21 мая состоится единственный показ документального фильма "Красная душа". Мы поговорили с голландским режиссером Джессикой Гортер о неосталинизме и постсоветских страхах.
— Ваши фильмы, "Красная душа" и "900 дней", затрагивают тему памяти – как исторической памяти целого народа, так и личных воспоминаний отдельных людей. Почему для исследования этой темы вы выбрали именно Россию?
— Я приехала в Россию в 1989 году. Тогда мне было девятнадцать лет и я попала в революцию. Молчаливую революцию. То, что тогда происходило, было удивительным! Я чувствовала, что происходит что-то большое, оно сразу меня захватило. Тогда я уже училась в киноакадемии и начинала снимать свой первый фильм. Я была по-настоящему погружена в происходящее.
Я работаю не только в России, но то, что происходило там, очень близко моему сердцу, мне становится все интереснее и я все глубже погружаюсь в это. Я продолжаю снимать о России, потому что это позволяет мне затрагивать общечеловеческие темы. Мне очень интересно, как психологические травмы влияют на семьи и семейную историю и как они передаются следующим поколениям.
— Как за время работы в России изменилось ваше восприятие страны?
— Когда я впервые приехала в Россию, я воспринимала ее с точки зрения школьницы, выросшей в западной стране. Я росла во время холодной войны, нам рассказывали, что Россия, СССР – это враг. Мой отец побывал в России в 60-е, и это произвело большое впечатление на него. Он много мне рассказал. Он читал русские книги, а я читала книги из его шкафа. От Солженицына до Достоевского. В то же время я слышала шокирующие истории о ГУЛАГе и о том, как дети доносили на родителей. Вот такое восприятие у меня было в 18 лет.
Мне стало интересно, я захотела увидеть своими глазами, что происходило там на самом деле. Конечно, за последние 25 лет поменялось не только мое восприятие. Многое поменялось в России, столько всего произошло!
Я люблю историю. Возможно, это еще одна причина моего интереса к России: здесь история развивается прямо перед вашими глазами, ее можно почти коснуться. В Голландии, конечно, тоже происходят перемены, но их сложнее уловить.
— В своих фильмах вы даете слово самым разным героям. Как вы работали с теми, чьи взгляды не совпадали с вашими или казались странными, непонятными?
— Не думаю, что у кого-то из героев моего фильма странные взгляды. Некоторые имеют мировоззрение, которое мне не близко, но все герои фильма умные, способные объяснить, почему они так видят и чувствуют. То, что можно назвать "странными взглядами", – мысли многих людей в России.
Для меня важно не соглашаться со всеми, для меня важно попробовать понять всех. Почему кто-то думает или чувствует определенным образом? Мне нравится собирать людей с разными взглядами вместе в одном фильме, чтобы получить более общую картину. Это дает пищу для размышлений.
— А как вам удавалось добиться доверия ваших героев?
— В начале важно выстроить доверительные отношения с героями. Обычно сначала я им просто звоню, а не прихожу сразу с камерой. Я объясняю, что я хочу cделать. Для меня как режиссера это достаточно трудно, так как в процессе съемки все может поменяться. Но у меня всегда есть четкий вопрос и понимание того, что я хотела бы узнать. Возможно, помог мой предыдущий фильм "900 дней". Все мои главные герои смотрели его, поэтому понимали, как я хочу снимать. Что я не хочу разделять: этот человек хороший, а этот – плохой. Меня интересует психология людей, то, как они говорят. Очень важно, чтобы герои могли узнать себя в фильме. Чтобы они почувствовали: "да, так я и думаю".
— В чем работа над "Красной душой" отличалась от работы над фильмом "900 дней"?
— "Красная душа" – это продолжение фильма "900 дней", потому что именно во время съемок "900 дней" я обнаружила, как героям фильма было трудно говорить о прошлом. И не только о блокаде Ленинграда. Когда разговор зашел о роли советского правительства, о том, как сегодня они относятся к Сталину, оказалось, что это действительно была для них очень болезненная тема, особенно для нескольких женщин из государственных учреждений. Они не могли обсуждать это между собой.
Был момент, когда одна женщина хотела рассказать о том, что произошло с ее отцом, а остальные сказали: "давай не будем об этом". Так я заинтересовалась этой темой. В какой-то мере "Красную душу" было сложнее снимать, потому что людям очень сложно говорить об этом.
Это была непростая задача – уловить и почувствовать тот глубокий страх, поселившийся в людях после репрессий. Думаю, многое объясняется тем, что это борьба внутри одной страны, с врагом внутри себя. Жертвы и преступники живут в одной стране, часто в одном городе, в одной семье, иногда даже внутри одного человека. И это сложно.
— Как вам кажется, как ваши фильмы влияют на обсуждение этой темы в России?
— Как режиссер я очень хочу, чтобы фильм был замечен и заставил людей размышлять, но я не могу на это повлиять. Одна из причин, почему я снимаю кино, – это мои собственные интересы и мое любопытство. Я стараюсь исследовать темы, которые волнуют меня и, надеюсь, что они заинтересуют и других людей.
Для меня было очень важно увидеть, что на показе фильма в Москве было много молодых людей, и, кажется, фильм их растрогал. Некоторые из них сказали: "Эти две женщины в конце фильма очень похожи на наших бабушек. И ситуация, и то, как они говорят". А некоторым, что интересно, было тяжело принять тот факт, что фильм, поднимающий такую важную тему, снят иностранкой. Но я думаю, что в каком-то смысле такие вопросы проще обсуждать, смотря на них со стороны.
Хотя фильм не только о России, он затрагивает тему, понятную всем. Было много реакций, особенно от молодых людей, которые сказали мне, что в них живет тот же глубокий страх, переданный от родителей, бабушек и дедушек. Страх, который они не могут обсуждать. Фильм резонирует с их внутренней борьбой, помогает лучше понять противоречивые и часто парадоксальные взгляды в их собственной семье.
Я очень рада, что "Красная душа" была показана во многих странах бывшего Восточного блока, и, похоже, вызывает там дискуссии. Фильм также вышел в прокат в Голландии и проехался по множеству фестивалей. Я думаю, что этот фильм не только о русских, он затрагивает универсальную тему памяти и травмы.
— Какой была самая неожиданная реакция на "Красную душу" в России? Вам приходилось сталкиваться с критикой со стороны зрителей?
— Я не сталкивалась с резкими реакциями, вроде: "о, все было не так!" или "это совершенно неверно!" Фильм не дает однозначных ответов, в нем нет "черного" и "белого". Я не хочу осуждать ни одного из моих главных героев с точки зрения морали.
Я думаю, что на показ в России пришла молодая московская аудитория. Вероятно, что это люди определенного круга. Может быть, если бы фильм был показан шире, он спровоцировал бы другую реакцию. И это было бы очень интересно. Надеюсь, что у меня будет возможность показать "Красную душу" не только в больших городах.
— А как реагировали на фильм в западных странах?
— На Западе многие удивляются тому, что происходит в России. Вернее тому, почему это происходит. Существует упрощенный взгляд: перестройка произошла, теперь должен быть переход к демократии. Почему же все так сложно? В чем проблема? Разве они не хотят жить так же, как мы – в том, что мы называем свободой? Но думаю, сейчас многие люди на Западе начинают понимать, что это не так просто.
Конечно, мы слышим все больше и больше рассказов о том, какой трудной была перестройка, что это была не просто красивая освобождающая революция. Это был очень трудный период. Люди жили в крайней нищете, потеряли все, не знали, что их ждет в будущем и что будет с Советским Союзом. Советский Союз резко прекратил свое существование, но это не означает, что исчезла "красная душа".
На каждого русского, конечно, влияет коммунистическое прошлое, даже на рожденных после перестройки. Это часть их личности. На Западе также начинают задаваться вопросами о том, что это было.Надеюсь, мой фильм представляет, скорее, взгляд изнутри, а не тот западный взгляд, при котором все упрощено и понятно. Я просила россиян самих рассказать, что они чувствуют, как они относятся к собственной истории, к своим воспоминаниям. Так я пытаюсь лучше понять, почему сейчас происходит именно то, что происходит.