Мирослав Слабошпицкий сегодня едва ли не самый известный украинский кинематографист. В 2014 году его полнометражный дебют "Племя", полностью снятый на жестовом языке глухих, произвел сенсацию на Каннском фестивале, получив три награды – приз фонда "Ган", приз "Открытие" и Гран-при конкурса "Неделя критиков", – успех, невиданный за все время существования секции. В целом фильм собрал более 50 международных призов, в том числе Европейской киноакадемии.
Мирослав родился 17 октября 1974 года в Киеве в семье украинского писателя и литературоведа Михаила Слабошпицкого. Окончил Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени Карпенко-Карого. Работал репортером криминальной хроники. Короткометражный дебют "Инцидент" участвовал в конкурсных программах 27 фестивалей. Следующие короткометражки "Диагноз" (2009) и "Глухота" (2010) попали в конкурс Берлинского кинофестиваля. 23-минутные "Ядерные отходы" (2012) получили "Серебряного леопарда" в программе "Леопард будущего" на фестивале в Локарно.
Сейчас Мирослав готовится к съемкам двух проектов: украинской драмы о двух дозиметристах в Зоне отчуждения "Антропоцен" и американского триллера "Тигр", который продюсируют Брэд Питт и Даррен Аронофски, а финансирует компания Focus Features.
Мы поговорили о его кинематографическом становлении, об истории создания "Племени", о будущем стриминговых платформ и ситуации в кино в период пандемии.
– Мирослав, я знаю, что твоим первым университетом были кинотеатры: ты проводил в них все свободное время. А какие фильмы ты любил наиболее?
– Одно из моих первых увлечений – "Три дня Кондора" с Робертом Редфордом. Каким-то образом он попал в советский прокат, может, потому, что там не в лучшем свете предстает ЦРУ. И французские фильмы, которые заменяли советским людям американское кино, – с Делоном, Бельмондо. Это если говорить о самых ранних впечатлениях.
Когда мне исполнилось 13, появились видеосалоны. Репертуар очень своеобразный – трешовые комедии наподобие "Горячей жевательной резинки" рядом с хоррорами Марио Бавы, "Терминатором" или "Рэмбо" – тем, что всего пару лет назад в советской прессе горячо осуждали. Естественно, я там тоже проводил много времени. Сейчас у меня включен телевизор на каком-нибудь киноканале по умолчанию, и когда мой взгляд падает туда, понимаю, что вот опять показывают фильм, который я видел.
– Тогда синефильский вопрос: актуально ли сейчас разделение на арт-хаус и развлекательный жанр?
– Было когда-то такое. Это как звукозаписывающие лейблы в музыке. Черные звезды, например, писались на "Мотауне". Каннский фестиваль, в свою очередь, предполагал определенный набор авторов – звезд их лейбла. Говорим Триер или Ханеке – подразумеваем Канны.
Но, например, со временем оказалось, что второй "Терминатор", снятый чисто для развлечения, оказал на глобальную культуру больше влияния, нежели самые интеллектуальные картины. Так что вопрос неоднозначный. Сейчас идет поиск новых форм и смыслов, в том числе и в Каннах. У кино появилось много конкурентов: игровая индустрия, комиксы, стриминги. Раньше это было занятие сложное, дорогое; а сейчас производится огромное количество аудиовизуального контента – и, по-моему, происходит определенная инфляция. Хорошо, что всего очень много, но, чтобы фильм сработал, нужны огромные усилия.
– Думаешь, стриминги станут новым Голливудом?
– Не уверен. Вот кричали, что пандемия – золотое время стримингов, и что? Прорыва не произошло. Где фильмы, о которых все говорят? Кто снял на стриминге фильм калибра "Беспечный ездок"? Этот сериал лучше, этот – хуже. Кто-то смотрит, кто-то нет. Это не значит, что они исчезнут, но это похоже на историю доткомов в конце 1990-х. В дальнейшем стриминговые платформы пойдут на убыль.
– Они перехватывают фильмы, снятые для театрального проката.
– Перехватили очень немного на самом деле. Мне кажется, что стриминги оказались не готовы к такому подарку, как карантин. Есть удачные вещи, но на самом деле видишь, что король голый. Нельзя не отметить положительную роль Netflix, который дал возможность состояться "Ирландцу" Скорсезе и "Манку" Финчера. Но утверждение, что стриминги заменят кинотеатры, чушь собачья.
– Разговаривая с тобой, нельзя не вспомнить о "Племени". Почему ты решил снять кино на языке жестов?
– Чтобы вернуться к кадру без звука, обнажить первооснову, когда люди общаются без помощи слов, ведь это – квинтэссенция кино. Чаплин был выходцем из пантомимы. А глухие общаются всем телом, и это сложно сымитировать.
Одним из источников вдохновения служил "Догвилль" Триера, где нет декораций: понравилась идея убрать какой-либо из базовых элементов современного кино. А потом оказалось, что это еще и удачное маркетинговое решение, потому что в "Племени" не нужны субтитры. Так я, живя в Украине, снял фильм, который является американским, английским, французским, потому что его все понимают одинаково. То есть для карьерного рывка надо было сделать фильм-балет.
– У тебя герои так или иначе аутсайдеры – из-за работы, как в "Ядерных отходах", в силу наркозависимости, как в "Диагнозе", глухие в "Племени". С чем это связано?
– Я же не учился в Лиге плюща, небогат и даже в моменты успеха ощущаю себя маргиналом. Мне понятны эти характеры, я с ними солидаризируюсь. Если бы было по-другому, то не снимал бы о них или вообще не снимал бы, а владел бы чем-то.
– Как ты пишешь сценарии?
– Очень мучительно. Я не кокетничаю, но это правда процесс иррациональный. Вводишь себя в определенное состояние, делаешь заметки, погружаешься в материал. Работая над "Антропоценом", я получил специальность дозиметриста.
В последнее время я стал использовать диктофон, потому что мысль проявляется не совсем ясно и надо быстро наговорить еще до того, как ты ее окончательно оформишь. И часто какие-то странности происходят. Был герой – и вдруг он исчезает. Ты думал, что герой будет поступать так, а он действует иначе. Поэтому не верю в сценарные учебники. Хотя "Племя" можно проанализировать – и оно идеально разложится по всем этим схемам. Но умышленно конструировать историю неинтересно и невозможно.
– Чем занимается режиссер на карантине?
– Очень грустит. Может, кто-то другой это так не воспринимает, но это нечто очень страшное. Довлатов писал о своей эмиграции: "Вот я и в Нью-Йорке. Отсюда можно сбежать только на Луну". Моя жизнь – кинематограф, и она связана определенным образом с Голливудом.
Голливуд не останавливался никогда. А сейчас он стоит. Я чувствую это как крах многих планов. Оказывается, довирусный мир, ужасавший нас, был прекрасен. По крайней мере, для кинематографиста. А сейчас – нет, сейчас Земля налетела на небесную ось, и это чудовищно.
– В каком состоянии твои проекты?
– Говоря о карантине – я поучаствовал в очень забавной истории. Мы дружим с австрийским актером Лукасом Мико. Правительство Австрии, когда началась пандемия, создало специальный фонд и всем своим режиссерам и сценаристам раздало небольшие деньги на разработку сценариев, чтобы они сидели и писали, пока снимать нельзя. Я написал для Лукаса параноидальный триллер. Не уверен, что буду его снимать.
Готов к съемкам "Антропоцен", условно финансируемый Украиной. Работаю над сторибордами моего американского проекта "Тигр". Даже разработал протокол, как снимать при ковиде, и знаю, как сделать оба этих фильма. Но опять же, нужно, чтобы все пришло в норму.
– А есть надежда? Киноиндустрия сможет оправиться?
– Как только появится вакцина или каким-либо другим способом угроза пандемии исчезнет, начнется настоящий Марди-Гра: оргии на улицах, переполненные рестораны, а сеансы даже самых паршивых фильмов будут забиты до отказа.
А для стримингов это может вылиться в большой откат с серьезной потерей подписки. Я им этого не желаю, но люди захотят вернуть нормальную жизнь. Наверно, есть фильмы, которые достаточно посмотреть на компьютере. Но ради свежего Нолана, конечно, стоит идти в кинотеатр.