Роман "Текст" писателя Дмитрия Глуховского вышел в 2016 году. Его главному герою, которого зовут Илья Горюнов – очень похоже на Ивана Голунова, – подбрасывают наркотики. Но дальше сценарий развивается совсем не так, как в истории журналиста "Медузы". Сейчас режиссер Клим Шипенко – еще одно совпадение, одноклассник Горюнова – снимает фильм по этому роману.
Статью 228 уголовного кодекса России "народной" называют не только потому, что по ней отбывает наказание большая часть российских заключенных. Но и потому, что она уже даже стала частью российской культуры. Писатель Дмитрий Глуховский рассказал НВ, считает ли он свой "Текст" не только художественным, но и политическим.
— Должна честно сказать, я не успела прочитать вашу книгу. Я про нее много слышала, и она у меня есть в to do листе, и нам придется сейчас говорить о книге, которую я не читала. Но я знаю, о чем она. Я читала ваше интервью Deutsche Welle, в котором вы говорили, что вы считаете, что несмотря на то, что это реалистичное произведение, оно не очень политическое. А сейчас, получается, именно из-за того, что произошло дело Ивана Голунова, оно стало острополитическим в тот момент, когда выходит трейлер. Вы сейчас можете как-то переоценить значимость своего романа?
— Книга – "Текст" – она не политическая в том плане, в котором были политические мои прежние книги, которые были в открытом виде политическими манифестами, – от последней части трилогии "Метро" до книги "Рассказ о Родине". А "Текст" – он все-таки о личной человеческой драме, когда человек против системы, вернее, человек под колесами системы. Потому что не так часто, никогда практически, человеку системе в нашей стране противостоять не удавалось и не удается, за последним редким удивительным исключением.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Режиссер фильма "Текст" о деле Голунова
Рано или поздно в авторитарных государствах любая тема становится политической, а тем более тема тотального бесправия. Потому что центральная тема, которой посвящен роман "Текст", – это бесправие простого, так называемого маленького человека и перед лицом машины государственной, и перед лицом так называемых больших людей, которые либо частью этой машины являются, либо которые ее обслуживают. Человек маленький – он не имеет никаких прав в нашей стране: ни права на жизнь, ни права на свободу, ни права на собственность. Человек большой – он все эти права имеет гарантированными.
По большому счету, книга о том, что возникли две касты в стране, что общество расслоилось. В обществе, которое так много говорило о тотальном равенстве, об отсутствии классов, появились два класса людей: люди, которым можно все, и люди, которым ничего нельзя.
— Я читала, как вы в интервью говорили, что вам очень хотелось написать книгу о чем-то, что обсуждается в троллейбусах, о том, что является действительно народной всеобщей проблемой. А 228-я статья юристами называется "народной", потому что действительно по ней сидит, осуждается больше всего людей. Как вы думаете, почему именно эта проблема и эта статья стали не то что новым фольклором, а это часть культурного кода?
— Я не то чтобы хотел написать книгу на тему, обсуждаемую в троллейбусе. Я хотел бы, чтобы в моей книге был абсолютно точный снимок, такой полароидный или айфонный, если желаете, снимок, слепок сегодняшнего дня. В том числе чтобы люди говорили в троллейбусе в этой книге о том, о чем настоящие люди говорят в настоящих троллейбусах. Вот так дело чтобы было.
Что касается 228-й, то это статья, по которой наиболее просто осуществить подлог, фальсификацию и неугодного или непокорного, несогласного человека не только упечь в тюрьму, но и полностью исковеркать его репутацию. Потому что человек, обвиненный в наркомании и тем более в наркоторговле, никогда, наверное, больше не сможет от этого отмыться. И это вполне по геббельсовским законам, когда если не можешь противника перебороть честно, просто надо его очернить.
И вот очень удобная статья, по которой десятки тысяч человек, судя по некоторым исследованиям, которые, я думаю, что сейчас все уже читали в связи с делом Ивана Голунова, сидят и продолжат садиться, я уверен. Потому что даже если, что само по себе является фантастикой, была бы какая-то политическая воля на изменение в системе, все равно система – конечно, громадная инерция. Если надо было кого-то укатать, то укатывали по 228-й: бизнесменов, непонравившихся просто людей, каких-то строптивцев или просто для повышения отчетности, статистики. Надо сажать – значит, будут сажать.
Очень смешно, что разворачивая борьбу как бы с наркомафией, такое впечатление, что государство просто пыталось монополизировать свою деятельность в этой области. Мы все помним самолеты с кокаином, которые летели из аргентинских посольств, недавний случай с 400 килограммами, прибывшими из Эквадора в петербургский порт, – вот там где наркоторговля происходит, где-то в российских посольствах. При этом сажают каких-то мальчиков за три грамма марихуаны и четыре грамма кокаина.
— Какие у вас есть личные ассоциации с тем, что творится по 228-й статье? Я почему-то была уверена, что вы можете вспомнить какие-то советские времена. Вы сказали про Геббельса, то есть вы считаете, что уровень культурного значения – он вот такой?
— Я считаю, что забавно жить в стране, которая победила фашизм и которая при этом практикует фашистские практики. И именно поэтому так остервенело в пропагандистском поле борется с фашизмом, что чувствует, что практика информационная, по крайней мере, но и полицейские – они достаточно фашистские сами по себе. В это же укладывается наше отношение к вопросу правды и лжи, и такая истерическая реакция, которая была на главный, по сути, сериал "Чернобыль", на проведение разницы между правдой и ложью. Конечно же, в первую очередь занимающиеся ложью государственные СМИ ринулись опровергать эту версию американскую или каким-то образом пытаться подвергнуть ее сомнению, дискредитировать.
Ну и что касается 228-й, то все очевидно, что она репрессивный характер принимает. Разумеется, какие-то есть среди посаженных нарушители, я не думаю, что наркомафию пересажали. Я думаю, что если кого-то действительно принимали с каким-то количеством наркотиков при себе, это были в лучшем случае какие-то мелкие сошки, а скорее всего, просто конечные потребители. В то время как, повторюсь, настоящие организаторы трафика перемещаются самолетами. И видимо, даже иногда это самолеты государственной авиакомпании "Россия".
— Как вы думаете, могла ли как-то по-другому складываться судьба вашего литературного персонажа, или те обстоятельства, в которых он оказался в романе, – это самая лучшая иллюстрация торжества беззакония?
— Роман был, если что, опубликован два года назад, написан еще раньше. Главного героя романа зовут Илья Горюнов, что, конечно, мистическое, до дрожи буквально, совпадение имени с героем нынешнего романа Иваном Голуновым. И в отличие от Ивана Голунова, за которого моментально вступилось журналистское сообщество (что гораздо важнее, пожалуй, чем помощь журналистского сообщества, – новые герои, герои ютуба, люди с многомиллионной аудиторией, которые при этом не должны ни у кого просить разрешения и испрашивать бюджет и так далее, которые имеют прямой доступ к миллионам человек), единодушие этих людей оказалось, наверное, тем фактором, который заставил власть и прежде всего правоохранительные органы отыграть всю ситуацию назад и Голунова освободить.
То, что произошло с Голуновым, – это вовсе не торжество справедливости, это не торжество гражданского общества, это торжество политической целесообразности. Оказалось, сейчас раскачивать лодку невыгодно, а выгоднее оказалось даже, допустим гипотетически, проявив слабину или гибкость – тут как все это показать – его отпустить.
Что касается моего героя, то моему герою, в отличие от Ивана Голунова, Илье Горюнову звонить оказалось некому и жаловаться некому. И он повторил в лучшем случае судьбу других десятков тысяч человек, которые оказались с подброшенными наркотиками и уехали отбывать наказание в местах не столь отдаленных. У моего главного героя романа "Текст", сейчас сняли фильм, семь лет колонии исправительной за плечами, потому что некому было вступиться и некому было звонить, денег, чтобы откупиться, тоже не было.