Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси подготовил второй промежуточный отчет, он касается применения пыток и негуманного обращения в отношении задержанных граждан в период с сентября по ноябрь 2020 года.
Его авторы утверждают, что на протяжении этого периода в стране пытки в отношении задержанных не прекратились, они усилились. Силовики стали скрывать свою идентичность – не используют форму со знаками отличия, закрывают лицо, передвигаются на автомобилях без номерных знаков. Задержания граждан часто носят характер похищений. Еще одна особенность, которую отмечают правозащитники, – это целенаправленное и умышленное создание негуманных условий содержания в местах несвободы для наказания задержанных.
Гости эфира Настоящего Времени подтвердили эту информацию. Минчанку Анну Сороку задержали 11 августа, два дня она провела в изоляторе на Окрестина. И при задержании, и в РУВД ее избивали. В эфире Настоящего Времени девушка рассказала, что произошло в тот самый страшный в ее жизни вечер и как она добивается справедливости сейчас.
Виктория Федорова, представительница организации "Правовая инициатива", одна из авторов отчета, подтверждает, что то, что происходило с Анной в РУВД и изоляторе, – настоящие пытки.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Пострадавшая от насилия силовиков и правозащитница – о пытках и беззаконии в Беларуси
"Они не выбивали какие-то показания – они получали наслаждение от избиения людей"
— Расскажите, что произошло после протестов 11 августа, когда вы провели два дня в изоляторе на Окрестина?
Анна Сорока: Вечером 11 августа я была уже очень напугана, если честно, событиями, которые происходят у нас в стране. Девятого [числа] мы смогли увидеть с моими друзьями, что происходит в городе, а 10-го я не решилась никуда выходить, и 11-го мы просто встретились с друзьями в баре. Там я находилась до 23:30, потом решила двигаться домой, села на автобус, потому что подозревала, что метро на моих станциях закрыто, и поехала в сторону своего дома, однако автобус тоже не поехал по проспекту – этот участок был перекрыт для наземного транспорта, – мы свернули, двигались параллельно. В итоге меня высадили на Институте культуры, и я из автобуса видела, что весь центр с этой стороны тоже перекрыт автозаками.
— И вас в итоге задержали?
Анна Сорока: Да, я сама подошла к ОМОНу и спросила, как я могу пройти домой, потому что все было перекрыто, мне оставалось буквально 500 метров. Они сказали, что я пройти никак не могу, они меня проводят для моей же безопасности. В итоге по дороге их начальник перехватил меня, сказал, что проверит вещи и отведет дальше сам. После чего завел меня в автобус, который был припаркован возле Красного костела [на площади Независимости], возле которого тусовалось около 30 омоновцев, и они, оскорбляя меня, затолкали в автобус, забрали мои вещи. Человек шесть бросили меня на пол, начали избивать, разбили мне голову. В итоге переправили в РУВД, и там на допросе также продолжили избивать.
— А в РУВД как избивали?
Анна Сорока: Меня отвели на допрос, где посадили на стул, вокруг находилось около семи сотрудников РУВД. Они начали задавать те же вопросы, что и ОМОН: сколько мне заплатили, кто? Им передали, что я координатор [протестов]. Главный омоновец, видимо, решил как-то "прикрыть" избиения, которые были очевидны на моем лице, и передал, что я координатор. И меня "допрашивали" таким образом. Когда не получили от меня никаких ответов, сказали: "Не хочешь по-хорошему?" И выбили из-под меня стул, положили на пол и начали за каждый неправильный, по их мнению, ответ бить дубинкой по ягодицам: за каждый ответ по два удара. Так я получила шесть ударов по ягодицам и два по бедрам.
Ночь мы просидели в РУВД. Меня затолкали в актовый зал, кинули на пол, сказали, что такая мразь, как я, не имеет права сидеть на стуле, потому что я якобы координатор. И один из сотрудников нарисовал мне на спине баллончиком какой-то знак. Я не видела, я вообще не понимала, что он делает.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Иллюзия ненаказуемости должна исчезнуть". В Беларуси запускают Единую книгу преступлений режимаНекоторых людей отпускали, которые подписывали протоколы. Мне не предложили такую возможность, хотя я так была напугана избиениями и угрозами, что меня посадят на 15 лет – они постоянно всю ночь это говорили, – что я бы подписала точно. Но мне ничего не дали подписывать.
Утром нас отправили на автозаках в Окрестина, там выстроили возле стены. И, в общем-то, продолжили оскорблять и угрожать тех, у кого были метки на спинах. Днем начались суды. Меня вызвали на суд, он просто проходил в коридоре Окрестина, с улицы меня туда привели. Я с очевидными побоями на лице начала просить судью, чтобы она помогла мне выбраться. На тот момент у меня еще была вера в судей. Я ей говорила: "Пожалуйста, помогите. Если я подпишу сейчас протокол и меня отпустят, то я подпишу, намекните мне".
Но потом я осознала, что в ее взгляде ноль какого-то сопереживания, сочувствия, и вообще она хочет быстрее закончить это дело и пойти домой отдыхать. И она, пролистывая протокол, мне просто говорит: "Подписываешь или нет?" Я говорю: "Ну давайте ознакомимся. По одному протоколу меня якобы задержали на [площади] Независимости, как будто был митинг. Это место совпадает, но митинга не было". Она говорит: "Ну место совпадает? Если совпадает – подписывай". Я говорю: "Подождите, странно. А по второму что?" А по второму протоколу меня словили на Дзержинского. И вот тут уже у меня не осталось какой-то возможности подписать. Я говорю: "А эти два протокола друг друга не оспаривают?"
— Вы еще рассказывали о том, что при вас мучили мужчин, что вы слышали звуки, как издеваются над мужчинами.
Анна Сорока: На ночь нас с девушками отправили в прогулочный дворик. Нас там было около 30 девушек, было очень холодно. Не дали ничего, на что можно сесть, многие девушки были в майках, все очень замерзли. И чтобы хоть как-то согреться, мы там раз в час вставали прыгали, бегали, собрались все в комок, пытались как-то шутить, что мы на ретрите, [пытались] как-то поддерживать бодрость духа, но ровно до того момента, когда на улицу выгнали парней.
Учитывая, что в прогулочном дворике отсутствует крыша, то мы слышали абсолютно все, что происходит за стенкой. И, если честно, я такое себе представить не могла, что я когда-нибудь с таким столкнусь, потому что был дикий рев мужчин, крик. Было ощущение по звуку, что в них стреляют, что их бьют, что в них кидают гранаты, что их режут, что их насилуют. Просто невозможно было это слушать, это были просто пытки. Было очевидно, что люди, если их можно так назвать, просто издеваются. Они даже не выбивают какие-то показания – они просто получают наслаждение от избиения людей, от какого-то своего доминирования над ними. Я очень была счастлива в этот момент, что меня взяли одну, что из моих друзей [там не было мужчин]. Многие девчонки узнавали голоса своих парней, и это было хуже, чем сидеть там.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Кольку вооружил, бл**ь!": Лукашенко глазами силовиков и соцсеть для поддержки политзаключенных. Что произошло в Беларуси 3 декабря"До настоящего времени ни одного уголовного дела не возбуждено"
— К нашему эфиру присоединяется Виктория Федорова, правозащитник, представитель организации "Правовая инициатива". Именно эта организация в том числе помогала составлять этот доклад, о котором я рассказывала выше. Вы же слышали рассказ Ани. Это подпадает под то, что вы классифицируете как пытки?
Виктория Федорова: Да, однозначно, все, что рассказывала Анна, можно квалифицировать как пытка по определению, которое дано в Конвенции против пыток. В принципе, Беларусь является участницей этой конвенции, это определение включено в Уголовный кодекс, поэтому несомненно. Это действие, которое совершено государственным органом с определенной целью наказать, унизить людей, оно причиняет людям сильную физическую боль, в том числе нравственные страдания, поэтому это стопроцентные умышленные целенаправленные пытки.
— Анна, а вы после того как вышли, пришли в себя, вы обращались в какие-то правоохранительные органы, вы писали заявления?
Анна Сорока: Да, когда я вышла из Окрестина, результатов суда я не знала, но мои друзья увидели на сайте Верховного суда, что на мне висит 20 суток. И это меня жутко напугало, потому что меньше всего я хотела вернуться обратно. Мы с адвокатом начали разбираться в этом вопросе. Обжаловали решение суда Московского района в итоге в городском, и там, даже не глядя на то, что у меня была диктофонная запись – я включила диктофон, когда подходила к ОМОНу, и у меня сохранилась диктофонная запись, – не глядя на это меня признали все равно виновной, но сократили сутки до двух.
— Это вы говорите о решении судов. А писали ли вы заявления в прокуратуру, в Следственный комитет? Есть ли дела по вашим обращениям?
Анна Сорока: Я набиралась смелости три дня, чтобы решиться туда доехать, но я увидела, что у меня уже пропадают побои, поэтому на третий день я добралась, полностью составила заявление, и мне дали направление на судмедэкспертизу. Четыре месяца я получала абсолютные отписки, дело то останавливали из-за того, что не дошла судмедэкспертиза, то его восстанавливали. Но на этой неделе я была в Следственном комитете, 4 декабря опять иду туда, потому что сроки о возбуждении моего дела – до следующей пятницы. И в следующую пятницу будет уже точно известно, возбуждено ли мое дело.
— Виктория, известны ли вам случаи, когда были возбуждены дела по таким заявлениям, о которых рассказывает Анна?
Виктория Федорова: Нет, до настоящего времени ни одного уголовного дела не возбуждено. Что касается ситуации, связанной с учреждениями на Окрестина – ЦИП, ИВС, – начиная с августа нам известно о том, что все заявления по этим учреждениям были объединены в один материал проверки. И сейчас ряд следователей якобы работают над этим делом, присылая отписки о том, что проверка приостановлена по истечению трех месяцев в связи с тем, что по 200 потерпевшим не получена экспертиза. То есть 500 экспертиз уже есть, 200 экспертиз нет, и из-за этого они не возбуждают дело. То есть это поиск какой-то формальной причины для того, чтобы не возбуждать уголовное дело.
— Анна, а вы знаете личности людей, которые вас избивали, издевались над вами?
Анна Сорока: Нет, они все были в масках. Прошло уже четыре месяца. Но мне кажется, что парня, который нарисовал мне знак на спине, и еще одного сотрудника РУВД я бы смогла опознать. И из ОМОНа тоже одного смогла бы.
— Это то, о чем говорят правозащитники в этом докладе, – о том, что силовики прилагают максимум усилий для того, чтобы остаться неизвестными. Виктория, почему такая тенденция, по вашему мнению, и почему она усиливается, исходя из выводов ваших коллег?
Виктория Федорова: Если говорить о тех непосредственных исполнителях всех этих преступлений и пыток, то понятно, что здесь личная заинтересованность в том, чтобы избежать ответственности. Но закрытые лица, перевернутые погоны, отсутствие формы – это не препятствует тому, чтобы следователи Следственного комитета установили личности этих людей.
Есть ряд документов на каждый день, есть список людей: кто работает, на каком бусе, на каком объекте, на каком автозаке. И самое забавное и циничное, что следователи даже не прилагают никаких усилий для того, чтобы установить этих людей. И одно из дел, по которому мы уже получили отказ в возбуждении уголовного дела: мы прочитали это постановление, где следователь фактически расписалась сама в своем бездействии и бессилии, указав, что "ей не удалось установить личности людей, которых нужно опросить". То есть она даже не опросила никого. О чем можно говорить?
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: "Власть должна не забывать: пытки предусматривают высшую меру наказания". Павел Латушко – о будущем СК и силовых структур Беларуси