Белорусский политолог и член Координационного совета Беларуси Андрей Егоров рассказал Настоящему Времени о своем аресте, как Координационный совет продолжает работу без президиума и какой стратегии этот орган придерживается сейчас.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Андрей Егоров рассказал о работе Координационного совета без президиума
— Вы на этой неделе вышли из СИЗО?
— Да, я в среду вышел из СИЗО.
— Расскажите, как вы туда попали и первый ли это ваш раз за все время протестов?
— За время этих протестов – да, это мой первый раз. Я был задержан просто в колонне Заводского района в воскресенье, 6 сентября. И после этого 10 дней провел в ИВС.
— Как вы думаете, вас узнали, задержали специально?
— Нет, не было никакого специального задержания, вместе со мной было задержано человек 200, там, в общем, сложно было кого-то специально задерживать, просто это был абсолютно такой репрессивный конвейер, куда попали все эти люди. Точно так же уже в РОВД нас было там человек 150, и там вряд ли кого-то специально выделяли.
— А суд был у всех 200 человек?
— Кого-то отпустили, половину примерно, половину завезли уже в Жодинский ИВС, и суд проходил в ИВС, но в стандартном режиме. Ну да, примерно человек 60 было только задержанных и арестованных из нашей колонны, которые, по крайней мере, отбывали там наказание.
— Я предполагаю, что там, где вы просидели свои 10 дней, условия содержания были гораздо лучше, чем то, что мы наблюдали после президентских выборов. Все было спокойно?
— Да, с 13 августа это брутальное насилие было прекращено, и все работает, эта вся репрессивная система, в ее привычном режиме: насилие применяется, но оно обычно связано с задержаниями людей, если идет столкновение протестующих и милиции, попытки сопротивления задержаниям со стороны протестующих, попытки отбивать людей, которых они задерживают. То есть вот тогда насилие есть, но дальше, в общем-то, все работает в стандартном дегуманизирующем режиме, но без эксцессов насилия в отношении протестующих.
— По вашим личным ощущениям, люди, которые, наверное, отчасти могут являться политическими заключенными, какой процент составляют от всей массы людей, которые сейчас находятся – не важно, по каким делам – в заключении?
— Вы имеете в виду от всех вообще?
— Да. Я пытаюсь понять, система сейчас работает исключительно на то, чтобы убрать максимально возможное число людей с улиц, или какие-то другие люди тоже попадают?
— Насколько я знаю по отзывам тех людей, которые со мной отбывали наказание, были в других, например, на Окрестина и Жодино – это два основных места, где отбывают арест протестующие, – все они говорят, что практически все мелкие нарушители, всякие мелкие хищения, алкоголики, бездомные, алиментщики, которые раньше попадали туда, сейчас их нет. То есть их не видно, все камеры освобождены для политических. В Жодино это, наверное, несколько корпусов; один, по крайней мере, точно целиком отведен под протестующих.
Но репрессивная машина справляется, то есть мы понимаем теперь потолок их возможностей – заключается что-то около тысячи задержанных по всей стране. То есть они справляются с потоком где-то 700 человек, которых они могут задержать за день в Минске. А дальше эта система перегружается, и просто у них нет возможности задержать большее количество людей, а тем более посадить всех задержанных на сутки, потому что нет таких возможностей.
— И этим же объясняется то, что часть людей практически сразу после задержания они отпускают, просто потому что мест нет?
— Да, они отпускают, потому что нет мест, их негде содержать. И поэтому к части людей применяется не арест, а штрафы, просто потому что система перегружена и работает в таком очень напряженном режиме. Поэтому доходит вплоть до того, что просто люди в милиции мобилизованы и занимаются не своей работой. Например, люди, которые отвечают за безопасность дорожного движения, ГАИ, они тоже мобилизованы и в РОВД сопровождают задержанных по политическим мотивам. А это их, в общем, не профильная работа, они несколько нервничают и злятся, потому что они должны быть в это время уже дома, а их заставляют заниматься не их работой.
Точно так же не хватает, по-моему, персонала в ИВС, который должен работать с этими заключенными по разным причинам. И из-за того, что такой поток людей, из-за того, что часть людей отказывается работать и увольняются, уходят в отпуска какие-нибудь, есть ощущение того, что они с той стороны, в общем, тоже устают.
— Как вы думаете, люди, которые работают в этой системе и недовольны тем, что им приходится работать на износ, они не могут вовремя пойти домой, они, скорее, свое недовольство будут направлять на тех людей, которых задерживают, или на тех людей, которые дают команду задерживать?
— Я думаю, тут по-разному. Это зависит от человека. Вообще время сейчас таких персональных, личных действий, личной ответственности. И поэтому тут каждый реагирует так, как ему позволяет совесть и понимание ситуации, самоощущение, ответственность. Но можно, наверное, выделить таких три группы большие среди силовиков. Часть из них абсолютно лояльна этому режиму, часть поддерживает протестующих и иногда она прямо выражает свою поддержку протестующим: какой-нибудь милиционер, иногда даже с должностью полковника, например начальник какого-то отдела в РОВД, может сказать кому-нибудь, подмигнув: "Ребята, я-то с вами". Но при этом он продолжает там быть лояльным.
Ну и люди, которые между этими группами находятся, которые часто думают, что их просто подставляют в этой ситуации. Подставляют тем, что им приходится делать не свою работу, подставляют тем, что после этой вспышки насилия общество негативно относится к милиции вообще, хотя многие из них непричастны.
Например, случай в ИВС рассказывали, когда работники ИВС крайне злились на омоновцев, которые приводили заключенных, потому что сегодня их обвиняют в том, что: "Вы создали на Окрестина Освенцим в эти дни". Ну а они не делали этого, то есть они не хотели этого делать, это делалось в Окрестина, но не их руками. А их теперь обвиняют в том, что они создали там концлагерь. И это им, безусловно, не нравится. Поэтому там очень много внутренних напряжений возникает, и люди там по-разному реагируют на это.
— Расскажите еще про то, как функционирует практически обезглавленный Координационный совет оппозиции. Много усилий было приложено для того, чтобы разогнать в том или ином виде президиум. Чем сейчас совет занимается?
— Совет принял решение о том, что пока президиум разгромлен, то основной состав совета является управляющим органом. Там больше людей, конечно, и решение принимать несколько сложнее, но это не означает, что Координационный совет утратил свою функциональность. Сейчас, например, довольно активно разворачивается процесс приобретения внутренней формальной легитимности. Потому что власти постоянно обвиняют Координационный совет, мол: "Вы никого не представляете".
Но сейчас запущен, например, процесс, когда граждане выражают свое доверие Координационному совету в том, что он является представителем протестующих, в том, что он уполномочен вести диалог с властями. За пару дней это больше 300 тысяч граждан, которые выразили поддержку Координационному совету. Точно такой же процесс уже идет среди общественных организаций и политических партий, профсоюзов, неформальных сообществ и так далее, которые принимают такие своеобразные верительные грамоты для Координационного совета.
Вопрос, конечно, с лидерами и спикерами от имени Координационного совета после того, как многие члены президиума были выдавлены из страны или посажены в тюрьму, стоит достаточно остро, но я думаю, он тоже в ближайшее время решится. Я здесь обращаю внимание на смену спикера в штабе, команде Виктора Бабарико, который был после того, как Мария Колесникова оказалась в тюрьме: на ее место пришел Макс Багрецов, который совершенно четко выразил позицию: "Я здесь третий человек на этом месте после самого Виктора Бабарико и Марии Колесниковой, и вот теперь я. И я, наверное, не последний здесь. Но если меня посадят, кто-то придет следующий". И Координационный совет, в принципе, наследует эту же логику работы. Они не смогут всех посадить.
— На каком уровне могут идти эти диалоги с представителями власти? Потому что уже все понимают, что со стороны Александра Лукашенко диалог вообще невозможен. Исключено. С кем Координационный совет пытается разговаривать?
— Координационный совет пытается разговаривать с другими структурами. С министерствами, локальными властями и так далее. Сейчас тоже мы думаем о том, как ввести этот процесс в такое более регулируемое поле легальных рамок. Например, через какие-то общественные тематические слушания по каким-то вопросам, куда можно будет попробовать вытягивать представителей властей.
Ну и вы же понимаете, что там много разных децентрализованных действий происходит, которые непосредственно не связаны с Координационным советом, но проходят в координации разных групп. Например, продолжается структурирование людей по местному принципу, люди ведут процесс отзыва депутатов, он уже дает свои результаты, часть депутатов уже провела встречи с избирателями. Некоторые из них выразили свою более или менее уверенную поддержку требованиям протестующих: по крайней мере, со стороны Воронецкого было признание права людей на выражение своего недовольства. Кто-то говорит о том, что не держится за свое место и готов был бы даже уйти. Депутаты Минского городского совета местного, по крайней мере, один из них просто поддержал протестующих сегодня, призвал прекратить насилие.
В общем, это дает свои результаты. Но пока это происходит на таком среднем уровне чиновников, не затрагивая министров, замминистров. Хотя даже на этом уровне, на уровне замминистров отдельных министерств есть вполне лояльные к протестующим люди, на уровне начальников отделов есть те, кто категорически против того, чтобы, например, людей из их отдела в министерстве вынуждали выходить на проправительственные митинги. Батинги, как мы их называем.