На телеканале "Настоящее Время" прошла премьера фильма "Про героев и людей" Кирилла Ненашева. Фильм доступен онлайн до 22:00 10 апреля.
Режиссер рассказал о людях из телевизора и героях реальной политики, с которыми он познакомился в регионах.
– Ваша первая картина "Путин навсегда?", название ее сопровождается вопросительным знаком. Если бы вы снимали эту картину накануне недавних событий, вы бы поменяли знак препинания?
– Нет, я думаю, что нет, не поменял.
– Почему?
– Потому что, когда я снимал "Про героев и людей", то мне стало очевидно, что Путин не навсегда. И не как человек, который стоит во главе нашей страны уже 18 лет, а как явление в сознании общества. То есть этот коллективный Путин, он точно не навсегда. И если бы мы поставили там точку или знак восклицательный, то мы бы ошиблись. Тогда это было непонятное, но единственно правильное решение.
– "Коллективный Путин", что это значит? Вы не отделяете главу государства от условной толпы?
Вот эта несменяемость власти — это не только нежелание Путина уходить. Это нежелание людей менять власть
– Мне кажется, тут два нюанса. Первый нюанс – сама персона Путина. Это мое субъективное мнение, но мне кажется, что Путин – тот человек, который хочет нравиться и, в принципе, он отвечает запросам общества. Та политика, которую ведет текущий президент, она имеет отклик в сердцах большей части нашего населения. В принципе, здесь нет противостояния между президентом и народом. Вот эта несменяемость власти — это не только нежелание Путина уходить. Это нежелание людей менять власть. "Хоть плохонький, но свой", — как сказала одна из бабушек, с которой я разговаривал недавно на улицах Ярославля. Но при этом мы в процессе съемок фильма делали проект {М}АРТ.ДОК, тоже на вашем канале. Я съездил в Челябинск, в Краснодар, в Пермь и в другие города, которые не вошли в фильм. Я увидел, что этот "массовый Путин" не так силен.
– Сюжеты обеих ваших картин складываются хронологически. Есть протесты 2012 года, протесты 2014 года против войны в Украине, далее — марши памяти Бориса Немцова. Этим же путем вы идете и во второй картине. Насколько важно для вас, как для режиссера, соблюсти эту хронологию?
– Изначально важно, я об этом думал. Не только сейчас, а чтобы люди через 50-100 лет, условно, могли посмотреть картину и понять, что же там примерно было. В этой картине мы пробовали менять местами какие-то куски, то есть попробовать другую драматургическую структуру, но мне не очень понравилось. Когда снимаешь такое кино, оно все-таки хроникальное.
То есть у нас есть какие-то вещи: первый кадр — это митинг-концерт, посвященный присоединению Крыма. Это, в принципе, конец фильма, но он происходит в начале. И митинг Путина — он тоже смещен по времени раньше. Но он черно-белый, это как будто по телевизору. То есть мы вывели Ксению Собчак и Владимира Путина в телевизор, а Алексея Навального на ютубе, в интернет. То есть, как и жизни, они говорят с нами с телеэкрана либо через интернет.
Путин — это черно-белый телевизор, Собчак — это цветной телевизор, а Алексей Навальный — это интернет
– Вы намеренно выводите кадры с Путиным в монохром?
– Да, намеренно. Путин, почему он еще черно-белый, потому что он из старого телевизора, из прошлого. Да-да, именно так и есть. Поэтому Путин — это черно-белый телевизор, Собчак — это цветной телевизор, а Алексей Навальный — это интернет. Что этим я еще хочу сказать: не важно, какой там Путин по этому старому черно-белому телевизору 18 лет. Даже не важно, какой там Алексей Навальный в своем блоге на ютубе. Не важно, Ксения Собчак или кто-то еще. Они находятся по ту сторону телеэкрана. Важно, что находится с нашей стороны телеэкрана, где все мы живем.
И я увидел этих людей, героев фильма. Есть они, их становится больше, они объединяются. И мое настроение после съемок этого фильма кардинально изменилось. Я уверен, что совсем скоро Россия поменяется. И поменяется не путем революции сверху или революции в Москве, а поменяется, потому что в регионах огромное количество героев, людей-героев.
– Мы все видим, как меняется Москва, как меняется протест в Москве, как меняется качество этого протеста, как протест молодеет. Что происходило в провинции тогда и сейчас, видите вы какие-то перемены?
– Протест в Москве — это митинги, это выход на улицы. И потом поход в кафе, условно, где все это обсуждается. А в Ярославле — это работа. Полномерная работа. То есть, условно, там выходят на митинги 1,5-2 тысячи человек. Это гораздо меньше, чем в Москве. Но при этом, все эти 1,5-2 тысячи человек, то есть почти все, они потом приходят в штаб того же Навального и кто-то листовки расклеивает, кто-то еще что-то делает. Они постоянно вовлечены в этот протест. Они не только выходят на митинги, выходят на улицы, они ведут постоянную работу.
Протест в Москве — это митинги... И потом поход в кафе. А в Ярославле — это работа
И эту работу ведут не только сотрудники штаба Навального, потому что они также в Москве работают, а простые люди. То есть москвичи так не работают. Плюс, город относительно небольшой, и все всех знают. Эта оппозиционная ячейка общества очень сильная и очень яркая. Если в Москве какой-то штатный человек не знает, условно, руководителя штаба Навального, и вообще какие там оппозиционеры... Знают федеральных одного-двух. Там все всех знают. Еще там очень хорошая кооперация.
Например, перед выборами было видно, как местные ЛДПР, местные коммунисты, штаб Навального, "Яблоко", они все объединяются. Они все вменяемые люди, все понимают. Те же люди, которые работают в КПРФ или ЛДПР — они подстраиваются, потому что там платят деньги. Но они все понимают.
И я то же самое заметил и во время съемок {М}АРТ.ДОК: и в Краснодаре, и в Перми, и в Челябинске все активные пассионарные люди, пусть у них даже разные взгляды на политику, они в принципе все так или иначе знакомы, существует определенное комьюнити. Комьюнити нормальных людей. И это комьюнити растет. Общаясь с ребятами, я понимаю, что за последние несколько лет оно, вот это комьюнити, сильно сплотилось и сильно-сильно разрастается.
– В чем отличается поведение героев в провинции и в Москве? Скажем, в вашей картине появляются Яшин, Гаскаров, Давидис. Они же привыкли к вниманию, к свету софитов, к камерам. В провинции замечают люди работу камеры?
– Мне кажется, это связано не с провинцией, это все-таки зависит от человека. Люди, которые хотят попасть в кино — это видно. Смотрят, куда направлен объектив, стараются там оказаться, рассказать какую-то интересную историю. Есть люди, которые наоборот.
– Вы отсекаете таких людей?
– Это зависит от человека. Если он мне интересен, как человек, как герой, то — нет, я продолжаю его снимать. Есть люди, которые боятся сниматься и не хотят. Например, Лена Лекиашвили (координатор штаба Алексея Навального в Ярославле), ей было тяжело давать комментарии на камеру. То есть как героиня фильма, когда я снимал, она абсолютно к этому спокойно относилась и камеру не замечала. Но если в процессе работы я просил ее дать комментарий, то видно было, что ей это сделать тяжело.
– В России довольно большой опыт документального протестного кино. Вы показываете, в известном смысле, внешнюю сторону работы активистов, да? Не приходя к ним в дома. Вы намеренно это делаете?
– Это такой сложный вопрос, я сам себе его тоже задавал. Я хотел попасть домой к этим активистам, которых я снимал. Приближались выборы, я продолжал их снимать и я увидел следующую вещь: их настоящая жизнь, их основная жизнь — она происходит именно в штабе.
Там есть кадры, когда к Лене приходит дочка в штаб. Она не видит маму дома, потому что вот сейчас мама на работе, но она тоже приходит в штаб, находится в этом штабе. То есть у Лены происходит общение с дочерью, по урокам, по чему-то еще, но дочь также является волонтером штаба Навального — она находится на работе. Это тот момент, когда люди полностью отдаются своей борьбе, своей работе.
– Отложился в памяти эпизод с девушкой, я не знаю, как ее зовут. Фильм пока не титрован. Эпизод, когда она занимается в фитнес-зале. Какими-то такими силовыми упражнениями и пытается рассуждать при это о политике. Образ этой дамы, в общем отнюдь не школьницы и даже не студентки, он как бы таким рефреном проходит через все вашу вторую картину. И картина получает некий гламурный оттенок. Это то самое, в чем упрекают оппозицию власти. Вы от этого образа не отказываетесь?
– Вот это один из самых сложных вопросов был. Девушку зовут Алина, она координатор предвыборного штаба Ксении Собчак в Ярославле. И вот из-за этого я больше всего страдал — нужно ли его вставлять в фильм или нет?
– То есть я все-таки здесь не ошибся в своих ощущениях?
– Да, вы не ошиблись. Она всем очень нравилась. То есть там режиссеру монтажа нашему, Маше Мускевич.
– Да, она фактурная очень.
"Если тебя пригласят в администрацию президента, ты пойдешь?" Она говорит: "Да, конечно, это же такой шаг!"
И вот я очень долго думал, до сих пор продолжаю думать. Но вот мне кажется, что, наверное, все-таки, она нужна. То есть это же не агитационное кино. Тут же нет цели, чтобы все полюбили оппозицию. Есть цель рассказать, как оно есть на самом деле. И на самом деле есть отличные прекрасные люди, потому что делают это абсолютно искренне, а есть Алина, которая работает в штабе Собчак, потому что, она на меня обидится конечно, но на мой субъективный взгляд, она приспособленец.
Когда я у нее спрашиваю: "Если тебя пригласят в администрацию президента, ты пойдешь?" Она говорит: "Да, конечно, это же такой шаг!"