В Беларуси четвертый месяц идут массовые протесты против официальных результатов президентских выборов и жестокости силовиков. Вечером 12 ноября стало известно о гибели минчанина Романа Бондаренко после того, как его избили люди в штатском. Он стал четвертым погибшим в протестах.
Игорь Макар – бывший спецназовец, старший лейтенант, бывший заместитель командира боевой группы антитеррористического подразделения МВД Беларуси "Алмаз". С 2006 года он находится в политической эмиграции, но поддерживает связь с нынешними силовиками. Макар рассказал Настоящему Времени о том, что бывшие ветераны силовых структур хотят объединяться против ОМОНа, о методах, которые сейчас использует ОМОН и другие силовики: когда задержанных, например, проводят через коридор силовиков, которые избивают их, или часами держат на холоде с поднятыми руками.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Бывший спецназовец – о насилии силовиков в Беларуси
– Как вы считаете, кто запечатлен на видео с избиением Романа Бондаренко?
– Я предполагаю, что это были сотрудники ГУБОПиКа, судя по одежде и по обмундированию. И, судя по всему, это были действия именно под руководством Николая Карпенкова.
– А это нормально для них – ходить в гражданском?
– Нет. Обмундирование сотрудников именно Комитета по организованной преступности и коррупции Республики Беларусь – они ходят именно в балаклавах с дубинками, в бронежилете, без каски – просто в кепке.
– А почему эти люди такие обозленные? Я имею в виду конкретных бойцов, которые на месте так избивают.
– Они все обозленные, как все говорят. Они выполняют приказы, но это, к сожалению, преступные приказы – все, что совершают сотрудники структурных подразделений внутренних войск, следователи, прокуроры. Везде идет тотальная безнаказанность, именно поэтому это все и происходит.
– Как проходят дни этих людей, которые выходят на улицы? Я имею в виду сотрудников органов. Это сверхурочные? Видят ли они свои семьи, есть ли у них какие-то доплаты, живут ли они в казармах?
– По поводу казарм – нет, в казармах они не живут. Единственное, что в подразделениях просто может применяться казарменный режим, когда командование видит, что именно протестные акции выходят за рамки того времени, на которое они планировали, или, допустим, мирная акция не была подавлена так, как это планировалось.
По поводу доплат. Мне сообщали, что раньше за каждый день были какие-то доплаты, но в данный момент никто никому не платит.
– А доплаты были какие? Это месячная зарплата или 100 долларов за выход?
– С самого начала мне говорили, что, к пониманию, прапорщик в ОМОНе получал за сутки 400 рублей. Это, как я понимаю, порядка 300 с копейками долларов. За это люди были готовы работать, и они работали. Естественно, потом это все прекратилось. Сейчас, насколько у меня есть информация, им никто ничего не доплачивает.
Когда мы были в "Алмазе", мы ездили по разным тюрьмам. Но это был единственный раз, когда мы ездили в тюрьму, я, правда, не помню, где это было – вроде бы Жодино или другая какая-то тюрьма. Именно работало две группы. Нас выстраивали в коридор с дубинками. Повторюсь, что именно те осужденные, которые отбывали наказание в данном учреждении и в данной камере – там была одна камера на четыре человека и одна камера на шесть человек, – открывалась камера, называлась фамилия: "Из камеры – на выход". Он выходил, естественно, получал дубинкой, он просто бежал по проходу в обратную сторону. ОМОН этим занимался, и занимается всегда, и будет заниматься. Этому есть доказательства.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Мы держим удар". Сооснователь BYSOL рассказал, как блокируют счета пострадавших белорусов и что фонд будет делать дальше
– А какова цель в таком действии: провести безоружного человека в этом коридоре и издеваться над ним. Какова финальная цель?
– Когда мы работали в СИЗО, цель была – наказать тех, кто несогласен с действующим режимом. То есть не выполняет приказы начальства, контролеров и идет против режима, может быть, где-то высказывает свое недовольство по поводу еды, по поводу ущемления каких-то своих прав. Нужно было просто показать силу, чтобы человек этого не совершал.
– Сейчас это можно трактовать так же?
– Сейчас это все то же самое. ОМОН это все применяет именно против протестующих только с одной целью: он хочет показать свою силу, и он хочет сделать таким образом, чтобы народ был запуган и просто не выходил на эти акции, боясь повторения этих действий. А ОМОН это все делает, потому что они уверены, что будет безнаказанность и они за это не понесут ответственность.
– А кадры, которые попали в Сеть, стояние около стены – так люди стоят, потому что, условно, внутри отдела милиции не хватает следователей, которые их могут опрашивать, и они ждут в такой форме своей очереди?
– Нет. Это обычное стандартное издевательство. Когда я работал в ОМОНе, практиковалось [следующее]. Ты доставляешь человека в отдел к участковому либо в райотдел. Пока [участковый] составляет бумаги, ты просто ставишь задержанного к стене с поднятыми руками. Пока составляется протокол – это порядка 20-40 минут, – человек стоит постоянно с поднятыми руками, у него затекают плечи, руки, кисти, он не может [так долго стоять], естественно, руки опускаются, за что ты просто бьешь его дубиной, и он опять руки подымает. Это просто такое волевое истощение, это прямое издевательство над человеком.
– Игорь, как можно остановить это насилие со стороны силовиков?
– Я, может быть, даже сделаю такое обращение. Сегодня мне позвонило много людей, в частности, те, которые раньше, при Советском Союзе, проходили службу в войсках – бывшие сотрудники силовых структур, – некоторые прошли Афган. Они сказали: "Игорь, терпения больше нет, мы уже просто собираемся компанией и будем сами наказывать омоновцев", – они мне так и говорили. Буквально через какое-то время мне позвонил очень хороший мой друг, он повторил эти слова, только немножко в другой форме. Он сказал: "Игорь, мы с друзьями, не знаю, ты, наверное, осудишь, мы смотрели твое выступление, но мы больше терпеть не будем. Мы также будем собираться в свои коллективы, в группы и будем наказывать сотрудников". В частности, они говорили про ОМОН.
Но меня очень поразил тот факт, что он сказал: "Я прихожу домой, мне моя жена говорит, с которой я живу уже очень давно (у них есть дети). Она говорит: "Как ты можешь на это смотреть, ты же бывший военный, ты не можешь защитить народ, а вот этих сосунков, сопляков". И он говорит: "Я больше терпеть не могу, мы будем это делать". Поэтому остановить это, наверное, уже никто не сможет. Это уже будет такая партизанская война. Это плохо.
– Не спровоцирует ли это как раз еще большее насилие?
– Да, это спровоцирует насилие, и это будет на руку режиму. Но я об этом говорю сейчас, чтобы это не было новостью. И когда это все пойдет в эфир – я это озвучил, – и они будут понимать, что они просто людей заставляли это сделать.