Елена Пыхтина приехала в родной Мариуполь за несколько недель до вторжения России в Украину. До 15 марта она и ее пожилые родители вместе с сотнями тысяч жителей города были в блокаде: под авианалетами и обстрелами, почти без еды и воды, без света и газа. Сейчас Елена и ее родители в Италии. "Десять дней назад, 15 марта, мы покинули Мариуполь. Города, к сожалению, больше нет", – говорит она. В эфире Настоящего Времени Елена рассказала о трех неделях в городе, где до сих пор тысячи людей остаются заблокированными – в ситуации гуманитарной катастрофы и постоянной опасности обстрелов.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Елена Пыхтина о пережитом в осажденном Мариуполе
— 24 февраля мы проснулись утром, и как в песне говорится: "Киев бомбили", – только бомбили уже Мариуполь. Сначала, знаете, в первые дни было как-то все сюрреальным, казалось, что это неправда. Мы слышали, что в Киеве было жестко, в Харькове очень тоже бомбили все – а у нас было как-то так странно, достаточно все тихо, была обыкновенная вроде бы жизнь, и даже посольство Италии слало письма, что нужно покинуть всем территорию Украины. Потом говорили, что кто не успел [уехать], – хотя бы запастись едой и теплыми вещами, и заполнить полный бак бензина. Я предупредила своих родственников. А мой племянник не успел, он говорит: "Да ладно, завтра заправлюсь". И вот завтра ничего уже не стало.
Со 2 марта у нас пропал свет, у нас пропала связь, у нас пропало отопление. Шестого марта у нас пропал газ. Хорошо помню 6 марта, потому что магазины не работали уже, и я в этот день поставила испечь хлеб. У соседки у нашей взрывной волной выбило все окна, и она со своей дочкой пришли к нам, попросили здесь у нас переночевать. Сидели мы все на кухне, я проверяю духовку. Думаю: что это такое странное – я вроде не уменьшала газ. К счастью, у меня хлеб успел испечься, которого нам хватило на все две недели, в которые потом у нас не было ни еды, ни воды, ни света, ни тепла.
В квартире было +6 градусов. Мои родители, которым под 90 лет, – можете себе представить, как нам было холодно – а им было еще холоднее. У моего племянника двое детей – под все эти выстрелы, под канонады, под "Грады" они дома боялись находиться, и они пошли в филармонию, которая как раз напротив нашего дома. Когда они пришли, сначала их там было семей сорок, потом это превратилось в 800-1000 человек. Было очень много людей на полу, мы приносили чай, мы приносили какую-то еду. Дети, которые проводят ночь на картонках в проходах, старики, в темноте, в холоде – вы знаете, разрывается сердце. Которые каждые полчаса, два часа, три часа спускаются в подвал бегом, потому что все вокруг свистит и гудит.
Когда я была там все это время, я сохраняла какой-то трезвый ум и трезвое мышление. У меня продолжались все мои привычки: я вечером ложилась в холодную постель – но я переодевалась, я утром чистила зубы. Это такие мелочи, которым не придаешь каждый день значения. Но когда это все становится недоступным, это очень важно – сохранять все свои привычки.
У нас воды не было совсем. Как-то пошел снег, потом он растаял, все люди с ведрами бросились к водосточным трубам набрать хоть какой-то воды. И это тоже было счастье, что можно руки помыть. Мы готовили кушать на кострах. Два кирпича поставил, ветки какие-то срубил – и ставишь кастрюльку, чтобы утром закипятить чай. Потом уже когда это все неделю, наверное, длилось – на "Грады" уже не обращаешь внимания. На выстрелы, какие-то мины не обращаешь внимания. А вот самое страшное – это был самолет, конечно. Сначала слышишь звук, потом крик: "Все в подъезд". Падали две бомбы – и ты знал, что будет еще один круг, еще будут две бомбы, крестился, садился в подъезде и думал: "Дай бог пронесет на этот раз". А потом опять выходил и продолжал готовить какую-то еду, которая еще осталась.
Бомбы падали на жилые дома, снаряды летели. У нас в нашей многоэтажке, в девятиэтажном доме, в одно прекрасное утро мы проснулись – снаряд залетел в одну квартиру, из нее вылетел и попал на территорию детского сада. Снаряд попал в пятый корпус ПГТУ. Вот тогда мне стало страшно в первый раз, наверное. Потому что у нас дом, как в фильме о землетрясении, [заходил ходуном] – и у меня была мысль, что наш дом сложится, как карточный домик.
Мы уговорили семью моего племянника перебраться к нам. И все мы жили в нашей квартире – восемь человек, как-то так сплоченно. У меня была гирлянда новогодняя – с батарейками, слава богу, – вот это было нашим освещением. Чтобы как-то детей развлечь, мы играли под этой гирляндой в карты, в города, в слова, в лото. Вот это было наше времяпрепровождение. Мы вставали с первыми лучами и ложились, как петухи, как только солнце садилось. Слава богу, у нас были целые окна.
В парке некоторые жители обнаружили, что был какой-то родник. Мы ходили и под выстрелы этих "Градов" стояли два часа, чтобы набрать питьевой воды. Я не знаю, она была питьевая или не питьевая, – но, во всяком случае, хотя бы у нас было что-то, что можно пить.
Бедные старики: вот мои родители, они пережили Вторую мировую войну, они были тогда детьми, – теперь им пришлось опять пережить. А дети, это внуки моей сестры, 9 и 10 лет. Видеть глаза детей, которые: "Самолет – нужно бежать в коридор". Понимаете, дети знают, где несущие стены, дети знают, как спать на полу одетыми!
У нас не было вообще никакой связи. Мы не знали, что происходит за рамками нашего двора. Только молодые ребята выходили куда-то там за какой-то провизией, кого-то кто-то оставил дома, ходили посмотреть, – и вот они нам сообщали новости: сегодня разбомбили третий роддом, сегодня разбомбили главпочтамт. Мы выбирались тоже совсем короткими перебежками: потому что все время боишься, что над твоей головой просвистит "Град", неизвестно, куда он попадет.
А люди, которые умирали... Людей похоронить даже не могут нормально. У нас в доме умерла бабушка, вот она просто умерла, пожилая старенькая бабушка. Ее похоронили во дворе детского садика. А сколько вообще братских могил.
Мы не просили [Россию] нас освобождать! Нам и так хорошо было. В день, когда мы выбрались из Мариуполя, сработало сарафанное радио, потому что не было вообще никаких известий. Прибежала моя племянница и говорит: "Кто-то уехал в Бердянск, что будем делать?" А у нас не было бензина вообще. Бензин у всех на пределе. И мы рискнули. Мы ехали 80-90 километров до Бердянска почти девять часов, представляете? Когда мы въехали в Бердянск – и дети увидели фонари со светом. Они говорят: "Свет!" И мы увидели воду! Такого не должно быть в 2022 году.