать в последнее время.

– И что говорят?

– Говорят, что надо убивать… Трансгендеры, геи, лесбиянки, для них же мы все пидоры, мы конченые люди, у нас в уме только секс, только разврат, нас как людей не воспринимают.

Я думаю, что родственники… Не знаю, могут закрыть, могут насильно поместить в клинику. Мама может всех организовать. Последний раз мы с ней общались месяца три назад, она мне сказала: "Я тебя проклинаю, чтоб ты сдох".

– Получается, что если ты и так не можешь документы поменять, тебя новый закон Мизулиной особо и не затрагивает?

– Я и так ничего не могу. Можно сделать операцию, но как жить потом? Надо же работать. В проституцию снова идти я не хочу, а найти работу с мужским паспортом не получится. Грудь растет, попа растет на гормонах. Это будет дико. Нас просто будут все больше презирать, оскорблять, у нас не будет тех же прав, что и у остальных людей. Без документов ничего не сделаешь.

Все [трансгендерные женщины с Кавказа] в проституции, все наркоманки. Наркотики они же не просто так принимают, не ради кайфа. Чтобы работать, чтобы не спать, это стресс.

– Что вообще делать собираешься?

– В России мне нечего делать. Я хочу быть собой, просто быть собой. Для этого надо уехать.

Оригинал материала – на сайте Кавказ.Реалии