"Неподалеку от нашего дома в СИЗО расстреливали людей". Премьера украинского фильма о 90-х пройдет на Роттердамском фестивале

Действие картины Филиппа Сотниченко начинается в наши дни. Безмятежный на первый взгляд пролог с прогулкой парня и девушки обрывается выстрелом, который запускает историю из прошлого, где главные герои – отцы пары: следователь по особо тяжким преступлениям и судебный психиатр, расследующие убийство коллеги. Дилемма перед ними – в первую очередь перед психиатром – очень простая: признать подозреваемого невменяемым или отправить под расстрел. Ведь все происходит в 1996 году, за пять месяцев до отмены смертной казни в Украине. Впрочем, смертная казнь – повод для разговора об иных вещах.

Режиссеру Филиппу Сотниченко удалось воссоздать атмосферу 1990-х в мельчайших деталях – от деталей одежды до интерьеров ресторанов, от уличных рынков до похоронных ритуалов. Для этого большую часть фильма снимали на ретро-камеру, кассеты для которой заказывали по всему миру. Съемки проходили в Киеве, в Закарпатье и в Бучанской исправительной колонии, но были осложнены пандемией COVID-19. Постпродакшн фильма пришелся на начало полномасштабного вторжения России в Украину. Отснятый материал эвакуировали из Киева, а финальную копию делали в перерывах между отключениями электроэнергии.

Филипп Сотниченко – один из самых многообещающих украинских кинорежиссеров. "Ля Палисиада" – его полнометражный дебют.

Мы поговорили с ним о приоритете сюжета над формой, об ожиданиях от Роттердамского фестиваля и о режиссуре во время блэкаута. Разговор шел на украинском языке.

Филипп Сотниченко

– Филипп, кино, как я понимаю, занятие для вас династическое?

– Папа работал на студии "Киевнаучфильм". Показывал мне все, что мог достать на кассетах. Иногда я видел трейлер на одной из кассет и тогда шел в салон и покупал этот фильм. Так я купил "Суку-любовь" Иньярриту в 12 лет. Был впечатлен. Так что выбирать профессию не пришлось.

– Если говорить о вашем режиссерском методе, то заметно, что вы особый упор делаете на работу с формой повествования. Можно так сказать?

– Вы не первый, кто так говорит. Но меня это несколько обижает. Потому что я в первую очередь разрабатываю сюжет. Хочу держать зрителя в рамках драматургии. А форма возникает сама по себе, поскольку надо как-то интерпретировать время. Мне нравится подбор камеры, весь этот поиск, в котором можно найти решение, которое вы называете формой. Конечно, она очень существенна, но я не исключаю сюжет.

– По какому принципу вы подбираете актеров?

– На самом деле, я нахожу типаж. Вот хороший пример: я сидел в ресторане. Сзади меня прошел человек и сказал: "Солнечного Закарпатья". Я моментально почувствовал харизму, энергию, сбившую меня с ног, хотя его лица даже не видел. Попросил кастинг-агента его найти. В итоге он сильно отыграл. Если типажи на своем месте, то все в порядке. А человек при этом может быть из совсем иной сферы, и это тоже интересно, как милиционер играет бандита или наоборот. Здесь надо смотреть, кто на что способен.

– С чего началась "Ля Палисиада"?

– Однажды я подумал: мне было семь лет, уже свободная Украина, а мы все еще имели смертную казнь, унаследованную от СССР. То есть я прожил на свете семь лет, и неподалеку от нашего дома в СИЗО на Лукьяновке расстреливали людей. Но эта информация потом отошла на задний план. Потому что кино не о том.

– А о чем?

– Можно адресовать это и к античности, к драме рока... Кино вышло об отношениях между людьми, в том числе и о моих отношениях с женой, которая также является продюсером фильма, о том, как выросли дети. Что-то взяли из своей жизни, что-то из жизни родителей, что-то из газет, кто-то что-то рассказал. И вышел такой срез времени. Может, это отчасти про генетику, про ответственность, про месть, про карму. Вот раз – убивают человека, и мы начинаем сначала.

– Отдельного разговора заслуживает визуальная составляющая: вы очень точно воссоздали 1990-е. Как вам это удалось? Ни единого кондиционера в кадре, ни малейшего граффити даже.

– Кстати, граффити были. Их зарисовывали постановщики. Есть много технических уловок: например, специальные фонари, которые насаживают на столбы, и улица изменяется. Закарпатская кинокомиссия более чем за полгода пригласила нас и показала все места, в которых можно снимать любую эпоху.

Одну сцену мы делали два дня. Сначала – репетиция с камерой. То есть мы уже снимаем, но на милиционерах еще нет погонов, кто-то еще не до конца одет. Пересматриваем на мониторе, чего не хватает, кого поменять, и потом снимаем чистовик. Даже не одежда того времени, а именно камера, которая репрезентирует время, делает главное дело. Вот, например, мне очень понравился «Носорог» Сенцова - тоже про 1990-е. Он находчивый, крепкий, но есть ощущение, что это снято сегодня. А хочется, чтобы казалось, что это снято тогда.

Кадр из фильма

– Чем для вас важен отбор на Роттердам?

– Думаю, что мне очень повезло с фестивалем. Потому что "Ля Палисиада" – фильм довольно экспериментальный. А фестиваль – синефильский. Можно сказать, что я счастливый человек, потому что мне отказали другие фестивали, а выбрал тот, который транслирует именно такие фильмы. И в жюри при этом Лав Диас (филиппинский режиссер, снимающий фильмы продолжительностью шесть и более часов – НВ). Мы теперь шутим, что он будет смотреть короткометражки.

– Надеюсь, к вашей "короткометражке" он будет благосклонен.

– Конечно, хочется признания. Но для меня сейчас важнее удержаться в профессии. И снимать дальше кино. Иное кино. Самое главное – постоянно снимать иное кино. Искать именно тот киноязык, о котором вы сказали. Но не забывать, что есть сюжет, что все-таки мы занимаемся душой зрителя. Да, форма важна, и у меня есть идея насчет новой формы, как-то вам расскажу.

– А в рамках того, что можно озвучить?

– Пишу сценарий, он дается очень просто и сложно одновременно. Я никогда не писал по 20 страниц. А сейчас выключают свет и работает только телефон. И все что есть – функция заметок в телефоне. И я в заметках пишу сценарий. Название пока что "Блэкаут". О паре, о разводе.

У меня никогда не было секса в фильмах. Хочу сделать фильм с сексом, но именно имитированным, потому что, например, в "Девяти песнях" Винтерботтома показывают неимитированную эротику, а я хочу показать именно имитированную, но выглядящую как реальная. Хочу, чтобы зрителю было стыдно, а на самом деле перед ним два человека в трусах. Снять при освещении, которое мы в Украине используем при отключениях света: свечки, фонарики. А когда включается свет – происходит монтажная склейка. Потому что художник перестает врать.