Симоновский районный суд в здании Мосгорсуда 2 февраля изменил оппозиционному политику Алексею Навальному приговор по делу "Ив Роше": вместо 3,5 года условно назначил 3,5 года колонии. Этот приговор был вынесен еще в 2014 году, испытательный срок по нему истек в конце декабря 2020-го, но, по версии ФСИН, Навальный злостно нарушал условия испытательного срока – в частности, в то время, когда лечился в Берлине после отравления "Новичком".
Утром в день рассмотрения дела стало известно, что материалы будет рассматривать не судья Юлия Окунева, имя которой было указано в картотеке суда, а Наталья Репникова – в итоге она и вынесла решение о реальном сроке для Навального. И в тот же день стало известно, что председатель Симоновского суда подал в отставку.
Помимо непосредственных участников процесса, за происходящим в Мосгорсуде внимательно следили и другие российские юристы, рассказала в эфире Настоящего Времени доктор юридических наук, профессор Елена Лукьянова.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Елена Лукьянова о реакции юристов на изменение приговора Навальному
"Это уже не задавить". О протестах в России
— Что вы думаете обо всем, что происходит в Мосгорсуде и рядом со зданием суда, а также за пределами этого периметра, в России?
— Если очень коротко, одним словом: "Понеслось". Сейчас может быть такая штука, когда начнутся неуправляемые волновые процессы. Это не остановится, это уже не задавить, потому что молодежь не боится.
В судах, даже не столько сегодня в Мосгорсуде, сколько по всей стране, там, где административки рассматриваются, [происходит] абсолютная имитация правосудия, фальсификация протоколов. Мгновенно распространяются плохие практики юридические – типа вот этой "коронавирусной статьи", которая вообще никуда не годится: призывы к ней – это не состав преступления, предусмотренный Уголовным кодексом. В целом мы прогнозировали, что правосудие... просто это стало очень сильно все видно.
Я думаю, что протест не задавить, он если и снизится, то не погаснет, ничего не уйдет в тину и в болото. Поэтому нас ожидают, видимо, очень бурные времена.
— Вы говорите, что это волновые процессы, которые не остановить. При этом очень многие люди говорят: ну а что нового происходит? Что нового мы узнали? Потому что очень многие в России уже привыкли: правосудие – оно вот такое, очень низкий процент дел вообще заканчивается оправдательными приговорами. Как вы считаете, что изменилось?
— По-другому то, что этому началось противостояние мощное. Если раньше один правозащитник по одному делу в суд пришел, несколько наблюдателей в суд пришло, написали несколько СМИ – [то сейчас] изменилось соотношение сил. Выросли те ребята, которые громко сказали: мы не боимся и мы не хотим так жить.
Вот это накопленное с разных точек недовольство, гнет, депрессия... Это депрессия не коронавирусная, это депрессия от того, что неудобно жить, неудобно дышать, все больше завинчиваются гайки репрессивные – она начала вырываться, это закономерно. Дырочка в крышке чайника была слишком узенькая, и сейчас ее начинает срывать. Некоторые говорят: "Рано, не наступила революционная ситуация", но уж как срывает так срывает. Не всегда все подвержено историческим аналогиям, не всегда все можно просчитать с точки зрения теории. Волновые процессы, которые перестают быть управляемыми, становятся неуправляемыми, – это сингулярность, никуда не денешься.
— Многие политологи считают, что не до конца разумно представители Кремля (или люди, которые в России где-то наверху принимают решения) себя ведут, провоцируя совершенно разные слои населения на то, чтобы они как-то определялись со своей политической позицией. Как вы считаете: многое ли из того, что происходит и что Кремлю неприятно, сделано его, Кремля, руками?
— Все, что Кремлю неприятно, сделано только его руками. Это совершенно точно и безусловно так, все это рукотворное и сделано руками Кремля – все, что сейчас происходит. Разумно или неразумно – вопрос целеполагания. Чего хотят? Если хотят просто сохранить власть такими жесткими методами – ну, это в логике их разума, но так власть они не сохранят все равно. Если хотят мира, покоя, расцвета, но без их власти, к сожалению, или с их сильно уменьшенным участием, – тогда надо действовать по-другому. Но этой логики мы не видим в их действиях.
— Елена Анатольевна, а почему людям, которые находятся у власти, так сложно с этой властью прощаться? Есть ли этому какое-то околонаучное объяснение?
— Ну это не к юристам, это, наверное, надо все-таки к психологам обращаться. Понимаете, Александр Григорьевич Лукашенко уже ведь очень хорошо ответил на этот вопрос: "Я просыпаюсь утром – и я не президент. А что мне делать, как мне жить? Я другой жизни уже не помню и не знаю". Может быть, в этом дело? Но в общем власть-то надо менять, иначе это будут действительно носки, стоящие в углу (что мы, собственно, и поимели). Если власть сменяется регулярно, то с ней таких вещей не происходит.
"Жуткий юридический позор". О реакции на суд над Навальным
— Как вы думаете, насколько опасно и неприятно – или опаснее и неприятнее – станет жить в России после приговора Алексею Навальному?
— Мне за всех трудно говорить, я за себя говорю и за представителей юридической специальности. Мы сегодня весь день не можем – ну, кроме адвокатов и правозащитников, [которые прямо сейчас работают в судах], – ни нормально думать, ни нормально дышать, ни нормально работать. У нас ощущение, что мы – потерпевшие по изнасилованию. Потому что на наших глазах просто коверкается право, имитируется суд, – то, чему нас учили, что является азами нашей профессии. Сегодня уже много адвокатов говорят: бросим профессию, невозможно работать. Нет, надо работать. Очень тяжело, и я считаю, что будет хуже. Это по достоинству удар.
— Вы говорите, что разговаривали сегодня с коллегами: нет ли какой-то теории, которая могла бы объяснить замену одной судьи [по делу Навального] на другую и всю непонятную суматоху вокруг этого процесса?
— Никто точно не знает, отчего вдруг председатель [Симоновского] суда подал в отставку, отчего исчезла с сайта суда фамилия судьи – мы этого не знаем. Есть несколько вариантов. Один, который нормальное профессиональное сообщество может предположить, – это что совесть проснулась и [судьи] не хотят светиться в некрасивом деле, ставить на себя клеймо позора профессионального, потому что это, безусловно, профессиональный позор. И если приговор будет с заменой условного срока на реальный – это, конечно, жуткий юридический позор, и в общем этот человек становится нерукопожатным. (Беседа с Еленой Лукьяновой велась за 15 минут до оглашения решения суда – НВ).
Какие еще могли быть [варианты]? Может, были какие-то приказы, которые эти люди не хотели исполнять, которые уже совсем человеческое достоинство нарушали. Трудно сказать. Когда-нибудь мы, может быть, об этом узнаем. По-моему, [подавший в отставку] председатель суда с 1 марта только прекращает официально работать.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Власть объявила войну всему обществу, всей стране, народу". Дмитрий Гудков – о суде над Навальным и его последствиях— Да, но как-то так совпало, что именно сегодня он уходит в отставку, и появилось много вопросов. Вы говорите, что быть судьей на таком процессе и выносить обвинительный приговор – это позор. Насколько вообще сложно быть судьей в России?
— Судьей вообще быть нелегко. А судьей, которого не уважают, пинают, который сам не до конца уверен в силу своей профессиональной подготовки, мышления, видения права... У нас же очень много закомплексованных судей, это бывшие секретари судебных заседаний очень часто, закончившие заочные отделения юридических факультетов, – конечно, им тяжело тягаться с кандидатами и докторами наук, с опытными адвокатами, они чувствуют свою ущербность. Может быть, отсюда частично такая история в судах: они просто не понимают, о чем с ними говорят.
Судьей быть в любом случае трудно. Судьей по уголовным делам – кратно труднее, потому что приходится решать очень тяжелые вопросы человеческих жизней. Но это в общем-то призвание, это не обязательно чисто юридическое призвание, это глубокое человеческое призвание. [Судья] должен жить в ритме и духе права, но это во многом еще и большая человеческая мудрость. И судьи, которые ей не обладают, им, конечно, намного тяжелее, чем тем судьям, которые судят по своему усмотрению настоящему, глубокому, человеческому. У нас таких судей мало.