"Зимой фронт не встанет". Аналитик Института изучения войны – о ситуации вокруг Херсона, наступлении ВСУ и мобилизованных россиянах

Полномасштабная война в Украине, начатая Россией 24 февраля 2022 года, продолжается уже почти девять месяцев. Российские военные обстреливают ракетами жилые дома и энергетическую инфраструктуру украинских городов – во время одного из самых масштабных обстрелов последнего времени по населенным пунктам Украины было выпущено почти сто ракет. В освобожденном Херсоне находят пыточные камеры и захоронения погибших во время оккупации людей, тем временем появляются первые – пока неофициальные – сообщения о попытках ВСУ продвинуться на левый берег Днепра.

Что происходит вокруг Херсона, а также в районе боевых действий в Донецкой и Запорожской областях Украины, как влияет на боеспособность российской армии призыв в ее ряды мобилизованных и заключенных, как изменится ситуация на фронте зимой – об этом мы побеседовали с аналитиком американского Института изучения войны Екатериной Степаненко.

— В центр Киева [во время российского обстрела 15 ноября] попали ракеты, есть пострадавшие, попали они в том числе в жилые дома. Мы не впервые такое видим. В чем тактика российских войск стрелять именно по центру Киева?

— Эта тактика – напугать. Напугать украинцев, сломать их, сломать их цель дальше продолжать воевать. И показать своей аудитории дома, в России, что режим Путина и [командующий силами РФ в Украине Сергей] Суровикин могут еще что-то сделать, чтобы навредить Украине, после своих потерь в Херсоне, Харькове, Лимане, в Киеве, на Змеином острове и так далее.

Что происходит вокруг Херсона

— К слову, о Херсоне. Есть разные свидетельства того, что ВСУ уже на левом берегу, который сейчас оккупирован Россией. Что видите вы, подтверждаете ли вы это?

— Пока что мы не можем подтвердить эту информацию, у нас не было фотографий либо [данных геолокации] – мы используем геолокацию, чтобы определить, есть ли военные на какой-то стороне берега. Поэтому сейчас мы не можем подтвердить это. Но я могу сказать, что у украинцев всегда есть инициатива: если они хотят продолжать дальше передвигаться на левый берег и если есть у них возможность это сделать, то мы не можем сказать, что это нереально. Все будет зависеть от того, что украинские войска видят перед собой сейчас, какую возможность видят.

— Судя по тем темпам, которыми идут ВСУ в Херсонской области, как скоро украинские военные смогут занять значимую (именно значимую) часть левого берега, который сейчас оккупирован Россией? От чего это будет зависеть?

— Это все опять же будет зависеть от того, смогут ли они продвинуть свою логистику через реку. Это была бы довольно большая проблема для русских, когда они были на правом берегу. Поэтому все будет в зависимости от того, создали ли они прецедент и создали ли они дороги для логистики с одного берега на другой. Если продолжать наступление, то это тоже займет [время, которое потребуется на] какую-то подготовку, – то, что русские войска, в принципе, делали не совсем правильно на протяжении всей этой военной операции.

— А какой должна быть буферная зона, чтобы свести к минимуму обстрелы самого Херсона?

— Где-то 15-25 км, это стандартный промежуток для артиллерии. Поэтому это будет где-то район за Алешками (если смотреть по карте) либо за Голой Пристанью.

— Чисто стратегически сдача Херсона для российской армии – это сильная потеря? Или город для российской армии имел чисто символическое значение, как единственный занятый административный центр?

— Это, конечно, имеет стратегическое значение, потому что они хотели продолжать дальше: это был стратегический маневр, чтобы дальше пойти через Николаев на Одессу. Видать, это не совсем получилось, поэтому они потеряли ту инициативу, которая у них была с самого первого дня войны. А также это доступ к морю, который был со стороны Херсона – Николаева. Поэтому я считаю, что это был, помимо символического проигрыша, еще и стратегический проигрыш для продолжения наступления русских дальше.

— Можно ли сказать после отступления российских войск из Херсона, что Николаев в целом может вздохнуть свободно?

— Тяжело сказать. Сейчас идет ритуальное использование дронов, особенно иранского производства, поэтому война будет продолжаться – методами обстрелов, а также дронов и всего прочего. Война будет продолжаться в южной части Украины просто всеми разными методами, которые есть у русских.

Каховская ГЭС, Крым и передвижение российской армии

— А если обобщить немного ситуацию (я понимаю, что мы обычно говорим "южное направление", но давайте немного сузим – херсонское направление), то со стороны ВСУ и российской армии что вы сейчас видите, какие там расстановки?

— Я не могу это комментировать на самом деле, потому что мы не смотрим на расстановки украинцев, из соображений ОПСЕК (OPSEC) – операционная безопасность украинских войск, мы это не обсуждаем. Мы не мониторим, где украинские войска находятся и какие системы они устанавливают.

— А про российскую армию что можете сказать?

— Про российскую армию можно больше, конечно, сказать. Мы наблюдали на протяжении где-то середины октября, как они устанавливали вторые линии фортификации на левом берегу – мы видели это в Каховке, Новой Каховке. Есть отчеты от русских о том, что промежуток, который они устанавливают, – где-то 15 км от берега. Мы наблюдаем, что они продолжают фортификации своих позиций, инженерные войска приезжают и делают фортификации. Мы пока еще не видели, чтобы была какая-то передислокация войск с Херсона на другие промежутки, но я предполагаю, что будет какая-то передислокация этих войск на другие сегменты наступления в Донецкой области или даже в восточной Запорожской области – Павловка или еще что-нибудь.

— Насколько важно, кто контролирует Каховскую ГЭС? Почему этот объект настолько важен стратегически?

— Понятное дело, вся стратегическая инфраструктура может быть использована против оппонента – как в информационном пространстве, так и в военном пространстве. Это довольно критический объект для украинцев, как и для русских, потому что он снабжает еще Запорожскую атомную электростанцию. Мы будем продолжать смотреть за ситуацией, как она будет продвигаться.

— Если продолжать наш разговор про южное направление: а что в Крыму? Россия ведь использует аннексированный украинский полуостров для совершения атак, оттуда вылетают самолеты? Он по-прежнему является для российской армии главной базой для наступления на юге Украины?

— Вы знаете, на самом деле после обвала одной части моста, я думаю, что линия логистики в Крыму, наверное, все-таки не такая сильная, как раньше была. Мы видим много отчетов о том, что русским приходится ехать по дороге через Мариуполь на юг, и я думаю, что это сильно влияет на использование Крыма как военной базы. Мне очень понравился отчет британской разведки, где они сказали, что русские не смогут восстановить мост до сентября 2023 года. Поэтому я думаю, что сейчас у русских войск очень мало [возможностей] есть, чтобы использовать этот мост, этот способ логистики на полную [мощность].

Запорожская и Донецкая области – что происходит там

— Мы подробно говорили про Херсон, вообще про юг Украины. А по другим направлениям сейчас что происходит, на что обращаете внимание вы?

— Мы очень много видим источников, особенно русских военкоров, которые говорят, что украинцы готовят какое-то контрнаступление в Запорожской области. Опять же – мы не можем подтвердить эту информацию, но это очень часто появляется на всех телеграм-каналах, которые говорят, что они находятся в Донецкой области, в Запорожской области, еще где-то. Очень интересно наблюдать за этой ситуацией, но мы не можем сделать никакого прогноза по поводу этого направления.

Также мы видим, что русские вернули свой интерес к Донецкой области, особенно к юго-западной части Донецкой области. Мы давно не видели наступлений там – на протяжении лета, – и сейчас мы наблюдаем за ситуацией там.

— Это говорит о том, что российские войска туда перебросили все свои силы или нет?

— Пока еще тяжело что-то сказать. Мы знаем от украинской стороны, бригадир [Алексей] Громов, по-моему, сказал, что они уже перебросили своих мобилизованных людей на тот промежуток фронта. Я предполагаю, что, так как мы видим всплеск наступления на этой территории, битвы и все прочее, мы увидим дальше, что они начнут нападать еще больше, чем было. Но я не уверена, насколько это будет эффективно. Как наступать на Павловку, продвинуться на Павловку – это не такая большая военная победа, как им, наверное, казалось.

"В теорию о том, что зимой фронт встанет, не надо верить"

— Вы сказали, что прогнозы давать не будете, но вы понимаете, что прогнозы сейчас, наверное, всю нашу аудиторию волнуют. Можете ли вы какие-то перспективы обозначить по разным направлениям, какие лично видите вы?

— Я думаю, что теория о том, что зимой все перестанет, никто не будет воевать, фронт встанет, – я не думаю, что в это надо верить, так как обе стороны показывают, что они готовы воевать. Кстати, зимой в какой-то мере даже легче воевать из-за того, что все замерзает и нет такой грязюки, как сейчас мы видим в Бахмуте, в районе Авдеевки. Поэтому я думаю, что зимой мы увидим продолжение войны, продолжение наступлений с обеих сторон. Я думаю, что на русских это, наверное, больше повлияет, чем на украинцев, так как они постоянно показывают, что у них довольно старое оборудование, которое, наверное, не будет так способно [работать] зимой, как у украинцев. Но опять же я думаю, мы будем продолжать наблюдать за этой ситуацией, как мобилизованные будут поступать на другие линии.

— Вы уже сказали, что вы не говорите про украинскую армию, не даете оценок ее численности, наступлениям, тактике и т.д. Но тем не менее сейчас можно сказать, что украинская армия успешно проводит наступления?

— Конечно, они продолжают биться в Сватове, Кременная – это довольно интересный участок фронта, они продолжают наступать в том направлении. На самом деле есть еще такой момент в том, что украинцы играют довольно умно: они начинают как бы с тыла, то есть атакуют проблемные зоны российских войск, атакуют именно склады, логистику. Это очень важно: уничтожить поток, который идет русским, – это важнее, чем просто идти в наступление прямо без подготовки.

— Можете ли вы сказать, за счет чего удается это украинской стороне, украинской армии – это западное современное оружие, западные инструкторы или действительно опыт ведения войны на Донбассе, которая продолжалась с 2014 года?

— В зависимости от направления. Понятное дело, что восемь лет войны на Донбассе все-таки помогли украинцам подготовиться к качественному наступлению в том регионе, опять же – фортификации в Авдеевке, фортификации и подготовка в Славянске. Это повлияло на то, что украинцы смогли сдержать ту линию фронта такой промежуток времени. Также западное оружие очень помогает украинцам, опять же "Хаймарсы" показали свою эффективность на херсонском направлении, и я думаю, что будут также продолжать использовать это для разных контрнаступлений.

— А Путин, когда начинал войну, он этого не понимал, не знал, не мог предугадать?

— Я думаю, он жил, наверное, в 2014-м, до 2014 года, где ему казалось, что на самом деле его войска встретят с цветами, – совсем не понимая тонкости украинской натуры, тонкости национального мышления, национальной истории. Поэтому я думаю, что либо он сам себе подсказал неправильно, либо ему подсказали неправильно, что украинцы сдадутся.

— А вы видите, какая стратегия у Кремля сейчас образовалась?

— Сейчас очень тяжело сказать. Они используют атаки на украинские энергетические блоки, но сказать, что какая-то конкретная операция, какая-то конкретная идея у них есть для продолжения этой войны, очень тяжело. К примеру, мне не совсем понятно, что они сейчас делают в Кременной – Сватове, кроме того, что держат эти позиции на западе Луганской области. Мне кажется, что в Донецке более-менее понятная идея в том, что захватить Бахмут надо и раздвинуть эту линию от донецкого аэропорта немножко как бы на запад и на север. Но так, чтобы сказать, что у них есть какая-то военная стратегия, довольно тяжело. Они используют мобилизованных, чтобы просто их кинуть на какую-то "дырку" и ее закрыть на секунду. Поэтому не совсем понятно. Одно известно: они продолжают видеть вот эту грандиозную идею о том, что надо захватить всю Украину. Это очень видно в пабликах, которые кричат: "За войну" – то, что надо продолжать войну, и в принципе в риторике Путина, который за все это время не создал серьезной платформы для каких-нибудь переговоров.

Мобилизованные и заключенные на службе России

— Вы сказали про мобилизованных. Какую оценку вы бы дали российским военным мобилизованным, насколько они боеспособны (скорее в этом качестве хочется их оценить, чем в плане численности)?

— Есть два типа мобилизованных, которых мы видели. Первая группа – это те, кого просто отправили в первую неделю октября на [направление] Сватово – Кременная, чтобы сдержать фронт. Есть очень много хороших видео от оппозиционных каналов и каналов, которые борются за права русских. Они очень много показывали видео, где эти люди просто без оружия, без мотивации. Есть очень много репортажей о том, что русских даже закрывают в подвалах в оккупированных Луганской и Донецкой областях, – они показывают то, что у них нет мотивации, у них нет цели, у них нет командования. А те, которые сейчас еще поступают, которые получили месяц подготовки: в Московской области на днях говорили, что их даже не подготовили стрелять, они стреляли по мишеням, которых не существует (только в воображении). Даже если им давали на подготовку месяц, этого все равно не хватало для того, чтобы их правильно подготовить к такой операции, к такой войне на самом деле. Поэтому я не считаю, что они довольно подготовленная сила.

— Что вы можете сказать о "вагнеровцах", которые состоят из довольно разного контингента, и какова здесь вообще роль [Евгения] Пригожина в этой войне?

— "Вагнер" – это тоже конгломерат сил, который тоже использует разные источники своих людей. Мы видим, что они продолжают набирать зэков воевать на бахмутском направлении, и сейчас говорят, что они в Лисичанске – лисичанское направление, Белогоровка. Опять же эти люди не совсем подготовлены. Очень много есть информации о том, что эти зэки болеют и заражают всех других "вагнеровцев". Ситуация примерно такая же, как и у традиционных группировок военных под [руководством] министерства обороны [России]. Но коробочка другая – в том плане, что Пригожин и "Вагнер" могут рекламировать себя с лучшей перспективой, чем, наверное, министерство обороны.

— Мы понимаем, что потенциал по живой силе все равно рано или поздно закончится. По вашей оценке, насколько еще Кремль может пополнять ряды новыми мобилизованными для войны в Украине?

— Это тяжело сказать. У них очень много людей, это большая страна. Сейчас мы видим, что Путин подписывает все эти разные законы о том, что можно подписывать контракты с зэками либо мобилизовать зэков. Мы видим эти законы, которые он может, в принципе, использовать, чтобы начать еще одну мобилизационную волну. Но все это время Путин показывал, что он не совсем хотел объявлять мобилизацию, он не совсем хотел показывать это все вживую. Вместо того, чтобы всех мобилизовать, к примеру, Путин пытался финансово подкупить этих людей, чтобы они воевали, – и я не знаю, насколько у них хватит денег, чтобы все это делать. Мы видим много протестов жен, мам, бабушек, которые говорят: "Мы не получали никакой компенсации". Я думаю, что это тоже серьезная проблема для Кремля, как они все это смогут спонсировать, если мы включаем [в этот список] мобилизованных, мы включаем волонтерские батальоны, все эти БАРС, все эти казаки – это все будет играть на продолжительность этой инициативы в Кремле.

"Только открытые источники" – как работает Институт изучения войны

— Вы в самом начале разговора сказали, что основной акцент вы как Институт изучения войны делаете непосредственно на российской армии, а не на украинской. Почему?

— Потому что для нас нет смысла изучать украинскую армию, мы хотим наблюдать, где противник находится, где проблемы у русских, чтобы показать, в чем на самом деле [состоят] проблемы их. Мы не хотим навредить украинским военным, у нас такая идеология в институте.

— За это, как вы знаете, вас очень "любит" российская пропаганда, которая утверждает, что вы плодите слухи. То, что вы выкладываете, в принципе подтверждается ссылками, но все эти ссылки – это ссылки на открытые источники. Это единственный способ получения информации у вас?

— Да, мы получаем информацию только из открытых источников: все карты, все отчеты, которые мы пишем, все идет только из открытых источников, которые мы можем потом процитировать внизу. Мы не получаем никакой информации ни от каких правительств, и, как вы и сказали, все, кому интересно, могут прочитать, откуда мы берем все эти цитаты.

— То есть вообще нет данных от источников, от разведок?

— Нет. Могу честно сказать, как человек, который пишет каждый день, – нет.