Российские власти не останавливаются на принятии новой Конституции. Теперь под нее нужно адаптировать остальные законы. Об этом Владимир Путин заявил 3 июля на встрече с рабочей группой, которая и готовила поправки. Изменения придется внести более чем в 100 федеральных законов и в несколько сотен уставов и законов субъектов федерации.
Политолог Кирилл Рогов в эфире программы "Вечер" на Настоящем Времени рассказал о том, как изменится политический режим в стране.
— Что за законодательство собираются менять, о чем говорит Владимир Путин?
— Чисто технически очень много всего, потому что изменено довольно много норм и, соответственно, нужно изменить законы, которые эти нормы затрагивают. Мне трудно оценить, сколько там, но их много.
— Я хочу разделить законы, которые будут сейчас меняться, на два блока. Первый – законы, которые расширяют полномочия лично Владимира Путина, – в Конституции очень большой блок о расширении полномочий президента. Второй – законы, которые касаются непосредственно семейной, бытовой, финансовой жизни россиян каждый день. Их будут тоже трогать? Или это касается только блока Путина?
— Их будут трогать в той степени, в которой они затронуты в конституционных нормах. Конечно, там тоже будут вноситься какие-то поправки. Но там ничего серьезного нет. Есть главная поправка, но она не требует внесения в законы. Есть целый блок поправок, которые де-факто расширяют полномочия президента. Есть те, которые сужают политические права граждан, в частности, ограничение на право быть избранным. [Есть те поправки, которые касаются] международных переговоров Российской Федерации. Каждая поправка из этого содержательного блока влечет какие-то законодательные изменения.
— Нас ждет перестройка государственного управления?
— Нет, нас не ждет перестройка государственного управления. Технически вытекает из этих поправок к Конституции изменение в законодательстве, которое было ориентировано на прошлый текст Конституции. Перестройки государственного управления там никакой не предполагается. У нас и до этого была примерно такая же система. Там меняются политические балансы. Например, нельзя было раньше уволить одного премьер-министра – надо было отправлять все правительство в отставку. А теперь можно одного премьер-министра уволить. Это значит, что политический вес премьер-министра снизился. Надо внести поправки в законы о правительстве, еще в какие-то законы. Но в этом нет каких-то изменений, которые изменят [государственное управление].
— Поскольку речь в первую очередь идет об одном политическом акторе – президенте Российской Федерации – и еще касается некоторых других аспектов жизни россиян, но, как вы говорите, не слишком сильно там законы будут меняться – там законы и так уже есть. От того, сколько людей проголосовало, что формально поменялось бы для Владимира Путина?
— Речь идет совершенно не об одном акторе, речь идет о политическом режиме. И то, как изменена Конституция, таким образом меняются Конституции во многих странах, где такой достаточно консолидированный персоналистский авторитаризм, и они меняются в сторону того, что можно назвать президентским абсолютизмом, когда все полномочия приписаны президенту. И это не только про Владимира Путина, потому что это некоторая система, и она определенным образом выстраивает общество, систему управления, ожидания элит, так что речь идет о политическом режиме.
Когда в Туркмении или Узбекистане умер падишах, избрали нового, и все осталось точно таким же
— Теперь большим фактором политики в Российской Федерации становится медицина – способность оставаться здоровым и дееспособным одного конкретного человека? Или это не так?
— Нет, совершенно не так. Когда в Туркмении или Узбекистане умер предыдущий падишах, таким же образом – с результатом 90% – избрали нового, заменили прошлые портреты на новые, и все осталось точно таким же.
— То есть система будет воспроизводить своего, условно говоря, Путина в этой системе управления столько, сколько захочет, и жизнь одного человека – конкретного Путина – значения для системы не имеет?
— В принципе, да. То, что мы теперь знаем о политических режимах, что когда вы создали очень абсолютистскую персоналистскую систему, то вы настолько все подавили внизу, что выясняется, что заменили человека, и все пошло так же. Но так бывает не всегда, конечно. Поэтому мы не можем сказать наверняка. Кроме того, Владимир Путин с определенным трудом преодолел этот рубеж, у него есть некоторая оппозиция ему, у него наблюдается какая-то эрозия харизмы – он не располагает той популярностью, что раньше. И Россия – это не совсем Туркмения. Из этого всего может выйти букет последствий, которые мы не можем предвидеть, но, в принципе, этот абсолютистский президенциализм, он устроен так, что когда убирают одного и ставят другого, то в большом количестве случаев ничего не происходит.
— Поскольку с точки зрения управления всего добились, и теперь власть двинулась в сторону этого самого абсолютизма, выдохнули, никто не рыщет в поисках преемника, потому что бесполезно, как Путин говорил, до голосования. Мне казалось, что система должна стать мягче и добрее к обычным людям, что называется, позволить себе по-доброму улыбаться, ухмыляться в милицейские рыжие усы. Она станет мягче?
— Она не станет мягче. Я хотел бы сказать, во-первых, что с чисто юридической точки зрения поправки к Конституции вообще не приняты, потому что их порядок принятия на прошлом этапе в парламенте не соответствовал тому, который написан в Конституции. С этой точки зрения есть не очень высокая формальная легитимность. И то, как они принимались плебисцитарно, это всероссийское всеобщее голосование, оно тоже находится не в рамках закона, и оно было сделано жлобским насильственным образом, о котором и Андрей Заякин рассказывал, что легитимность его результатов невысока. И эта проблема будет висеть над Владимиром Путиным [еще очень долго].