Суд в Москве обязал пережившую домашнее насилие выплатить бывшему мужу 10 тысяч рублей. Ирина Живова употребила в фейсбуке, когда рассказывала о домашнем насилии, фразу "нанес побои". Адвокат Виктория Дергунова назвала это решение "прецедентным для всех жертв домашнего насилия в России".
В прошлом году бывшая жена топ-менеджера компании "Альфа-Капитал" Ирина Живова опубликовала пост в фейсбуке, в котором рассказала о домашнем насилии со стороны мужа. Геотегом к этому посту она выставила "Травмпункт Тушинская детская городская больница". Через несколько дней Ирина выложила в соцсеть протоколы и фото со следами избиений у себя и у восьмилетней дочери, после чего ее бывшего супруга уволили с работы. Однако Евгений Живов подал иск о лишении Ирины родительских прав. В сентябре прошлого года Никулинский суд Москвы определил, что две дочери пары должны жить с отцом. Однако 26 августа, как говорит Ирина, Мосгорсуд "отменил мракобесное решение" и постановил, что дети должны жить с матерью.
Мы поговорили с Ириной Живовой о том, как развивается ее дело.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Интервью с Ириной Живовой, которую обязали выплатить компенсацию бывшему мужу за пост о побоях
– Девочки с вами, и со стороны Евгения нет никаких поползновений?
– Да, то решение, вынесенное 30 сентября 2019 года, никогда не вступало в силу. И оно было отменено в апелляции 26 августа, наконец-то.
– Окончательно?
– Да, окончательно и бесповоротно. И вот оно уже вступило в силу. Если до этого момента действовало наше перед разводом подписанное соглашение об определении места жительства детей, где основным местом жительства был определен мой дом, место жительства мамы, то вот апелляционное решение не засилило смену их места жительства. И по закону, по вступившему в силу решению суда их место жительство определено со мной и папе назначен порядок общения. Не очень пока понятно, как он будет соблюдаться, этот порядок общения, потому что Женя так и не выходит на связь с нами, непосредственно с детьми общаться он как не пытался, так и не пытается. На мои обращения к нему он тоже не реагирует. С его стороны пока только отрицание, нежелание коммуницировать со мной и с детьми совершенно никак, но что не мешает ему обращаться в несколько РОВД по Москве, заявляя о том, что я ненадлежащим образом исполняю родительские обязанности и прочие вещи. Я очень надеюсь, что сейчас есть вот это решение суда, оно вступило в силу и по нему мы будем жить. И, конечно, нам как родителям нужно начинать строить свой диалог так, чтобы дети чувствовали, что у них есть мама и папа, любящие родители, что у них есть опора, что мир не враждебен к ним, так скажем. Чтобы иметь возможность на собственное взрослое счастье и на реализацию в этой жизни.
– Давайте поговорим про решение суда о том, что вы должны выплатить бывшему мужу 10300 рублей за рассказ в фейсбуке о ситуации. И вообще с чего вся эта история попала в паблик?
– Это, конечно, все выглядит как дурацкий анекдот, если бы не несло те смыслы, которые оно в итоге несет. И в отношении меня, и моей семьи, и в отношении всей ситуации в обществе в целом. Было вынесено решение о том, что одной конкретной строчкой из моего поста в фейсбук я ущемила честь, достоинство и навредила деловой репутации Жени. Женя оценивал этот вред в миллион рублей. В этой части его иск не был удовлетворен, с меня взыскали 10 тысяч и пошлину. Но в то же время судья вынесла решение о том, что вот эта строчка из моего поста является не соответствующей действительности. То есть фактически она вынесла судебное решение о том, что событий не было, потому что строчка именно описывает события.
Весь сыр-бор из-за взятого в кавычки словосочетания "нанес побои". Там было предложение о том, что он подкараулил дочь, ворвался, всех напугал, отмутузил. Оказывается, это называется "нанес побои". И на самом деле это важный момент, потому что это было эмоциональное выражение того, что вот это словосочетание "нанес побои" в принципе в моей жизни и в моем мозгу появилось именно в тот день – я услышала его в травмпункте, когда я пришла туда, чтобы зафиксировать повреждения, и описывала ситуацию. И врач-травматолог сказал: "Ну вы же понимаете, я сообщаю в полицию о нанесении побоев". В общем, вот это слово "побои" он произнес первый. И оно мне запало в голову, и произошло вот это осознание такое, флеш, вспышка, что "нанес побои". И, собственно, вот эту эмоцию я в посте и отразила. Кроме того, в двух протоколах, составленных по поводу этих полицейских событий, четко прописанные ровно те же слова и указана статья. Что для привлечения к административной ответственности по статье 6.1.1. И когда ты загугливаешь статью 6.1.1 административного кодекса, ты видишь, что там прямо так и написано в заголовке: 6.1.1, в скобочках "Побои". Как еще можно было это назвать?
И просто учитывая всю ситуацию, которая у нас сложилась в отношениях с законом, с толкованием законов, со странными решениями судов первой инстанции и обоснованием этих решений, еще более странным, у нас практически все решения, вынесенные не в мою пользу, отменены сейчас в апелляции уже. И понятно, что вот это конкретное решение, мы на него тоже будем подавать апелляцию, там огромное количество нарушений, и в принципе еще надо увидеть, на чем оно основано.
Но тем не менее вот этот ход, вероятно, был предпринят для того, чтобы дать возможность уклониться от ответственности по административным делам. Потому что до сих пор, несмотря на то, что уже почти за год – с 19 октября прошлого года – в тот же день была вызвана полиция, есть справки из травмпунктов, есть полученное на следующий день заключение от невролога, в котором четко описано, какая реакция у детей, на какие события и что с их здоровьем происходит. Есть заключения психологов, есть судебно-медицинские экспертизы, в которых описаны события с моих слов, отдельно экспертиза, в которой описаны все события со слов ребенка, и вывод эксперта есть о том, что именно такие повреждения, следы которых на момент 16 декабря у нас есть до сих пор, что они именно при таких обстоятельствах могли произойти.
Несмотря на то, что в деле – в том числе мы прилагали все эти документы: и экспертизы, и справки, и протоколы, и мы в первом же заседании ходатайствовали об отложении рассмотрения этого дела до вынесения административного решения, решения по административным делам, – нам судья в этом отказала. И мы приобщали всю ту массу документов, которая за год у нас накопилась. Потому что, естественно, у меня именно узко специализирующиеся на этих делах представители контролируют весь ход процесса, и они практически ежедневно и круглосуточно пишут ходатайства, проверяют, ничего не потерялось ли из материалов дела, подают жалобы на все нарушения. И у нас уже отдельный судебный процесс по обжалованию постановления мирового судьи, который затягивает принятие к рассмотрению этого дела, и представление от прокуратур всех уровней на затягивание административного расследования.
Тем не менее ни одно, ни второе дело до сих пор не переданы в суд. Вернее, не приняты мировым судьей по очень формальным, странным основаниям. И я предполагаю, что там тянули время как раз до вынесения этого решения. И теперь будут заявлять о том, что не может быть Женя привлечен к административной ответственности за свои действия, потому что уже есть решение суда того же уровня о том, что описание этих действий не соответствует действительности. То есть типа ничего не было.
– Если говорить про сигнал для общества вот этого конкретного решения с тем, что вы должны заплатить деньги за эту формулировку, и вообще получается, что, описывая то, что с тобой произошло в публикации на странице в личной соцсети, получается, ты нарушаешь закон? Что это за сигнал? Наверняка за этот год вы много общались с женщинами, которые попали в похожие ситуации. Как это считывается?
– Это на самом деле утопия, и это какая-то изощренная форма насилия, честно говоря, отдельный вид насилия. Потому что это совершенно не та тема, о которой хочется не то что говорить, о которой хочется вспоминать. Сам процесс привлечения к ответственности за то, что тебе причинили боль, он далек от приятных процедур. Это огромное количество очень неприятных встреч, это очень неприятные жесткие вопросы, это обвинение. На жертве насилия лежит бремя доказывания того, что события произошли. Пока ты доказываешь, что события произошли и в них участвовал именно тот человек и именно так, как ты описываешь, ты, во-первых, уже пострадал и физически, как правило, нездоров. Ты не чувствуешь себя в безопасности, у тебя психологическая травма, тебе нужно где-то жить, тебе нужно создать для себя вот эту условную безопасную среду. Ну и при всем при этом на тебя постоянно оказывается давление. А, ну и, конечно, тебе нужно еще за это платить, потому что все это не бесплатно, конечно. Тебе нужно понимать, что это просто отдельная статья твоих расходов на какой-то длительный период времени.
Ну и плюс во время всех этих опросов, всех этих мероприятий следственных, куда бы ты с этим ни пошел, к тебе всегда отношение такое, негативно-подозрительное. Ты всегда обороняешься, ты всегда доказываешь. И постоянно ты чувствуешь давление на себя, на самом деле. И вот обороты, которые в процессе во всех этих инстанциях используются, обращенные к тебе, и тон – это все далеко от комфорта какого бы то ни было. Но при этом это все еще и очень растянуто во времени.
Ну вот хорошо, у меня ситуация такова, что я говорю об этом – и мне верят, потому что действительно у человека не было ауры нежного заботливого зайчика, так скажем. Было понятно, что человек жесткий, и нет никакого диссонанса, нет недоверия к моей ситуации, к моим словам. Но очень часто такие вещи – это результат абьюзивных отношений, эмоционального длительного насилия, созависимых отношений. И в этих отношениях, как правило, жертва насилия молчит, никому не рассказывает ничего, а у насильника, у причиняющего насилие, у автора насилия – я не знаю, как это теперь назвать так, чтобы меня не привлекли к какой-нибудь ответственности за что-нибудь, – у него в обществе такая аура, что он милый, заботливый и зайка со всех сторон.
И мало того, что ты под давлением, мало того, что элементарно физически можешь быть нездоров как минимум слегка, а то и сильно, так плюс еще ты не можешь ни с кем поделиться, ты не можешь обратиться за помощью. Социальные сети – это личное пространство на самом деле, это то, где ты делишься эмоциями, ты получаешь поддержку – и даже не поддерживающую если, но любую реакцию получаешь на проживаемые тобой события. Количество подписчиков в фейсбуке ограничено пятью тысячами человек, и это не может быть СМИ признано никаким образом. То есть ты делишься с тем, кому ты интересен, тем, что ты переживаешь. Ну если запретить человеку говорить о том, что он пережил, до вынесения решения суда – то есть молчать, врать, не называть вещи своими именами или как?
Какой процент дел в принципе доходит до рассмотрения административным судом? Вот Виктория отправляла запросы в профильные организации, рассылала все, и они подбивали эту статистику о том, какой вообще в принципе процент административных дел вот таких по побоям выведен из Уголовного кодекса, семейных, домашнего насилия, какой из них в принципе доходит до того, чтобы быть рассмотренным судом? Не то что до судебного решения – в принципе в суд попадает? Меньше 10%. Ну и вот наше дело тоже тому пример – практически год прошел с тех событий, до сих пор у нас не дошло дело до суда.