"После протестов в Беларуси все люди стали жить как режиссеры-документалисты". Интервью с режиссером "Неизвестной Беларуси" Юлией Шатун

Год назад трое авторов "Неизвестной Беларуси", возвращаясь со съемок, погибли в автомобильной аварии. Владимир Михайловский и Максим Гавриленко скончались на месте, Любовь Земцова – в больнице, не приходя в сознание.

Юлия Шатун, четвертый автор программы, не принимала участие в этих, оказавшихся последними, съемках, осталась жива и довела последний фильм команды до конца.

"Неизвестная Беларусь" – это серия документальных фильмов, благодаря которым, по задумке авторов, Беларусь перестанет быть белым пятном или набором стереотипов. Среди их работ фильм о работниках Комаровского рынка, организаторах шелтера "Убежище" для жертв семейного насилия, обязательном распределении студентов и баянисте Валере, прославившемся благодаря футбольным трансляциям.

Мы поговорили с Юлией о том, как она искала отснятый материал, кто ей в этом помогал и возможно ли сейчас в Беларуси заниматься кинематографом.

– Как вы работали над картиной "Волонтеры"? Легко ли было найти и собрать материалы после аварии? Были ли у вас какие-то записки, остались ли черновики от ребят?

– Материал было несложно найти. Съемки длились четыре дня. Авария произошла как раз на пятый день. Что-то было на жестком диске, что-то – на небольших флешках, они не пострадали в аварии. Были трудности со звуком, но потом мы все нашли, синхронизировали. Еще был синопсис, вернее, заявка. Но не все, что было в заявке, было в отснятом материале. Так часто бывает в документальном кино.

Так что заявка не служила опорой, там не было описано сюжета или плана монтажа. Было отснято четыре дня из жизни волонтеров, и в принципе большой вариативности, как все собрать, не было. Так как мы с Любой сделали три первых фильма и я понимала формат проекта, то монтировать было не очень сложно.

– Вы ничего не доснимали?

– Нет. Но, как говорила Наташа Аршавская (продюсер Настоящего Времени), они как раз закончили снимать. Они говорили, что это последний день съемок, то есть материала было достаточно.

– Во время монтажа вы пытались поставить себя на место Любы? Понять, как она хотела бы видеть это на экране?

– Да. Так как мы с ней раньше работали, то я понимала примерно, как она бы работала. У нас с ней никогда не было разногласий в монтаже. Во время работы над первыми картинами серии мы как два режиссера дополняли друг друга. Были вещи, которые больше нравились Любе – социальные темы и общение, а я занималась наблюдением, изучением места.

Я вспоминала, по какому принципу мы выбирали сцены, и следовала формату проекта. Плюс во время монтажа я все время была на связи с родственниками ребят. Что-то им показывали, иногда меняли что-то по их личным пожеланиям.

–​ Какие-то финальные кадры? Что пришлось изменить?

– Дело в том, что самые последние кадры, которые ребята отсняли, – это кадры кладбища. Они тогда уже выехали из Гомеля. По времени на камере это снималось за несколько часов до аварии. Так часто бывает, что под конец съемок ты примерно понимаешь, что нужны какие-то "подкладки" под слова. И в Гомеле как раз был диалог с координатором волонтеров Андреем Стрижаком о смерти.

И так как я с Любой работала раньше, я понимала, что она хотела снять кадры кладбища, чтобы проиллюстрировать этот разговор. И в первоначальном монтаже мы вставили эти кадры. Так как это хронологически было последнее событие. Ну еще я понимала, что эти кадры повлияли на эти секунды до аварии. Но родители предпочли их убрать. И мы убрали.

Зная Любу, я понимала, что она их снимала специально и хотела бы включить в фильм. Но, конечно, мы понимали, что важно учитывать пожелания родственников. И мы заменили конец. Мы понимали, что важно смонтировать этот фильм, завершить работу в первую очередь для родственников. Поэтому мы максимально прислушивались к их мнению.

–​ Вы в фильме про COVID-19 в Беларуси не пишете реальные цифры пострадавших от пандемии. Указываете только официальную статистику. Почему?

– Дело в том, что очень сложно понять эти реальные цифры, насколько они правдивы. Мы слышали от врачей, что все койки заполнены, но объективных инструментов для измерения статистики все равно нет. Мы указали только в процентном соотношении. В 2020 году в Минске умерло на 29% людей больше, чем в среднем за последние пять лет.

–​ Была ли в Беларуси вторая или третья волна коронавируса? Помогали ли волонтеры? Как обстоят дела с пандемией?

– Насколько я знаю, в июне команда ByCovid19 закрыла кампанию по сбору средств и распределению помощи по больницам, они заявляли, что их помощь будет только "на первых порах". Осенью уже не занимались коронавирусом. Некоторые ребята переключились на помощь задержанным. Многие покинули страну. Вирус отошел на второй план.

–​ Как вы думаете, возможно ли в будущем показать проект "Неизвестная Беларусь" на государственных телеканалах? Меняется что-нибудь сейчас в Беларуси после протестов? Или по-прежнему существуют какие-то запретные темы?

– Когда-то, еще до протестов, мой игровой фильм "Завтра" хотели показать по одному из государственных каналов. Хотя он не очень радужный. Но с точки зрения цензуры он им подходил. Мне кажется, что многие фильмы цикла могли бы взять, они не показывают что-то очень плохое, какую-то жесть. И это, кстати, связано с тем, что у нас и люди сами себя цензурируют.

Иногда мы снимали и к нам подходили прохожие и говорили: "А почему вы снимаете этот ободранный дом? Снимите что-нибудь красивое". Это подтверждение слов бариста Вики из фильма про Комаровку, у всех есть внутренний страх, "Колыма внутри нас". Люди хотят видеть парадную картинку, без изъянов. А наши фильмы довольно нейтральные, в них нет особой критики государства. Но сейчас, после того что случилось в августе, могут придраться ко всему, к любой правде.

Сейчас государственная пропаганда перекрыла собой все, кроме нее, нет ничего в телевизоре, ролики с госканалов даже выскакивают на ютубе в качестве рекламы. Фильм про волонтеров ведь тоже довольно нейтральный, там нет конкретной критики. Это история про людей. Кто-то на лечение детей собирает, кто-то деревья сажает, а здесь люди решили скинуться и перестраховаться, чтобы ничего плохого не случилось. Но сейчас бы такое кино не показали, потому что это связано с Настоящим Временем. Сейчас любая критика и намек на критику неприемлем. Я надеюсь, что в будущем ситуация изменится.

–​ Вы как режиссер чувствуете давление, связанное с цензурой? Вы говорите, что любая критика государства сейчас воспринимается в штыки. Как это отражается на вашем творчестве?

– У меня сейчас нет активного этапа съемок. Но я думаю, что было бы хуже, чем обычно. Неудобство и ограничения я чувствовала всегда. После протестов все люди стали жить как режиссеры-документалисты. Я все время сталкивалась на съемках с ситуациями, что все вокруг боятся, везде нельзя снимать, даже там, где по закону можно. Мне всегда запрещали то, что и так разрешено.

Надо было просить разрешения на то, что и так разрешено. И то, что разрешено, мне всегда могли запретить. Или, например, бывший министр культуры назвал мой фильм "Завтра" чернухой и раскритиковал кинофестиваль "Лiстапад", на котором он выиграл. К сожалению, в нашем тоталитарном государстве чиновники никак не связаны с культурой, они не разбираются в кино, для них главное – распределить бюджет, загнать на премьеры "Беларусьфильма" студентов и солдат. Они никогда не поддерживали авторское кино. Но я думаю, что сейчас стало еще труднее.

–​ В своем проекте вы раскрываете абсолютно разные аспекты жизни в Беларуси. Очень серьезные и важные для страны темы: распределение студентов после учебы, торговля, домашнее насилие, волонтерство. Какие еще были истории на очереди? Есть ли вероятность того, что проект будет иметь продолжение?

– Когда мы накидывали темы, разрабатывали концепцию, мы искали интересные истории в новостях, среди знакомых. Я помню, что мы хотели сделать фильм про Быховский район. Там есть кинотеатр на колесах, который ездит по маленьким деревням. Еще была идея снять фильм про женщину-дальнобойщицу. Люба хотела сделать фильм про рейвы.

У нее был друг диджей, который играет на рейвах, а днем помогает бездомным. Мы хотели, чтобы в проекте были очень разные темы. Кстати, первый сюжет, который мы хотели сделать, был про фестиваль народного юмора в Автюках. Мне казалось, что это очень рискованная и интересная тема. Странное, трешовое событие. Мы ездили на место, познакомились с организаторами. Они все похожи на персонажей абсурдной комедии. И вроде бы все были не против. Но как часто бывает в Беларуси, если ты где-то снимаешь и решаешь перестраховаться и получить разрешение, даже если оно не требуется по закону, то тебе его не дают. Нам позвонили из горисполкома и запретили.