На Венецианском фестивале прошла премьера документальной картины "Республика тишины" сирийского режиссера Дианы Эль Джеруди – интимный дневник, над которым она работала в течение 12 лет. Трехчасовая картина разделена на четыре главы, в которых зритель наблюдает за судьбой режиссера и ее мужа Орвы Нирабии (режиссер, продюсер, активист, директор Международного кинофестиваля документального кино в Амстердаме IDFA). В августе 2012 года его арестовали в аэропорту Дамаска. Его освобождения добивалось мировое киносообщество: Роберт Де Ниро, Роберт Редфорд, Шарлотта Рэмплинг, Кевин Спейси, Джульетт Бинош и многие другие.
Диана Эль Джеруди – независимый режиссер и соучредитель DOX BOX – международного фестиваля документальных фильмов в Сирии, просуществовавшего четыре года и впоследствии переехавшего в Германию. Она стала первой сирийкой, вошедшей в жюри Каннского кинофестиваля в 2014 году, а также первой сирийкой, ставшей членом Академии кинематографических искусств и наук.
Мы поговорили с Дианой о работе над ее фильмом и о том, как снимать то, что невозможно изобразить.
Кадр из фильма "Республика тишины"
– Вы потратили 12 лет на создание этого фильма. Когда вы поняли, что все то, что вы снимаете, будет фильмом и приобретет такую форму?
– Я начала снимать фильм в 2010-м. Потом началась революция в Сирии, и все изменилось. Я начала меняться, люди вокруг меня, весь мир начал меняться. Я решила остановиться, чтобы разобраться, что делать дальше. Я стала писать. Примерно два года ушло на написание текста. Я называю это текстом, не сценарием. А потом я поняла, что отснятого материала недостаточно. Я изучала мой архив. И поняла, что проблема не в количестве, а в том, как я снимаю. Я поняла, что нет смысла мне быть вне этого фильма, быть молчаливым наблюдателем за кадром. Так не работало.
– А вы сначала хотели не о себе снимать?
– Да, такая кинематографическая привычка – режиссер должен быть за кадром. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я должна быть в кадре. Что в этом нет ничего плохого. Но при этом не то чтобы фильм обо мне. Я просто инструмент. Как музыка. Это я поняла спустя пять лет после начала работы. Потом мы вернулись к съемкам. И я попросила моих героев тоже снимать их быт, все, что вокруг них происходило.
Очень многие умерли, родились, переехали, поменяли национальность, выучили новый язык
Я хотела, чтобы они раскрывали себя через эти съемки, изображения. И я думаю, что это дало фильму дополнительные ракурсы, расширило точку зрения. Это был очень насыщенный промежуток времени – очень многие умерли, родились, переехали, поменяли национальность, выучили новый язык – история менялась. И я очень рада, что в фильме есть несколько точек зрения, которые описывают события. Я думаю, именно это спасло фильм как проект.
Кадр из фильма "Республика тишины"
– Интересно, что ваша линия в фильме все равно очень выделяется, ваш голос громче всех, даже несмотря на то, что вы молчите. И черные кадры с вашими дневниковыми записями того, что нельзя показать, – самые запоминающиеся в фильме. Они ошеломляют своей простотой и силой. Были ли они изначально длиннее, сложнее?
– О да, это была закваска – очень большой текст. А то, что осталось в фильме, – это круассан. У меня были написаны огромные тексты. Но я люблю простоту и поэзию вещей. Мне нравится говорить об окружающем просто. Может, это приходит с возрастом. Скорее всего, в противовес диктатуре, которая как раз использует патетические фразы, высокопарную поэзию, песни. Вы чувствуете, что вас буквально бомбят словами.
Я очень благодарна драматургу Эмме, которая меня вдохновляла на упрощение. Я очень люблю минимализм. Я не хотела философствовать. Я хотела, чтобы у зрителя была возможность сопоставить себя с простыми, бытовыми ситуациями. Я не хотела делать заявления, заниматься нравоучениями.
– Фильм длится три часа. Именно с помощью такого метража вы позволяете зрителю прочувствовать ту самую адскую банальность бытия, о которой вы говорите в начале. Как сказал бы Тарковский, буквально запечатлеваете время, его продолжительность, протяжность. Легко ли было монтировать? Сколько времени на это ушло? Кто вам помогал?
– Мне помогала прекрасная монтажер Катя Дрингенберг. Я сама люблю монтировать, но я хотела иметь рядом с собой зрелого монтажера, не знаю почему, но я хотела, чтобы это была женщина и с опытом. И я встретила Катю и влюбилась. Она большой профессионал, в ней есть баланс стабильности и сумасшествия, который мне подошел. Целый год мы монтировали. Иногда вместе, иногда по отдельности, потом мы показывали друг другу сцены, обсуждали, меняли.
Сначала было пять глав, потом три. Потом стало четыре. Сначала мы смонтировали все линии линейно, потом добавили мою историю и дневники. Катя называет это интуитивным монтажом, я же, наоборот, считаю, что это очень структурированный подход. Нам было очень сложно. Очень многого не хватало, было сложно без изображений. И материал сложный. Потом мы отсылали материал режиссерам, которым мы доверяем. Вкратце, я это смонтировала, потому что меня окружали хорошие люди.
– В вашем фильме происходит полное погружение. На втором часу зрителя просто накрывает волной переживаний...
Джанфранко Рози, когда он посмотрел фильм, сказал: "Это кино – большой кит, который дышит внутри меня".
– Я счастлива, что вы это почувствовали. Джанфранко Рози – прекрасный режиссер и друг, горячо поддерживающий меня, когда он посмотрел фильм, сказал: "Это кино – большой кит, который дышит внутри меня".
Я слышала, что некоторые считают мой фильм затянутым. Но я не могла сделать его короче, не могу так поступить со своей аудиторией. Может, кому-то будет скучно в конце, в этом нет проблемы. Но зато они выйдут из картины в безопасности. Я не могу прерывать кино резко. Я забочусь о зрителе.
Кадр из фильма "Республика тишины"
– Кульминационный момент вашего фильма наступает, когда исчезает ваш муж и все киносообщество протестует, пытается помочь. Мы видим видеосообщения Де Ниро, Махмальбафа и многих других известных кинематографистов. Но почему в фильме нет информации о том, что все-таки с ним произошло, как его освободили и почему задержали?
Я не хотела говорить "посмотрите на нас, мы жертвы"
– Мне показалось, что того, что я показала, достаточно. Сначала там было еще меньше информации об этом. Я не хотела делать фильм о моем муже. Чтобы он становился героем-мучеником. Я не хотела говорить "посмотрите на нас, мы жертвы". Когда ты окружен смертью и арестами (до сих пор мы не знаем, что произошло с некоторыми, живы ли они, убили ли их), ты осознаешь, что твой случай – это ничего особенного, по сравнению с их проблемами. Поэтому я немного говорила об этом процессе. Но, конечно, я не могла не поблагодарить в фильме кинематографистов, потому что я думаю, что именно они спасли ему жизнь.
– В фильме присутствуют кадры, снятые в Сирии людьми, имена которых вы не называете в целях безопасности. А были ли трудности во время работы над фильмом в Германии, ведь вы затрагиваете вопрос нетерпимости и нацизма?
– Да. Были трудности. Дело в том, что сейчас в Германии очень много законов, на каждые пять сантиметров нужна бумага. Это сводило меня с ума. Нам нельзя было снимать в больницах. Не так чтобы нельзя, просто нужно очень много разрешений, а они не приходили вовремя. Поэтому, чтобы снять больницу, нам пришлось ехать в Австрию. Они в этом смысле более гибкие. В Германии нельзя снимать людей, поэтому я снимала их тени и записывала звук. Я все время пыталась каким-то абстрактным образом донести идею. Это было очень утомительно, но интересно и захватывающе. Потому что надо было все время экспериментировать.
– Большая и важная часть вашего фильма сосредоточена на ваших cнах. Что вам снится сейчас?
– Я не помню, что мне снилось недавно (смеется). Я засыпаю, принимая снотворные. Потому что сейчас очень много стресса.
– Что планируете делать дальше?
– Я думаю, что продолжу работать в том же направлении. Но сейчас мне нужно отдохнуть после премьеры, так как это был долгий и непростой период моей жизни.