Дмитрий Белоусов много лет проработал на российском государственном телевидении, но сейчас ушел с этой работы и переехал в Нидерланды. В течение нескольких месяцев Белоусов был шеф-редактором на НТВ и сценаристом на телеканале РЕН и под руководством Алексея Малкова работал над пропагандистскими "фильмами-разоблачениями" – такими как "Дело в кепке ", "Белорусское чудо" и "Либералам – черным налом".
В интервью Радио Свобода Белоусов рассказал, как производятся российские телеагитки и что чувствует сотрудник пропагандистской машины.
– Дмитрий, недавно вы дали комментарий для материала издания "Проект" о системе слежки, которая выстроена вокруг Алексея Навального. Другие оппозиционеры и активисты тоже находятся в зоне такого внимания?
– То, что за Навальным следят и что он сам прекрасно об этом знал и об этом открыто говорил в своих эфирах, это вряд ли для кого-то секрет. Об этом много было публикаций. Для меня шоком и последней каплей на этом проекте были материалы про подготовку к муниципальным выборам 2017 года. Если вы помните ту кампанию, тогда "Открытая Россия" заявила публично, что "мы берем ребят практически с улицы". И вот на них тогда нам начали приносить какой-то компромат, материалы слежки, какие-то справки. Вот это была шокирующая вещь. Что называется, на всех есть личное дело в ФСБ. И вот они начали такого рода вещи сливать фактически на ребят по всей стране.
Алексей Навальный
– А вы понимаете, зачем это делалось?
– Месседж понятный был: если вы лезете в политику, то ждите проблем – за вами будут следить, что-нибудь на вас найдут и как-то вас дискредитируют. Конечно, все эти компроматы (особенно на малозначимых каких-то персонажей) снимают не для того, чтобы их опубликовать на телике. Они снимаются для того, чтобы людей шантажировать, брать в оборот, каким-то образом вовлекать в работу, чтобы они выполняли задания эфэсбэшников, их слушались каким-то образом.
– То есть когда активисты начинают говорить, что за ними ходит "личный эшник", это не паранойя, а реальность?
– Я не знаю, ходят ли за ними "эшники" или нет. Мы не можем это знать наверняка. Но в этом, собственно, и состоит цель ФСБ, администрации президента: даже если мы за вами [пока] не следим, то мы можем за вами следить. Конечно же, они не могут следить за всей страной, за всеми людьми, которые думают как-то иначе [чем власти]. Месседж в том, что за каждым конкретным человеком они могут следить, если будет надо. И вы сами видите, эти новости о том, что люди лишаются работы, что на них заводят какие-то фейковые уголовные дела, что в психушку можно попасть, если ты, как шаман этот, идешь изгонять Путина.
Здание ФСБ на Лубянской площади в Москве
– Но зачем той же ФСБ или АП это все нужно?
– Вы поймите: ФСБ не имеет права этим заниматься. Откройте федеральный закон о ФСБ. У ФСБ есть конкретный круг задач: они должны охранять границы, вести контрразведку, они должны бороться с терроризмом и организованной преступностью. Плюс им недавно дали еще эти войска ФСО. Все! Там нет ничего про политику! Про политику конкретно сказано, что ФСБ не имеет права лезть в политику. Или послушайте, что говорил Бортников в 2017 году, а он говорил, что ФСБ не связано ни с какими политическими интересами, ни с какими групповыми интересами, это независимая структура. (Глава ФСБ говорил следующее: "Сейчас ФСБ России свободна от политического влияния и не обслуживает какие-либо партийные или групповые интересы" – НВ.)
Но в реальности по всем этим [политическим] делам мы видим, что они при этом хотят показать в том числе и самих себя в этих делах. Публикуют компромат на оппозиционеров, видео из спальни. Я, например, не понимаю, зачем было публиковать недавно видео с Яшиным.
Илья Яшин
Они не нашли ничего другого? Десять лет это держали в запасе и – а давай-ка выложим. О чем это говорит? О том, что главная цель – запугать.
– Не для того ли, чтобы формально оправдать участие ФСБ, оппозиционерам постоянно навешивают якобы контакты с Западом?
– Если бы они нашли что-то... Но ведь не было уголовных дел против того же Навального или Касьянова после того, как в фильме "Касьянов день" были показаны "какие-то встречи с иностранными спонсорами". Почему? Потому что, работая над последними фильмами, я спрашивал Малкова: "А что это за документы? Какой-то финансовый транш, перевод – но какой год у этого документа?" Но в документах, которые были у нас, нигде не стоял год, так что это мог быть какой угодно год и это могла быть вполне законная грантовая поддержка на тот момент. Все это публикуется для создания определенного общественного мнения, для создания атмосферы страха, чтобы те, кто занимается какой-либо оппозиционной деятельностью, чувствовали за собой слежку. Это не значит, что за ними за всеми действительно следят.
– Дмитрий, а вы можете рассказать, в каком виде приносили материалы для будущих фильмов? Это были часы слежки и прослушек, из которых вы с коллегами выбирали потом то, что потенциально можно использовать?
– Конечно же, нам не приносили всю жизнь Алексея Навального на видео. Они сами выбирали то, что считали интересным. Мне приносили уже расшифровки телефонных переговоров, допустим, или выбранные куски каких-то встреч.
Прослушка в томском штабе Навального
– Получается, что у тех, кто организует слежку и прослушку, есть свой редактор, кто отбирает наиболее интересные места?
– Судя по масштабам материалов, этим занимается, я думаю, не один человек, а много людей, которые получают за это зарплату. Все эти материалы, которые потом вставлялись в фильм, заливались в сетевую папку проекта, доступ к которой был всего у нескольких человек – у Малкова и еще пары продюсеров. Общий контекст фильма был изначально понятен. И в сценарии предусмотрены были жирные куски под эти сливы от ФСБ. Их легко заметить. Если за кадром сказано, допустим: "В наше распоряжение поступили эксклюзивные кадры из квартиры Касьянова…", то сами подумайте: разве сами журналисты могут поставить прослушку? Нас бы должны тогда были привлечь к уголовной ответственности за вторжение в частную жизнь.
– Дмитрий, вы сказали, что для вас последней каплей стала муниципальная кампания 2017 года. Но до этого вы понимали, что то, чем вы занимаетесь, это, скажем так, не совсем журналистика?
– Я на телевидении проработал много лет. Я работал на Первом канале корреспондентом. И не могу сказать, что никакой цензуры я там не помню. Цензура была на уровне выбора темы: мы про это снимаем или про это не снимаем. Но никто не лез в мое интервью: "Напиши вот так, напиши вот эдак".
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Власть как обсирали в интернете, так и обсирают". Большое интервью с Кристиной Потупчик
К тому же надо понимать, что когда я в 2011 году работал с тем же Малковым, то это было не то же самое, что в 2016-2017 годах. В 2011-м были фильмы про Лужкова, про Лукашенко, про большую политику. В этом была какая-то ответственность: да, Кремль хочет разоблачить криминальные связи, криминальные финансовые схемы лужковского окружения. Или был фильм про [экс-главу Банка Москвы] Андрея Бородина, на которого были предоставлены ФСБ материалы (речь идет о фильме НТВ "Дело в кепке-3" – НВ). Эта история не касалась моей личной свободы, она касалась каких-то разборок внутри Кремля.
Но в 2017-м РЕН выпустил цикл "Либералам – черным налом". Я не помню, какой из них первый был – про "Открытую Россию" или про Навального. Были два подряд фильма, а третий был про муниципальных депутатов. Когда следят за Навальным и он знает, что за ним следят, то он ведет соответствующий образ жизни. Но когда появилась история к выборам муниципальных депутатов и когда в качестве компромата стали приносить материалы, что, мол, посмотрите, кого они выбрали в качестве кандидата – это какой-то отъявленный мерзавец, он, условно говоря, стекло разбил в 11-м классе, то я понял, что эта история касается лично меня. И я пошел на конфронтацию со своей редакцией, я начал с ними спорить.
Я знал, что это закончится расставанием, потому что сама модель работы, взаимодействия в этой редакции была построена на том, что спорам там нет места. Я же знал, что не сам Малков придумывал эти фильмы. Поэтому когда ты споришь, ты споришь не с ним, а с заказчиками. Я понимал, на что иду, но я не мог с некоторыми вещами соглашаться и об этом говорил. И то, что мы расстанемся, это было очевидно.
Митинг против цензуры на российском телевидении около телецентра "Останкино" в Москве
– А вопросы появились только у вас или у кого-то из коллег тоже?
– Я понятия не имею, у кого какие вопросы были. Я не интересовался их душевной организацией, что они испытывают и так далее. Но сам я дошел до точки кипения, когда понял, что все это касается моей собственной свободы мнения. Оказалось, что любая высказанная точка зрения – повод бояться. То, что происходит с более-менее системной либеральной оппозицией, это еще цветочки, детские игры по сравнению с действительно независимой, полностью внесистемной оппозицией – как анархисты. Вот там вообще не церемонятся. Если вы посмотрите такие уголовные дела, то там людей пытают током и заводят на них дела по террористическим статьям.
И кстати, очень важный момент – почему они это делают именно по террористическим статьям? Именно потому, что ФСБ не имеет права заниматься политикой, они и придумывают те статьи, которые находятся в их компетенции. В их компетенции находится терроризм, поэтому что мы пришьем? Мы пришьем терроризм. Или экстремизм.
– Дмитрий, когда вы работали как сценарист над этими "фильмами-сенсациями", вы давали ФСБ какую-то подписку о неразглашении, что вы никогда и никому не должны рассказывать, с какими материалами вы работали?
– Я не давал никаких подписок о неразглашении, я вообще с ними никогда не встречался. Это было само собой разумеющимся. Ни один из моих коллег (даже из тех, кто ушел оттуда громко) не рассказал об этом, потому что это невозможно сделать, не опасаясь за свою безопасность.
– Вы же решили говорить, потому что вы сейчас находитесь за границей и чувствуете себя в относительной безопасности?
– Нет, я не чувствую себя в безопасности. Я просто принял решение, потому что у меня выбор какой? Если не говорить об этом и [со мной] что-то вдруг случится, то никто об этом и не узнает. А если я об этом расскажу, то хотя бы будут знать люди о том, что случилось.
– После того как вы начали говорить, кто-то из бывших коллег связывался с вами? Писал? Звонил?
– Вы знаете, нет, никто из них ничего не написал. Вы же видите, что эта история просто замалчивается, даже не придумали, как ее комментировать пригожинским троллям. Они же не могут заявить, что их сценарист, который писал их программы, не в адеквате. Это было бы логическим тупиком.
Колючая проволока по периметру забора телецентра "Останкино" в Москве
– Пока вы работали на государственном телевидении, вы рассказывали своим близким или друзьям, чем именно вы занимались?
– Да нет, я не посвящал свою семью в детали своей работы. Вы поймите, я на телевидении проработал 17 лет, и эти малковские проекты – это очень небольшой промежуток моей работы. Это чуть больше полугода в 2011 году и около семи месяцев в 2017-м. Нет, я не смешивал личную жизнь и работу.
– А вам самому не было противно всем этим заниматься? Вы же зачастую копались в чужом грязном белье?
– Когда мне принесли действительно нижнее белье людей, то я сказал (в том числе тому же Малкову и своему руководителю), что я не буду об этом писать. Разного характера там материалы были. Основная часть касалась финансов, денег. Это уже потом начали тащить такого личного характера компромат.
Поймите мою мотивацию, почему я об этом рассказываю. Они ведь не хотят признавать и будут отказываться, что ФСБ фактически занимается тем же самым, чем занимался раньше КГБ, что она превратилась снова в политическую полицию. Эту эволюцию мы можем проследить. Если в 2011 году они публиковали какие-то междусобойные материалы, то в 2017 году все уже было намного шире. Вы мне говорите о моей там этической позиции... Да я не мог знать, когда там оказался, что они принесут [за материалы], что они будут показывать. Ты приходишь на работу, а тебе говорят: "Пиши про вот это видео, там Касьянов с Пелевиной…" Хотя это видео было опубликовано еще за полгода до этого в большом фильме. Просто посчитали, что его еще раз нужно повторить. Типа люди не насладились в полной мере. Вот такая история.
– Мы дождемся, когда начнут говорить не только сотрудники телевидения, которые использовали видео слежки и прослушку телефонных звонков, но и те, кто все это организует?
– Они же недавно приняли закон, по которому теперь вообще они как бы не обязаны ни в чем отчитываться. Их деятельность можно засекретить, так что никто даже из бывших сотрудников ФСБ не может ничего комментировать. Я сам работал на документальных проектах немало, и мы часто записывали бывших сотрудников, которые комментировали ту или иную историю по сюжету. Но сейчас даже это невозможно, даже когда мы говорим о каких-то прошлых вещах.
К тому же ФСБ не все делает своими руками. Это тоже надо понимать. Нельзя буквально сказать, что именно эфэсбэшники за всеми следят. У них очень много ресурсов на аутсорсе, движений вроде SERB, которые отрабатывают инфоповоды эфэсбэшные. А их инфоповоды – это фактически любое мероприятие оппозиции: какой-нибудь семинар или встреча. Они туда приходят, они пытаются это сорвать, они делают видеосъемку, которая потом выкладывается на каких-то помоечных телеграм-каналах, используется телеканалами, в том числе для создания подобных фильмов, чтобы рассказывать, что на таких семинарах и встречах якобы происходит. Используется очень много разных инструментов. У них не так много своих людей, к тому же удобно, когда можно сказать "это не мы, это какие-то у нас волонтеры бегают, следят за оппозицией".