"Не столько страшна война, как возвращение домой". Истории военных с посттравматическим расстройством

Согласно докладу Всемирной организации здравоохранения, почти 10 миллионов жителей Украины могут столкнуться с психологическими проблемами, причем примерно у четырех миллионов они могут проявиться в умеренной или тяжелой форме.

С проявлениями посттравматического стрессового расстройства – ПТСР – столкнулась почти треть американских ветеранов войн в Ираке и Афганистане. И если в этом исследовании речь идет исключительно о профессиональных военнослужащих, то в Украине участниками боевых действий поневоле стали еще и миллионы мирных жителей.

Радио Свобода рассказывает истории военнослужащих, которые столкнулись с посттравматическим стрессовым расстройством. Найти собеседников было непросто: многие сейчас на фронте, кто-то проходит лечение, другие просто не обращают внимания на свое состояние или отказываются говорить, отмечают журналисты.

Что такое ПТСР?

"Ранее ПТСР описывалось лишь как тревожное расстройство, но сейчас клиническая картина стала более полной: теперь ПТСР описывается как расстройство, связанное со стрессом, которое может включать в себя симптомы диссоциации, – говорит бельгийский профессор, специалист по психологическим травмам Эрик де Суар. – Обычно все начинается с того, что человек проживает ситуацию, которая несет неожиданный и жестокий характер для психики и зачастую связана с угрозой для жизни, или же человек становится свидетелем смерти или серьезной травмы других людей.

Эрик де Суар

Симптомы делятся на четыре группы. Первая группа симптомов заставляет вас вновь и вновь проживать одну и ту же ситуацию – это симптомы воспроизведения. Вторая группа – симптомы отрицания и избегания ситуации – эмоциональное онемение. В данном случае вы также воспроизводите ситуацию, но при этом отрицаете случившееся. Третья группа – гипервозбуждение. Ваши внутренние механизмы вырабатывают энергию, которая позволяет вам бороться с чувством опасности или избегать его. Последняя группа симптомов напоминает депрессию. Речь идет о глобальном изменении вашего мировоззрения, которое вас подавляет и угнетает. Вы ощущаете себя так, будто у вас попросту нет будущего в этом мире.

Если у вас наблюдаются данные симптомы и они не проходят в течение месяца, то есть вероятность, что человек страдает от посттравматического стрессового расстройства. Для выявления я задаю военнослужащим ряд вопросов с пятибалльной шкалой ответов, где 0 – "совсем нет" и 4 – "да, постоянно".

Например, я спрашиваю, снятся ли им ночные кошмары. Большинство солдат сталкиваются с теми или иными симптомами в разные периоды своей жизни. Бойцы элитных подразделений, с которыми я общался, травмированы в определенной мере, но это и делает из них хороших солдат, поскольку они способны быстро реагировать на изменения обстановки, не поддаются панике и способны контролировать свои эмоции", – рассказал Эрик де Суар.

"Мне было лучше на войне: там все проще и понятнее"

Стивен Гелдерс

Бельгийский ветеран Стивен Гелдерс принял участие во многих военных кампаниях: он был в Заире, дважды в Сомали, Руанде, Бурунди, Косове и Афганистане.

Первые симптомы ПТСР появились у Стивена еще после операции в Сомали в 1992-1993 годах. Это была одна из тяжелейших миссий, вспоминает он:

– Когда я вернулся, все было как обычно, но моя семья заметила, что я изменился. Я пытался попросту закрыться в себе для своей собственной безопасности. Я жил так десятки лет и не обращал внимания на то, что болезнь развивалась. Я понимал, что со мной что-то не так, но я не просил о помощи. Зачастую я вел себя очень агрессивно по отношению к близким мне людям и не мог контролировать свою злость.

Когда я возвращался с миссий, я на несколько недель закрывался в комнате и никуда не выходил, потому что мне было очень трудно вернуться к обычной жизни. У меня развивалась паранойя. Мне действительно было лучше на войне: там все проще и понятнее, потому что я провел там всю свою жизнь.

Мне до сих пор, спустя десятки лет, практически каждую ночь снятся кошмары. Мне всегда снится война, но вместо своих сослуживцев я вижу своих родных. Прямо там, на войне, со мной в одном окопе.

У меня были очень серьезные проблемы с азартными играми. Я проиграл все, что у меня было. Я очень благодарен моей жене за то, что она понимает меня и не бросила меня в этот тяжелейший момент моей жизни. Ты пытаешься убежать от своей проблемы, забыть про нее, спрятаться за игрой, – вспоминает Стивен Гелдерс.

В армии мужчине не оказывали психологической помощи, предлагали только пообщаться с капелланом батальона. После Афганистана он пять лет проработал в бельгийских ВВС. По словам Стивена, работа была несложная, но из-за ПТСР у ветерана часто возникали конфликты с сослуживцами, и ему пришлось уволиться по состоянию здоровья. Тогда мужчина впал в депрессию и задумался о суициде, но в последний момент решил обратиться к специалисту за помощью:

– Мы прорабатывали мои воспоминания с психологом. Я учился контролировать свои эмоции. Мы искали связи между моим военным опытом и моей вспыльчивостью в обычной жизни. Теперь, когда я злюсь, я стараюсь найти этому причину и использую дыхательные упражнения, чтобы успокоиться. Лечение заняло семь долгих лет. Я продолжаю медитировать и выполнять дыхательные упражнения по сей день. Я также написал книгу о пережитом мной опыте.

– Почему же вы ждали больше 20 лет, чтобы обратиться за помощью?

– Это была защитная реакция. Попросить о помощи очень трудно. Проще пытаться жить с проблемой, закрыться в себе и глушить боль азартными играми или алкоголем. Я обратился за помощью только тогда, когда был близок к смерти.

– Многие ваши сослуживцы столкнулись с подобной проблемой?

– Мои коллеги никогда откровенно не говорили о своих проблемах. Когда я написал книгу о своем боевом опыте и проблемах, с которыми я столкнулся, многие люди пришли купить ее, это были сами военнослужащие или их родственники – многих я знал лично. Кто-то из моих сослуживцев покончил с собой, у кого-то большие проблемы в семье.

– Возможно ли полностью восстановиться от ПТСР?

– Нет, ты можешь научиться контролировать свое состояние с помощью медитации, но забыть все это невозможно.

Я просто хочу добавить, что помогать военным, которые вернулись с тяжелейший миссий, просто необходимо! В Украине ситуация осложняется тем, что помочь многим военнослужащим сейчас не представляется возможным. Проработка воспоминаний и терапия – очень длительные процессы. Конечно, вы можете облегчить симптомы, но потом солдаты вновь отправятся на фронт, и все начнется по новой. Конечно, идеально, если на войну будут отправлять только морально подготовленных военнослужащих, но в случае с Украиной это невозможно.

"Просто не замечаешь, что разрушаешься изнутри"

Украинцу Игорю Дерману 31 год. В 2014 году он окончил Харьковский танковый институт и сразу попал на фронт. В 2017 году он наступил на противопехотную мину. Ему ампутировали ногу ниже колена. "В момент подрыва я не потерял сознания. Я помню, как я упал на снег, проверил, есть ли кровотечение. У меня еще был осколок в районе глаза. Проверил: кровотечения нет, глаз на месте. Я обрадовался, что голова и все остальное у меня целое. Мы были на минном поле, и я немного переживал, чтобы я рукой не задел мину, когда полз назад", – вспоминает Дерман.

Игорь Дерман

После ранения он вернулся в танковый институт и проработал там год, а после уволился. Игорь вспоминает, что уже через месяц после ампутации ноги он начал заниматься спортом, что помогло ему не только в физическом восстановлении, но и в психологическом:

"В 2017 году в Украине уже были спортивные проекты для ребят с ампутациями: у кого-то не было ноги выше колена, у кого-то руки. Чтобы вы понимали, потерять ногу – это фигня. Без руки – уже жесть. Это гораздо сложнее физически. И вот я начал заниматься спортом спустя месяц после ранения. Я мотивировал себя тем, что спорт поможет мне восстановиться и привести себя в порядок".

Спустя два года война все-таки напомнила о себе, вспоминает Игорь Дерман:

– Психологически все хорошо, пока ты находишься в кругу сослуживцев, где-то на базе, занимаешься спортом постоянно. Через года так два после увольнения проявились отголоски войны: у меня началась депрессия. Мне трудно было устроиться на работу, найти себя в жизни. У меня просто не было желания ничего делать. Это апатия, лень. У тебя нет никакой мотивации что-то делать. Тогда в мою жизнь пришел алкоголь, и какое-то время у меня была с ним проблема. Иногда просто так проявлял агрессию, в том числе в кругу своей семьи.

За все это время раз 5-10 мне снились кошмары, связанные с войной, а флешбэки у меня чаще были наяву. Идешь по улице, это было где-то в 2018-2019 годах, видишь раздолбанную военную машину: видно, что пацаны с "передка" приехали, и ты себя ощущаешь очень странно в такие моменты. Ты понимаешь, что это за люди, откуда они приехали, чем занимались, и сразу вспоминаешь свою жизнь, если это вообще можно назвать жизнью.

Большинство окружающих тебя людей этого просто не понимали. Война постоянно с тобой, куда бы ты ни пошел.

–​ Многие военнослужащие сталкиваются с психологическими проблемами по окончании службы?

– Ну, у меня брат тоже воюет с 2014 года. У него явные признаки ПТСР, но вы же знаете, что мужики – они же такие… Никогда не болеют, тем более сходить к психологу? Пф, да ты что! Какой психолог? Все хорошо, лучше пойти выпить 50 граммов, и все будет хорошо, мы же мужики.

Брат Игоря отказался от общения.

–​ Помогает ли ВСУ или Минобороны в психологическом восстановлении?

– В вооруженных силах есть структурные подразделения, которые оказывают психологическую помощь. Это называется морально-психологические обеспечение (МПО), но профильных психологов, которые действительно крутые ребята и могут сказать, что вот этого парня точно надо сразу убирать и лечить, потому что он не может качественно нести службу, действительно мало. Их количество растет – это надо отметить. Я лично нашел себе обычного гражданского психотерапевта, у которой муж тоже военнослужащий. Я ее, кстати, нашел через Veteran Hub в Киеве – ребята занимаются психологической и юридической помощью ветеранам, помогают найти работу в тылу.

Когда я искал психотерапевта в госпиталях – я не знаю, может, сейчас ситуация изменилась, – тебя просто пичкали там таблетками, мне такое не надо. Ты не выздоровеешь, будешь только ходить и слюну пускать, – говорит Игорь Дерман.

Украинский военнослужащий, пожелавший остаться анонимным, рассказал Радио Свобода, что военнослужащих с психологическими травмами все еще лечат в основном медикаментозно:

"Бойцы нашего батальона были на очень сложных участках фронта. Многие получили психологические травмы и сейчас проходят реабилитацию. Они, скажем так, находятся в вегетативном состоянии. Я даже не могу толком узнать, как они себя чувствуют. Бойцы сейчас на седативных препаратах, транквилизаторах, и диалог с ними построить попросту невозможно".

Эрик де Суар считает, что такой подход не может быть эффективным:

"Терапия должна включать в себя сочетание специализированного лечения травм на основе когнитивно-поведенческой терапии. Качественное лечение включает в себя как терапию, так и медикаментозное лечение. Еще необходима поддержка со стороны сообщества. Допустим, вы ветеран войны, потерявший ногу или, например, глаз. Вы вернулись в свою страну, и все смотрят на вас исключительно как на военного героя. Вас возносят на пьедестал героя и запрещают вам грустить, говорить о своих проблемах, потому что вы герой.

Так происходит в США. Перед большими футбольными матчами они выводят ветерана на поле, чтобы он сделал первый удар по мячу. Из-за того, что ветераны показываются исключительно как герои, им попросту нельзя делиться своими проблемами и вести себя как обычные люди.

Поэтому некоторые предпочитают покончить с собой, вместо того чтобы обратиться к специалисту. Не забывайте, на одного погибшего в Ираке и Афганистане американского солдата приходится пятеро совершивших суицид. Это происходит в том числе из-за неправильного лечения: их пичкают антидепрессантами, антипсихотическими препаратами, снотворными и успокоительными. Этот "коктейль" различных препаратов вводит людей в состояние суицидального психоза", – считает Эрик де Суар.

Продолжает Игорь Дерман:

– Меня сначала тоже лечили преимущественно таблетками – это помогло выйти из критического состояния и перестать употреблять алкоголь, но это не был тот уровень, до которого я хотел дойти.

Потом уже, когда я ходил на консультации к психотерапевту – на протяжении примерно двух лет, я постепенно начал отходить от этих воспоминаний после специальной терапии – псилоцибиновой (о пользе данной терапии говорится в отдельных исследованиях, но ученые и врачи не пришли к единому мнению насчет такого метода лечения. Стоит также иметь в виду, что согласно украинскому законодательству данный вид лечения является противозаконным – РС). Мой психотерапевт прошел для этого обучение за границей. Мы прорабатывали все мои травмы через разговор, а также я под ее наблюдением принимал псилоцибиновые грибы.

После данной терапии все наладилось, и я понял, что больше не вернусь в то состояние. В какой-то момент я начал просто снова ощущать вкус жизни, у меня появилась мотивация жить. Скажу вам так: все у меня было хорошо до 24 февраля. Мы с братом занимались бизнесом, у нас был свой ресторан бургеров в Киеве, и я еще занимался импортом автомобилей.

–​ Изменила ли вас война?

– Наверное, я стал черствым. Это все из-за эмоционального выгорания, потому что сложно остаться тем, кем ты был, после всего, что ты видел и пережил. У тебя просто сужается спектр эмоций. Ты перестаешь получать удовольствие от еды, просмотра хорошего фильма. Многие вещи, интересные невоевавшим людям, меня попросту перестали занимать. Солнышко светит, птички поют, тебе говорят: "Посмотри, какая гора", а у тебя перед глазами, б****, террикон, с которого тебя обстреливали.

С другой стороны, начинаешь ценить жизнь. Я стал более решительным. Раньше я много сомневался – делать или нет. Сейчас мне стало легче принимать решения. Надо делать – там будет видно. Не сделаешь – будешь жалеть. Ценишь жизнь, семью, все, что у тебя есть. Понимаешь, что всего можно и нужно добиваться. Не получается – старайся. Не выходит снова – делай что-то еще.

–​ Чем вы планируете заниматься после войны?

– Хотелось бы, конечно, поездить по миру годик-другой, а потом вернуться с новыми силами в Украину и начать что-то делать. У нас есть ресторан, который перестал работать 24 февраля, – нужно его восстанавливать. А так хотелось бы посвятить себя чему-то полезному для людей. Я вижу, какая тяжелая ситуация у нас в стране с психологическим состоянием людей. Тот же ПТСР может быть не только у военных, но и у гражданских, потому что они тоже участники этой войны. Мы будем жить в окружении людей, которых нужно лечить. Последнее время я часто думаю о том, чтобы посвятить часть своей жизни психологической помощи людям, в частности нетрадиционной медицине. Нужно обновлять нашу страну таким способом и ставить кукушку на место.

"Адаптироваться к гражданской жизни сложнее, чем воевать"

Украинцу Сергею Викарчуку 38 лет. У него есть жена и трое детей. С апреля 2015-го по апрель 2016-го он стоял в обороне Мариуполя, а в 2022 году принимал участие уже в обороне Киева. Он считает, что не столкнулся с серьезными психологическими проблемами по возвращении с фронта, и в этом, по словам мужчины, ему помог активный образ жизни:

– Безусловно, когда я вернулся с фронта в 2016 году, у меня был диссонанс в голове. Ты сидишь в окопе с автоматом по колено в грязи, ты весь черный, форма черная. Все взрывается. Ты садишься в поезд, приезжаешь в Киев, и тут мирная жизнь. Такое ощущение создавалось, что это какой-то сон. Тут мирно живут люди, отдыхают. Мне тогда от этого было не по себе: как одни могут отдыхать, а другие тратить свои жизни? Там гибли мои друзья. Меня такое отношение обижало и оскорбляло.

Благо я до войны работал на телеканале, и у меня появилась возможность вернуться туда. Мне предложили хорошую работу, и я в нее ушел с головой, не почувствовав этот переход. С женой пришлось заново выстраивать отношения, с детьми заново знакомиться. Меня все это двигало, чтобы не отвлекаться на какие-то больные темы. Раздражало, конечно, многое. Кто-то умудрялся говорить: "Это не наша война".

Сергей Викарчук с семьей

–​ Можно ли привыкнуть ко всем этим ужасам войны?

– На самом деле военная жизнь не такая уж страшная – ты к ней постепенно привыкаешь. Ну шумит. Ну взрывается. Автомат стреляет, пулемет. Главное – не паниковать и не принимать близко к сердцу. Да, гибель братьев всегда рвет душу, но нужно уметь быть сильным. Мы должны помнить жертву наших товарищей и не сдаваться, чтобы сделать для них еще что-то хорошее. Мы помогаем семьям погибших, беспокоимся об их детях. Мы никогда не бросаем друг друга. На фронте такая же жизнь. Такие же шутки, анекдоты. Степень трагичности и риска возрастает, но в целом – обычная жизнь.

–​ А что же, по вашему мнению, помогло вам не закрыться в себе?

– Чтобы не отвлекаться и не уходить в себя, я начал играть в англоязычном ветеранском театре. Эти спектакли организовывает Игорь Касьян – разведчик 95-й бригады. Он во время службы был в театре и попал на Шекспира. Он подумал: "Почему бы ветеранам не поставить такой же спектакль?" Он объединился с отцом Сергием, капелланом 30-й бригады, они договорились с Ивано-Франковским драмтеатром, и вот так они поставили "Двенадцатую ночь" Шекспира, немного изменив и подсократив. У меня роль герцога Орсино. Перед вторжением мы готовили совместный спектакль с британскими ветеранами. Была даже договоренность, что мы будем играть в лондонском "Глобусе".

Я также вложил свои силы в работу над туристическим агентством. Наши главные клиенты – ветераны. В цену включена коммерческая выгода для меня, естественно. Так вот, я делю эту выгоду с ветеранами напополам. Я отдаю половину своей прибыли – это немного, но все-таки 50% от моего заработка.

–​ Другой мой собеседник говорил о том, что сегодняшняя система работает не очень-то эффективно. Согласны ли вы? Было ли у вас когда-то ощущение, что государство вас бросило?

– У меня постоянно такое ощущение. Каждый день, даже в это мгновение у меня ощущение, что они пытаются от нас отгородиться, выкинуть нас из жизни. Они создают какие-то большие законодательные акты, в которых обобщенно решаются проблемы ветеранов, но на самом деле они ничего не решают. Они отгораживаются от нас бюрократией и создают для нас еще больше проблем. Не столько страшна война, как возвращение домой. Адаптироваться к гражданской жизни гораздо сложнее, чем воевать. Чиновники боятся и не понимают нас. Многие из них не служили и не были на войне, но при этом пытаются тебе что-то рассказать постоянно. Ты смотришь на него и видишь, что он несет бред. Ты хочешь подать документ, а он закрывает перед тобой дверь. Чтобы тебе подать этот документ, нужно потратить целый день: приехать в указанное время, подписать, заверить.

–​ А есть ли те, кому не удалось вернуться к гражданской жизни? Те, кто замкнулись в себе или вернулись назад на фронт?

– Я знаю таких людей. Мы сейчас немного конфликтуем с ними по этому поводу. Они замкнулись в своем мире, не хотят слышать, говорить, не признают, что у них что-то болит, не говорят о своих внутренних переживаниях. Такие люди есть – сейчас они все на войне. Им там легче. Честно говоря, и мне там легче.

Проблема заключается не только в обществе, но и в нас – в солдатах. Мы недостаточно говорим о проблемах, мы недостаточно открыты – это нужно признать.

–​ Как можно облегчить жизнь ветеранов?

– Важно не стесняться говорить о своих проблемах. Можно начать хотя бы с ветеранов. Мы друг друга все понимаем. Мы все что-то прошли и что-то видели. Мы можем друг друга понять и попытаться помочь друг другу. Действительно, проблема есть, и не все справляются с ней. Нужно показывать людям, что жизнь не закончилась.

"Потребуются десятилетия, чтобы граждане Украины оправились от войны"

Бельгийский профессор, специалист по психологическим травмам Эрик де Суар:

"Практически каждый украинец в том или ином смысле пострадал от этой войны. Я думаю, что каждый будет иметь определенные признаки травмы, но для такого диагноза, как ПТСР, необходимо определенное количество симптомов из каждой группы, о которых я говорил ранее. Например, из первой категории у человека должно быть минимум два симптома, из второй – три.

Полностью восстановиться от ПТСР нельзя. Психотерапия помогает человеку понять, как справляться с собственными симптомами. Первое время вся энергия человека тратится на обработку травмы. Различные виды психотерапии помогают снизить эти энергетические затраты. Важно также отметить, что человек будет стараться избежать воспоминаний о травме. Терапия противостоит этому. Врач разделяет воспоминания пациента на отдельные отрезки и прорабатывает каждый из них по отдельности. То есть человек сталкивается с травмирующими воспоминаниями, но в тот же момент работает над дыханием, релаксацией. Весь принцип в контрасте. Потом человек постепенно интегрирует воспоминания в свою жизнь, уже не убегая от них.

Я думаю, что потребуются десятилетия, чтобы граждане Украины оправились от этой войны. В этой войне участвуют не только профессиональные военные, но и мобилизованные. Они всю жизнь занимались чем-то другим, работали в гражданских сферах, но им пришлось отправиться на войну. Это крайне тяжелое обстоятельство. Если вы боец элитного подразделения, то война – это ваша работа, а если вы учитель, но вам пришлось оказаться на войне – это совсем другое. Именно это и происходит, когда приходится защищать свою страну от противника, который еще и оказался твоим соседом. Чувство шока, смешанное с чувством предательства.

Надеюсь, что когда война в Украине закончится, ей будет оказана необходимая техническая поддержка от других государств в сфере здравоохранения. Я думаю, что общие последствия этой войны будут сравнимы с вьетнамской войной", – считает Эрик де Суар.

За восемь лет американской интервенции практически 2 миллиона 600 тысяч американцев прошли через службу во Вьетнаме. По состоянию на 2013 год у семи процентов женщин-ветеранов вьетнамской войны и у 11 процентов мужчин все еще наблюдались симптомы ПТСР. У 37 процентов ветеранов с данным диагнозом сохранялись признаки тяжелой депрессии.

Полностью материал опубликован на сайте Радио Свобода