"Для многих основополагающие ценности рок-н-ролла оказались фейком". Михаил Козырев о Z-музыкантах и антивоенных песнях "в стол"

Российский телеведущий, музыкальный продюсер и медиаменеджер Михаил Козырев пишет сейчас свою новую книгу "НЕмой рок-н-ролл". В ней Козырев пытается понять, почему некоторые российские рокеры поддержали войну против Украины, когда начался "роман музыкантов с властью" и можно ли было как-то этому противостоять.

В интервью Настоящему Времени Козырев рассказал о тайном плейлисте антивоенных песен: эту музыку, написанную уже после начала войны, ему по старой памяти присылают российские музыканты и просят опубликовать, "когда закончится война". За публикацию этих песен сегодня в России им грозит срок и уголовные дела. Также Козырев рассказывает:

• что такое Z-хоспис и кто в него попадает;
• почему Урал почти поголовно "зиганул";
• можно ли отделить произведения от их авторов.

"Песни ни в чем не виноваты"

– У меня есть один очень близкий друг, который сказал: "У меня есть плейлист (Spotify или iTunes – не знаю), называется "Русский рок", и в течение последних полутора лет я только и делаю, что вычеркиваю оттуда треки и любимых исполнителей". Вы сами как решаете для себя вопрос с вашим условным плейлистом?

– Со слезами на глазах. Это боль, конечно. Я искренне предпринимаю попытки отделить произведения от их авторов и пытаюсь понять, могу ли я просто так, с чистого листа слушать песни, которые я полюбил, и много лет они были у меня в этих плейлистах. Пока не получается.

Где-то мы сидели и шашлык жарили, и тут возникла песня Чижа, и я не смог ее вообще вынести. Я попросил просто переключить на следующей трек. Это ужасно, потому что песни-то хорошие, песни ни в чем не виноваты.

– Песни хорошие.

– Да. Виноваты их хозяева и создатели. После того как я посмотрел фильм "Покидая Неверленд" про Майкла Джексона, я прямо сидел, размышлял и потом сказал: никогда в моем доме, никогда в плейлисте моих дочерей я не позволю этому артисту звучать. Убрал, убил просто все и сейчас вздрагиваю, когда где-нибудь в кафе звучит Billie Jean. Просто есть какие-то вещи, которые ты не можешь простить, и это у тебя неотделимо от произведений, которые создал этот человек. Выдающийся музыкант Майкл Джексон. Выдающийся! Великие песни! Выдающийся извращенец и подонок! И у меня одно теперь не отлепляется от другого.

– А теперь у вас таких примеров еще больше, и уже не просто какой-то далекий Майкл Джексон, а среди ваших товарищей?

– Да, хотя на моей "шкале греха" педофилия значительно жестче стоит. Но, конечно, это лизоблюдство, конформизм и поддержка того, что тысячи и тысячи ни в чем не повинных молодых людей отправляются в эту "мясорубку" на убой. Я не понимаю, как можно это поддерживать, как можно на это закрывать глаза. Я понимаю музыкантов, которые молчат из чувства безопасности, но они это не поддерживают. Вот очень важное у меня, такой Рубикон: если ты поддерживаешь – ты перешел на сторону тьмы. Если ты не поддерживаешь, я могу понять, простить, вникнуть.

Я не осуждаю людей, которые не рвут на себе рубаху, – кто я такой, чтобы кого-то там призывать, чтобы они вышли на улицы, поощрять, стимулировать. Я не имею права на это вообще. Мое решение было точным. Я прожил долгие годы в состоянии постоянной надежды, что будет лучше, что то, что я делаю, я делаю осознанно для того, чтобы мир был лучше и моя страна была лучше, чтобы у людей не звучало в плейерах говно, чтобы они знали, что есть такая замечательная талантливая музыка. И эта надежда постепенно переживала удары один за другим – это то, о чем я подробно рассказываю в книге "НЕмой рок-н-ролл", но она еще была, она до последнего была. Потом настало 24 февраля, и мы все были в таком состоянии – мы же думали, что не дойдет до этого, что на это не решатся, а решились – и все. Эта надежда была уничтожена полностью.

И поэтому я принял решение, что я хочу, чтобы мои девочки, мои дочки не жили в этой стране, в России. Я хочу, чтобы они получали нормальное образование, чтобы у них была другая жизнь. И ни одного дня с тех пор я не пожалел, что принял такое решение. Каждый раз, когда перед глазами у меня всплывают эти чудовищные снимки в детских садах – маленьких мальчиков и девочек в военной форме с автоматами – каждый раз мы переглядываемся с женой: "фу-ух, все правильно".

"НЕмой рок-н-ролл"

– Я так понимаю, что ровно эти события, о которых вы сейчас сказали, собственно, и побудили вас к этому проекту, с которым вы сейчас приехали в Прагу и с которым вы будете выступать в других странах: "НЕмой рок-н-ролл". Расскажите, как он родился, сколько времени потребовалось вам, чтобы это подготовить. Я был вчера на вашем выступлении – это очень здорово, очень круто, я очень рекомендую всем, кто это прочитает, сходить.

– Потребность в том, чтобы описать то, что происходило с властителями дум и с моими героями, возникла у меня в 2014 году, когда произошло это фундаментальное разделение, которое в конечном счете свелось к тому, что одни артисты ездят в Крым, а другие в Киев. Тогда это еще можно было. И это был такой поразительный объект для наблюдения, потому что этот водораздел происходил порой даже внутри групп, то есть группы распадались из-за несогласия.

– Например какие?

– Конечно, самый яркий пример – это Вадим Самойлов.

– "Агата Кристи"?

– Да. Но и "Машина времени" постепенно проходила через эти пути, потому что часть музыкантов начала топить за "Крым наш", а часть, понятно, нет, то есть в некоторых группах такие вещи были. Это когда тебе надо определяться, когда это на самом деле не случайность и не спонтанное какое-то решение, а поворотный момент твоей жизни: ты должен выбрать, на чьей ты стороне. И выяснилось, что для очень многих музыкантов вот эти исторические основополагающие фундаментальные ценности, которые лежали в основе термина "рок-н-ролл", оказались фейком, пустым звуком. Как будто это где-то там было, но это нас не касается, вот все это: отельная демонстрация Джона Леннона и Йоко Оно Give Peace a Chance, все баллады Боба Дилана, это движение, которое вывело миллион людей против Вьетнамской войны.

– "Пацифики" эти, в конце концов, которые у того же Чижа, вами упомянутого.

– Совершенно верно, у Чижа он был, и этот "пацифик" у него исчез. Да, конечно, они говорят: "Это же у нас, Миш, а это все там, у нас же совсем другие реалии".

Эти разговоры я проходил очень много раз: "Ну ладно тебе сейчас, опять вот эти хиппи. Все это уже давным-давно ушло. Миром правят деньги, Мишань, нигде этой справедливости нет. Ты посмотри на них, как у них все сделано. Где были эти твои хиппаны, когда вторглись в Ирак? Где были они, когда вторглись в Афганистан? Что они там сумели остановить? Нигде справедливости нет".

Это очень яркая черта именно путинской эпохи: он умудрился убедить всех жителей этой территории в том, что, во-первых, от меня ничего не зависит, а им "там" виднее, а во-вторых – что нигде справедливости нет, все вокруг – одни мудаки, просто эти мудаки наши, а те – вообще не наши. И вы, пожалуйста, не трогайте меня, я политикой не занимаюсь, я не хочу вот этого, это ваше, а у меня есть свой домик, своя грядка, я здесь уж как-то сам, своим делом занимаюсь. Это важно. Теория малых дел, помните, была такая?

– Да, конечно.

– Ничего плохого нет в том, чтобы устроить велосипедную дорожку или посадить какие-нибудь луковицы тюльпанов.

– Просто хочется, чтобы немножко более глобальная картина была видна.

– Да, это не должно заменять тебе глобальное видение того, что происходит с твоей жизнью. И поскольку практически все события, о которых я рассказываю, я пропустил через себя, потому что я был либо рядом, либо внутри этих вещей, начиная с поиска нового героя и "Брата-2", который удачно в этот момент вышел, и через все эти выступления на площадях оппозиционно настроенных музыкантов, и все эти протестные митинги, и посадка деятелей оппозиции, и рэперы, которые сумели объединиться, а рокеры не сумели, это все моя боль, которую я долгие месяцы старался суммировать, выстроить в ней какую-то хронологию и попытался, как я и говорю в зале на выступлении, найти ответы на вопрос: "Что я сделал не так?"

Потому что мне же очень много предъявляют, используя эти самые бренды "Наше Радио", "Нашествие", "Брат-2", телеканал "Дождь" и т.д. Что я сделал не так? Что можно было сделать по-другому? Где, в какой момент мы не туда свернули? И был ли какой-то другой шанс, чтобы не оказаться в этой чудовищной точке, в которой мы в результате оказались? Вот эти вопросы я задаю и очень надеюсь, что к концу выступления мы находим на это какие-то ответы.

– Персонально для вас какие моменты были наиболее болезненными – с конкретными людьми, коллективами, группами?

– Я должен, наверное, вернуться к тому, что я родом из Свердловска. Это город, который сейчас называется Екатеринбург.

– Третья столица.

– Да. Свердловский рок-клуб – это мои первые сильнейшие впечатления от рок-концертов вообще. Поэтому для меня, конечно, самые болезненные удары и разочарования связаны с Шахриным из группы "Чайф" и со Славой Бутусовым. Но надо сказать, что у меня такое ощущение, да простят меня уральцы, что там прямо какую-то тяжелую взвесь газа распыляли в городе, потому что зиганули практически все. Остались считанные единицы.

– Как группа "Сансара", на которую Шахрин написал донос, как мы знаем.

– Да, да. Саша Гагарин, который в Черногории, и "Курара" – очень хорошая группа, которая, насколько я знаю, на светлой стороне. Они актеры, из театра Николая Коляды. Наум Блик, замечательный рэп-артист, текстовик, который уехал в Париж, сейчас пытается там выстроить свою жизнь заново. Рома Луговых, Ромарио, который в "Необардах", они пытаются каким-то образом выжить.

А в основном, конечно, просто реально такое ощущение, что это как Дед Мороз или Санта Клаус в печных трубах в Новый год пытается везде что-то оставить, вот так же и с газом – какой-то условный "Санта Путин" в каждой квартире распылил: "Вы звери, приходите к нам, на звериную сторону". Ну, вот они и пошли.

"Плейлист под страшным секретом"

– Вопрос к вам как к профессионалу от музыкальной индустрии. Что делать группам, которых вы сейчас упомянули – свердловчанам и из других городов – которые против войны, но прекрасно понимают, что если они сейчас будут это декларировать, они там присядут или огребут по полной, и которые при этом по разным причинам не могут уехать из России, но хотят заниматься творчеством – музыкой, песнями и т.д. У них есть какой-то выход просто даже с точки зрения не человеческой, а профессиональной, или это уже все?

– Я об этом не могу сказать на лекции, я об этом вообще не могу говорить, но у меня накапливается плейлист песен, которые эти группы написали и под страшным секретом мне прислали с обещанием клятвенным, что я нигде их не опубликую, ничего об этом не скажу.

Но это потрясающие антивоенные песни, которые не могут увидеть свет, потому что группы остаются в России. Как только любая из этих песен появится в интернете, это означает катастрофический приговор не только для человека, который ее написал, а для всех участников группы. Этот плейлист у меня постепенно накапливается. Понятно, что когда эпоха сменится и закончится война, эти песни увидят свет, и одну такую песню достаточно послушать, чтобы снять все вопросы по поводу того, с кем был этот музыкант, во что он верил. Он просто скажет: послушайте, пожалуйста – это то, что я написал на третий день войны. Вот и все: это снимает любые сомнения в том, на какой стороне был этот человек.

– Но сейчас по понятным причинам этот плейлист вы можете слушать только сами или в каком-то очень близком кругу ваших друзей?

– Да.

– Люди, которые на стороне зла и которые ваши друзья, знакомые, товарищи, тот же Шахрин, тот же Бутусов – вы с ними как-то после начала войны еще контакт какой-то поддерживали, общались, пробовали?

– С Шахриным. С Шахриным у нас была многолетняя переписка, и аргументация, и попытки… Я до сих пор знаю и готов это повторять сколько угодно: он очень хороший человек, он очень добрый человек, у него очень большое сердце, он чувствует в себе потребность помогать людям, но в какой-то момент что-то в его матрице пошло в одну сторону, а в моей – в другую.

И основная вещь заключается в том, что он – этот разговор у нас был еще в 2014 году – аргументированно мне доказывал, что люди, которые уехали из Донбасса и переехали сейчас в лагеря беженцев на Урале, – это наши братья и невозможно им не помогать, зная, через какие чудовищные лишения и страдания они проходили. И он им помогал, собирал автобусы с гуманитаркой, ездил туда, с ними общался. Я возражал ему, говорил: "Послушай, это же другая страна, как же мы можем раздирать эту страну, посылая туда своих эмиссаров и, по сути дела, вскрывая артерии и вены этой страны, чтобы она кровоточила? Какое мы к этому имеем отношение? Да, там родственники, у меня там тоже родственники, только мои родственники, например, в ужасе бежали от тех бандитов, которые к ним в дом пришли. Мы не имеем никакого права, это другая страна, другая территория". Но я стою (я говорил об этом на выступлении) на позиции цивилизованного принципа договоренности: если есть границы, их надо соблюдать. А Володя стоит на позиции такого коренного родственного отношения к этим вопросам: "Это мои братья, я обязан за них впрячься, мы должны их защитить". И они, к сожалению, верят в то, что там нацисты.

– Я хотел сказать, что, к сожалению, плюс-минус ту же позицию, которую занимает сейчас Шахрин, транслировал и Бодров на гала-концерте "Брат-2" – хотя, конечно, тогда еще не было ничего из того, что есть сейчас. И, наверное, слава богу, что Сергей этого не увидел. Это же "мы русские, Россия наш дом, значит, мы должны быть с Россией в самые трудные времена, мы должны ей помогать".

– Как он говорит точно: "Давайте любить нашу страну просто за то, что она наша".

– Но это же, мне кажется, ужас.

– Ужас, конечно.

– Какие-то созависимые отношения. Это, мне кажется, к психологам вопрос, к коллективным психологам коллективной страны.

– Да, вы точно этот момент подметили, потому что это принципиально другая вещь. Мне хочется, чтобы меня любили за то, что я сделал, и за то, что я сам из себя представляю.

– Естественно.

– Мне прямо совсем не хочется и никогда не хотелось, чтобы меня любили за ту страну, из которой я родом, и за то место, в котором я родился. Потому что это не был мой выбор, я в принципе мог родиться где угодно. Вот то, что я из себя сделал, – это важно. Уважайте это – или не уважайте, но отстраивайтесь от этого. Это позиция о том, что, как пела Земфира в песне – кстати, не знаю, выпустила она ее публично или нет, но мне ее прислала – "Мы научим тебя, сука, родину любить".

– Да-да, мне кажется, она была.

– Вот это катастрофический принцип очень закомплексованных людей, которым нечего предъявить, за что нас любить. Тогда любите нас за то, что мы оттуда, что мы такие.

– И эти люди потом несут смерть в другие страны.

– В экстремальных случаях этим все и заканчивается.

Z-хоспис

– Мне очень понравился ваш термин, который я услышал, когда готовился к этим интервью: Z-хоспис. Расскажите, пожалуйста, нашим зрителям, что вы в него вкладываете, как он родился. Мне кажется, это очень точный термин.

– Я просто обратил на это внимание прошлым летом, когда был организован Z-тур по российским городам и весям. Я обратил внимание на артистов, которые в нем участвуют. Триггером был Сергей Галанин, потому что в общем Сергей Галанин всегда был хорошим гитаристом группы Гарика Сукачева "Неприкасаемые", который очень колоритно смотрится на сцене с этими его кудрявыми волосами в тени Гарика: изредка выйти и запилить соло. И тут вдруг мой приятель Дима Гройсман придумал, что Галанину хорошо бы еще свою группу запустить. И так родилась группа "СерьГа", у которой была одна замечательная песня – "А что нам надо?".

– "Да только свет в оконце". Других, по-моему, не было.

– И я понял, что все, что написал за 25 лет после этого Сергей Галанин, близко не стоит рядом с этой песней. Я заморочился тем, чтобы посмотреть, когда у тех артистов, которые составляют Z-пул, выходили самые яркие песни. Редко у кого в 2000-х годах, в основном все в 1990-е. И абсолютно очевидно, что это группы, которые страдают жутким комплексом того, что вдохновение ушло и они никогда ничего больше не напишут. Или они переупаковывают свои песни, как делает "Чайф" долгие годы: "а сейчас мы это же, но с балалайкой".

– Да, акустический концерт с народным инструментом.

– Горячо любимая группа. Но реально последняя массовая песня "Аргентина-Ямайка" была написана 300 лет тому назад. И это вдруг оказалось чертой, объединяющей практически всех, кто зиганул. Они все, ужасный этот термин, но – сбитые летчики.

И тут вдруг у них появляется второй шанс. Они получают невероятные деньги, они получают все площадки в стране, они застрахованы от любых наездов власти, потому что они отстроились, и плюс к этому все медиа за них, теперь они интересные, они дают интервью, появляются на днях города и так далее. То есть это прямо полный пакет. Это реально единственный вертикальный лифт, который сейчас в принципе может быть возможен, при том что поляна-то вообще вся расчищена. Огромное количество настоящих звезд покинуло страну. Поэтому я представил себе, что это реально комфортный дом престарелых, это Z-хоспис. Там можно спокойно поставить себе капельницу, прилечь на коечку и знать, что у тебя будет хорошо обеспеченная старость. Потому что ты вписался в эту патриотическую тусовку.

– Теперь хотелось бы немножко поговорить о группах, которые никак не относятся к этому Z-хоспису, но остаются в России. И это группы как раз не второго-третьего эшелона, а самого что ни на есть первого. Поправьте, если я кого-то забыл: ДДТ, "Сплин", "Ночные снайперы". Как им удается находиться на этой грани?

"Каток государственной ненависти прошелся"

– Я не знаю, это загадка. И понятно, что тут никакого обобщения делать нельзя. У каждого из них своя история. И самое сложное для меня – это попытаться предсказать, к чему это идет и чем закончится для каждого из них. По поводу Дианы я уверен: во-первых, она проходила это все, когда попала в этот адский замес – когда она в 2014 году в Киеве сказала: "Я хочу попросить прощения за всех музыкантов, которые не приехали в Украину и не помогли вам в это тяжелое время". И по ней просто прошелся каток государственной ненависти, которую долгое время вообще невозможно было преодолеть. То есть она в этом плане тертый калач, она знает, что это такое, когда все против тебя.

И в этот раз, когда мы начали сразу после вторжения переписываться, и она узнала, что я уехал, и я узнал, что она осталась, она процитировала эти строчки Ахматовой: "Но я была с моим народом, где мой народ, к несчастью, был". И ее позиция – она сознательно старается, чтобы у нее не отобрали ее страну, потому что она абсолютно справедливо считает, что она для этой страны важнее, нужнее и гораздо больше сделала, чем все эти военно-патриотические мудаки. Долго ли она сможет в таком состоянии пребывать и творить? Я не знаю. И все время думаю о том, как бы не сказать лишнего, чтобы не привлечь к ней еще больше внимания. Но несколько ее выступлений, которые я видел, и в частности эта песня "Не молчи", которую я показываю на лекции, – они абсолютно душераздирающие и не оставляют никаких сомнений в том, где она и с кем она.

Саша Васильев – человек, который ничего никогда не объясняет, это его принцип. Он никогда ничего не говорит, и никогда невозможно докопаться, что там на самом деле. Но по некоторым косвенным факторам, доказательствам и вещам, которые с ним происходят, и концерте, на котором я побывал недавно, когда он приезжал на гастроли в Амстердам, у меня не осталось сомнений, на какой стороне его сердце. Но я не понимаю, что и как: у них, очевидно, есть весомые аргументы в пользу того, чтобы оставаться.

Я хочу предостеречь любого человека, который хочет сделать какое-то обобщение или оправдать свои чувства брезгливости или ненависти за счет объединения тех, кто остался, в единое целое. Ни в коем случае так не делайте. Там совершенно разные вещи. Всегда пристально вглядывайтесь в каждого артиста, пытайтесь понять, что с ним происходит. И только после этого делайте выводы.

А Шевчук – самый бескомпромиссный герой из всех, которые есть и были на российской земле. Все видели, сколько всего – он везде сквозной линией проходит. Я думаю, что он уверен в том, что они не смогут его съесть, зубы об него сломают, что уже произошло один раз с его "родина, жопа, президент", и что ему удастся дождаться теплых времен и не изменить себе. Я вообще не представляю себе, как с Юрием Юлиановичем это может произойти. Но писать музыку он может только там – вот такая у него генетическая матрица. У него пишется только в Питере, а нигде больше не пишется. Поэтому он обречен остаться.

"Логичная структура мирового шоу-бизнеса"

– Скажите, пожалуйста, как профессионал в сфере шоу-бизнеса. Те группы, которые уехали, – и ваши друзья "Би-2", и ваш друг Борис Борисович Гребенщиков, и Макаревич, и Женя Федоров – они сейчас, конечно же, очень много выступают в Европе, кто-то в Америке, кто-то в Израиле. Но через какое-то время – это даже я вижу, потому что я хожу на их концерты с первого дня войны, когда еще Нойз с Монеточкой приезжали и собирали деньги на украинских беженцев – зрительский интерес к ним немножечко спадает в силу того, что аудитория ограничена. Кто-то уже сходил на один концерт – зачем через полгода идти опять? А через год еще раз. Но по понятным причинам в Россию они, конечно же, не вернутся, это ясно. Как музыкальный продюсер, вы можете дать им какой-то совет или просто предположить, как им выжить, как им выплыть?

– Я бы очень аккуратно это делал, потому что никому из этих артистов мои советы не нужны, они сами все лучше меня знают. Но вы абсолютно правильно обозначили, что невозможно вспахивать эту ниву подряд год за годом. Зрительский интерес – это волна, она постепенно спадает. А потом есть еще такой фактор, что очень много людей выехали из России с маленьким количеством денег и еще не окончательно устроились, встроились и нашли себя. И вот деньги заканчиваются, и ты смотришь на афишу в твоем городе на какой-нибудь октябрь или ноябрь и решаешь, пойти тебе на "Би-2" или на Нойза. Потому что одновременно туда и туда у тебя не хватает денег.

Я думаю, что эта индустрия становится все ближе и ближе к тому, как она работает во всем мире. Во всем мире ты прокатываешь новый альбом с туром и уходишь из публичного поля, закрываешься в студии, пишешь новый альбом и потом предъявляешь его миру. Это все встроится как раз именно в эту логичную, созданную десятилетиями структуру мирового шоу-бизнеса, музыкальной индустрии.

То есть это то же самое, что делает Борис Борисович, который, мне кажется, физически не может существовать без концертов. Он когда-то привел такое сравнение, что акула не может остановиться, она должна двигаться. Если она остановится, она умрет. Борис Борисович не может перестать играть, потому что когда, не дай бог, он остановится, он будет как акула. Он постоянно должен быть в движении. Но вот несколько дней назад он выпускает "Богрукиног" – великолепные четыре песни. О каких российских артистах мы можем говорить, которые там остаются и что-то из себя пытаются изобразить, когда Боря выписывает лондонские хоры, ямайских барабанщиков?

– Лучших западных музыкантов, безусловно. Половина из них – его друзья, половина просто так.

– Это полномасштабное полифонически богатое произведение. Он выпускает четыре песни и все – может дальше ездить сколько угодно, потому что это новый материал. Я думаю, что мы в ближайшие пару лет увидим новые альбомы от большинства артистов, которые уехали. Там будет, о чем поговорить, будут какие-то новые клипы, будет новый всплеск зрительского интереса. И поэтому в этот цикл каждый из артистов вступит заново и снова заполнит зал.

"Надо было валить гораздо раньше"

– Хорошо, если так. Это будет прекрасно. Последний вопрос, закольцую нашу беседу. Вы сказали в самом начале нашего интервью, что вы ничуть не жалеете, что уехали с женой и девочками. Не жалеете ли вы, что не уехали раньше – немножко или множко, тут уж не знаю?

– Ох, это очень тяжелый вопрос. Как раз в процессе подготовки этих выступлений, поскольку я хронологию выстраивал, я каждое из этих событий анализировал: что я в этот момент делал и на что я тогда рассчитывал. И, конечно, если ты задним числом откручиваешь эту рулетку и начинаешь расставлять эти вехи снова, тебе становится абсолютно очевидно, что надо было валить гораздо раньше. Это надо было делать не ради собственной карьеры, а ради детей.

Но я точно знаю, что нигде и никогда в мире я не сумел бы настолько влиять на процессы, как я влиял в России все эти годы. Я не мог бы делать мир лучше, у меня не было бы и не будет в руках таких инструментов. Это был принципиальный вопрос, который я решал, поскольку я закончил колледж в Америке, в Калифорнии, у меня была работа. Но в этот момент у меня заболел папа, и мне надо было обратно в Россию, где мне предложили попробовать возглавить радио Maximum. И я помню этот ночной разговор со своим руководителем в Калифорнии – это была такая профессор Энн Беджес, которая очень меня любила и очень не хотела меня отпускать. И я сказал, что вот, это столичная радиостанция, возможность программировать, ставить музыку, решать, какие программы запускать. И она мне сказала: "Миша, right time, right place".

Это как бы самое главное: оказаться в нужное время в нужном месте. "И я с тяжелым сердцем, но должна тебя отпустить". И я понимал, что для того, чтобы сделать такой прогресс в запуске нескольких радиостанций в Америке, мне бы пришлось ждать десятилетиями. А здесь, в Москве, в России, я это делал, и физически я жил с ощущением того, что я делаю мир лучше.

– И правда делал его лучше – это факт.

– Спасибо. Вот это чувство, собственно, меня и подвело и занесло на такой длинный период. Потому что в какой-то момент нужно было просто признать, что силы не равны. Сколько бы я ни старался, вся эта государственная машина пропаганды с таким масштабом ресурсов, со всеми этими федеральными каналами, со всеми этими пропагандистами – что бы я ни делал, я ничего в конечном счете не смог изменить. И осознать это нужно было гораздо раньше. Но я все время надеялся. И эта надежда умерла в день начала вторжения.

– Спасибо большое, спасибо, что делали мир лучше, и продолжаете делать. Будем надеяться, что тот плейлист, который у вас тайно где-то в компьютере хранится, будет в какой-то момент опубликован.