В Ингушетии Кисловодский городской суд на выездном заседании в Ессентуках 15 декабря приговорил фигурантов по делу о "земельных протестах" к срокам от 7,5 до 9 лет колонии общего режима.
Ахмед Барахоев, зампредседателя Совета тейпов ингушского народа и один из участников протестного митинга в Магасе весной 2019 года, который закончился столкновениями с полицией, возмущен приговором суда: "Вот демократия, хотели? Вот правосудие! Если бы пожизненное попросили, они бы и пожизненное дали".
Совет тейпов после митинга ликвидировал Минюст. Его глава Малсаг Ужахов – тоже среди осужденных. Барахоев не сомневался, что его вместе с еще шестью подсудимыми признают виновным. В суде напряжение между полицией и теми, кто пришел поддержать обвиняемых, тоже чувствовалось.
"Не ожидали мы такого приговора. На оправдательный, конечно, надежд не было, но, может, хотя бы года четыре. Но такого приговора мы не ожидали вообще, – говорит Асият Чемурзиева, жена одного из осужденных, Бараха Чемурзиева. – Это же ужасно. Люди друг друга не знали. Какой экстремизм?"
В суд в Ессентуках из Ингушетии приехали около 60 человек, здание охраняла полиция. В качестве потерпевших в этом деле проходят 57 силовиков, которые "испытали физическую боль без образования телесных повреждений", как написано в материалах дела. Еще восемь полицейских, как утверждается, получили травмы без вреда здоровью, двое – травмы средней тяжести.
Адвокаты осужденных говорят, что дело с самого начала было политически мотивированным. Внятных разъяснений, в чем именно виноваты подсудимые, защита не услышала.
"Судья даже ни на месяц не отошел от запрошенных сроков. Даже месяцем меньше не дал. Ровно те сроки, которые были запрошены, те сроки он и назначил. Это настолько предрешенность и настолько обвинительный уклон, что сторона защиты испытывает некоторое возмущение этим фактом, – говорит адвокат Джабраил Куриев. – Мы уверены в том, что данное дело носит исключительно политический характер, показательный характер – но отнюдь не характер закона и справедливости".
Дело о протестах в Ингушетии назвали "новым болотным", в общей сложности по нему привлекли 49 человек. В 2019 году 26 марта в центре Магаса прошел митинг против соглашения о закреплении административной границы Чечни и Ингушетии, которой не было с 1991 года. Власти назвали это обменом, но по этому соглашению Ингушетия отдавала соседней республике больше территорий. Те, кто вышел на митинг в Магасе, обвинили тогдашнего главу Ингушетии Юнус-Бека Евкурова в предательстве национальных интересов. Митинг закончился столкновениями с силовиками, а потом и обысками у участников с возбуждением уголовных дел.
"Впервые в одном протесте и на одной стороне участвовали представители разных поколений, разных религиозных конфессий. И, наверное, это в какой-то степени испугало и Москву, и Кадырова, который не ожидал такого сопротивления от ингушей, – поясняет историк и политолог Денис Соколов. – То решение судебное, которое мы сейчас видим, – это расправа над людьми, которые и организовывали мирный протест, и сделали все для того, чтобы этот протест оставался мирным".
Защита привела показания более 100 свидетелей, которые суд не убедили. А показания свидетелей обвинения не убедили защиту. "Нет ни видеодоказательств, ни свидетельских показаний, оперативно-розыскных материалов. А любая организация чего бы то ни было доказывается оперативно-розыскными мероприятиями", – говорит адвокат Мусы Мальсагова Магомед Беков.
Чтение приговора заняло меньше получаса. Защита будет подавать на апелляцию, но не скрывает своего скепсиса – надежд на нее нет. Сторонники осужденных из-под оцепления полиции поехали домой, в Ингушетию, но о том, что такое для них теперь дом, многие говорят с сомнением. "Земля, которая передана, отрезана от Ингушетии, – исконно ингушская земля. Там вся наша символика, все наши скрепы, это чисто ингушская территория. Теперь у меня нет никакой родины".
Лидеры ингушского протеста признаны правозащитным центром "Мемориал" политзаключенными.
"Экспертизы показали, что экстремистских высказываний нет". Комментарий адвоката
Калой Ахильгов – адвокат Ахмеда Барахоева и Бараха Чемурзиева, приговоренных по "ингушскому делу" к 9 и 8 годам колонии соответственно. В эфире Настоящего Времени мы попросили его объяснить, почему защита считает это дело политическим.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Адвокат Калой Ахильгов о приговоре по "ингушскому делу"
— Давайте начнем с того, что основанием для возбуждения дела стала некая размещенная в инстаграме публикация. Ни заявление, ни какие-либо существенные доказательства вины подсудимых не были основанием для возбуждения дела.
— Какая публикация?
— В инстаграме была публикация, которая якобы призывала к массовым беспорядкам, это было основанием. Что касается самих материалов дела, то я думаю, что не надо быть даже адвокатом, чтобы изучив их понять, что это материалы дела просто состряпаны из того что есть. Более того, если вы не в курсе, то состав – создание и участие в экстремистском сообществе – был вменен 27 декабря 2020 года, то есть за два месяца до окончания вообще следствия, чтобы вы понимали. То есть мы по документам, по материалам дела можем выяснить и отследить, что этот состав был прикреплен на всякий случай. Его там нет, потому что те экспертизы, которые проводило следствие на предмет наличия экстремистских высказываний, все экспертизы показали, что никаких экстремистских высказываний нет. И вдруг – из материала пропадают эти экспертизы, чтобы не подтверждать позицию защиты о том, что отсутствуют всякие возможные экстремистские высказывания. Потом нам приходится через суд вытаскивать эти материалы из другого так называемого выделенного дела, в котором они находились. Вопрос: почему их нельзя было приобщить?
Экспертизы проводились по поводу высказываний тех самых подсудимых, в отношении которых рассматривается дело. Это говорит о чем? О том, что, естественно, обвинение не хотело показывать эти экспертизы. Да, мы их достали, мы доказали, что отсутствуют в высказываниях экстремистского характера выступления. Но почему-то это не убеждает суд.
Более того, обвинение строится на такой конструкции как "организация применения насилия в отношении представителя власти". Есть факт применения насилия, он доказан, условно говоря, приговорами, которые уже вступили в силу в отношении тех лиц, которые применяли эту силу. Но организация применения этого насилия не доказана. И следствие пошло от обратного: они решили сначала доказать факт применения насилия, а потом туда прикрепить организацию применения этого насилия. Хотя те лица, которые применяли насилие, у каждого из них был свой мотив применения этого насилия, они об этом в суде рассказали. Но суд почему-то это не хочет этого слышать. То есть нюансов очень много.
— Калой, кто является заказчиком этого дела, по вашему мнению?
— Если вы не в курсе, то в период осеннего митинга в Ингушетии руководители этого протестного мероприятия выезжали в Пятигорск для встречи с тогдашним полномочным представителем президента [Александром] Матовниковым, руководителем управления внутренней политики администрации президента России [Андреем] Яриным и другими чиновниками. Эта встреча закончилась ничем по той причине, что представители митингующих сказали: "Мы не согласны на те условия, которые вы нам предлагаете, вы нам предлагаете совсем другое, мы не просим об этом, мы просим вернуть землю и расторгнуть соглашение". Но это было воспринято как некая наглость, как некое невозможное поведение с властью. И мы считаем, что заказчиками являются как раз именно сотрудники администрации президента. Не знаю, кто именно из них, но оказывают давление они точно.
— Поняла, сотрудники администрации президента. Сын одного из пока подсудимых, Ахмеда Барахоева, рассказывает, что ближайший к Кадырову человек, спикер чеченского парламента Даудов якобы вел переговоры с Барахоевым, что Кадыров звал его на шариатский суд из-за сказанного Барахоевым слова "хамбац", что переводится как "дешевка". В итоге этот шариатский суд не состоялся, и Даудов передал Барахоеву, что Рамзан Кадыров объявил ему и его сыновьям месть. Как вы видите роль Рамзана Кадырова в этом деле, в этом приговоре?
— Я не исключаю, что он использует свой административный ресурс для того, чтобы этот приговор был наиболее жестким.
— Какие будут последствия у этого приговора внутри республики, по вашему мнению?
— Вы знаете, мне тяжело сейчас сказать. Я знаю точно, что сегодня если не очередная трагическая дата в истории Ингушетии – это, может быть, слишком громко, – но я уверен, я знаю, я вижу это по тем отзывам, которые получаю: в Ингушетии сегодня, как минимум, траурный день. Этот приговор, безусловно, стал печальным событием для Ингушетии. Во что это выльется, как это будет трансформироваться в какой-то протест или не будет – я сказать не могу, к сожалению.