Александр Гольц – один из самых авторитетных военных экспертов России. Работал в газете Минобороны "Красная звезда", был военным обозревателем журнала "Итоги", год работал в Центре международной безопасности и сотрудничества Стэнфордского университета и написал книгу "Российская армия: одиннадцать потерянных лет".
Телеканал "Настоящее Время" попросил его прокомментировать последние события в Сирии.
– 3 февраля в Сирии в районе Серакиба был сбит российский Су-25. Пилот сумел катапультироваться, но, как сообщалось потом, погиб во время боя на земле. По некоторым данным, он покончил с собой, взорвал себя гранатой. Ответственность за произошедшее взяла на себя запрещенная в России и в ряде других стран мира "Джебхат ан-Нусра". Россия нанесла, как сообщалось, по ним удар, убиты 30 боевиков. Можно ли доверять таким заявлениям российского Министерства обороны?
– Нет, конечно. К сожалению, вся сирийская кампания сопровождается заявлениями российского Министерства обороны, которые, мягко говоря, вызывают вопросы. Достаточно вспомнить несколько знаменитых фейков – в частности, видеосъемку, которую Путин гордо демонстрировал Оливеру Стоуну (как выяснилось позже, это видео было снято в Афганистане американскими военными в 2009 году – НВ), или когда в качестве доказательств привели скриншоты компьютерной видеоигры. Никакого доверия к заявлениям Министерства обороны нет и быть не может.
Российские пропагандисты довольно умело пользуются тем, что на территории Сирии сегодня фактически нет источников информации, которым можно было бы доверять. И никто, опираясь на очевидную международную поддержку, не может сказать: "Вы говорите неправду".
Управление информации военного ведомства каждый раз выдумывает какие-то новые истории. Самый последний пример – это американский удар по неким проасадовским силам, которые атаковали штаб оппозиции. Россия заявила, что это батальоны тактической группы, усиленные танками, самоходными орудиями и установками залпового огня. Москва сначала говорила, что эта группа каким-то образом выслеживала оставшихся боевиков "ИГ", и американцы нанесли по ней коварный удар, желая защитить свои экономические интересы, – очевидно, имеются в виду нефтеносные районы, которые там находятся. Однако потом, уже из комментариев Пентагона, выяснилось, что американцы имели контакты с российскими военными и предупредили их о возможном ударе.
Возникают подозрения, что в регионе действуют какие-то проасадовские силы и что они проводят серьезные операции, не ставя в известность российских военных советников. Это выглядит более чем странно, потому что в момент объявления великой победы в Сирии нам говорили, что российские военные советники осуществляют все военное планирование в Сирии. Поэтому никакого доверия к заявлениям Министерства обороны РФ нет и быть не может.
– Считается, что российский Су-25 был сбит из переносного зенитно-ракетного комплекса (ПЗРК). Как я понимаю, у вас не вызывает доверия и эта информация?
– Мы просто ничего не знаем на этот счет. Человек, который заявил, что именно он сбил Су-25, утверждает, что он сбил его из зенитной установки. Если это ПЗРК, то возникает ряд вопросов. Вопрос первый: зачем фронтовой бомбардировщик снижался ниже пяти тысяч метров? Министерство обороны говорит, что он совершал облет территории. Загадочная формулировка, потому что самое глупое, что можно себе представить, – это использовать фронтовой бомбардировщик для целей разведки. Он для этого совершенно не приспособлен и, как нам говорят, российское военное ведомство вполне успешно осуществляет разведку местности с помощью беспилотных летательных аппаратов.
Второй вопрос. Су-25 – это очень старый самолет, рабочая лошадка еще афганской войны. Нам говорят, что теперь этот самолет прошел модернизацию и, стало быть, должен иметь на борту системы, которые позволяют уходить от ПЗРК и любого зенитного огня с земли. Почему-то – вторая удивительная вещь – эти системы не сработали или их просто не было. Здесь очень много вопросов.
– Но если все-таки предположить, что ПЗРК был, то каковы каналы поставки? О чем сейчас ломаются копья и ломают головы чиновники Министерства обороны? Стоит ли всерьез рассматривать, например, причастность Турции к гибели российского самолета, той самой Турции, которая должна контролировать идлибскую зону деэскалации?
– Тут огромное количество возможных сценариев, включая и причастность Турции. Ближний Восток нестабилен в целом. Большое количество ПЗРК исчезло после падения режима Каддафи. При желании ПЗРК можно достать. Позволю себе напомнить, что в свое время была договоренность между Россией и Соединенными Штатами о непоставках ПЗРК на Ближний Восток, и американцы сразу же после трагедии с нашим самолетом заявили, что они никому из своих союзников ПЗРК не поставляют.
– Можно этот случай применения ПЗРК считать единичным? Или все-таки это часть целой программы по поставкам вооружений террористическим группировкам?
– Мы это увидим. Но достаточно вспомнить историю, когда "Стингеры" появились в том же Афганистане, и это было очень неприятным сюрпризом для российских пилотов и привело к жертвам. Тогда это была целенаправленная операция ЦРУ, и это сейчас хорошо известно.
– Принадлежность "Стингеров" хотя бы была ясна.
– Да. А сейчас можно только гадать.
– Заявление Владимира Путина о победе в Сирии уже воспринимается как нечто фейковое. Чего все-таки добился Путин в Сирии, если говорить в целом?
– Я думаю, что у этой операции изначально не было задачи борьбы с терроризмом. С российской точки зрения, как мне представляется, было две важнейших задачи. Первая – выйти из международной изоляции, связанной с украинским кризисом. Вторая задача – поддержать режим Асада. Вспомним речь Путина на сессии Генеральной ассамблеи ООН, которая была произнесена буквально накануне операции: это была попытка утвердить идею о том, что каждый народ должен жить с тем диктатором, который ему достался. Плюс идею о том, что любое народное восстание является результатом заговора неких внешних сил.
Думаю, что это принципиально для российского президента и нынешней российской власти. Принципиально давать бой цветным революциям по всему миру, поскольку самый страшный сценарий, который могут себе представить в Кремле, – это цветная революция в России. Поэтому важнейшим направлением в российской политике является противодействие цветным революциям и сохранение тех диктаторов, которые находятся у власти в данный момент. Было ясно сказано, что одной из целей операции как раз и является стабилизация режима в Сирии.
И эта задача была в известной степени решена, потому что ИГИЛ, по крайней мере, потерял территории, которые контролировал. Но это совершенно не означает, что закончилась гражданская война в Сирии. Сейчас, после того, как ИГИЛ перестал быть важнейшим фактором в этом сирийском пасьянсе, стороны вступили в противоборство за освобожденные от боевиков районы.
Конгресс в Сочи, на который было столько надежд, кончился ничем, фактическим провалом, и никаких шансов на то, что можно найти какое-то политическое решение, просто не существует, поскольку интересы сторон прямо противоположны. Очевидно, что Асад, вдохновленный победами российского оружия, вовсе не собирается уходить, а его уход является прямым требованием всей оппозиции.
– Каковы перспективы еще не окончательно разгромленного ИГИЛа? Мы знаем, что террористические организации умело мимикрируют, превращаясь во что-то другое, не менее боеспособное. Когда и в Соединенных Штатах, и в России смогут сказать, что с ИГИЛом покончено навсегда?
– Я думаю, что если такое и возможно, то очень нескоро. Парадокс заключается в том, что, потеряв территорию, ИГИЛ или какие-то организации, которые возникнут на базе ИГИЛа, получают серьезное тактическое преимущество. Ведь проблемы у ИГИЛа начались ровно в тот момент, когда они стали создавать халифат и попытались действовать, как действует регулярная армия, то есть контролировать некую территорию. Парадокс таких войн в том, что регулярная армия слабеет с каждой победой. Она захватывает территорию, нужно разместить на этой территории гарнизон, нужно создать каналы обеспечения войск, которые там находятся, и с каждой новой победой армия теряет некоторую часть личного состава. Тогда как эти полувоенные формирования, если они не связаны необходимостью защищать некую территорию, наносят удар и отходят, наносят удар и отходят.
В этом причина того, что за последние лет 50-60 не было успехов в противопартизанской борьбе. Никто не может похвастаться, что одержал победу над партизанами. Это сочетание многих факторов, но более-менее очевидно, что никакой перспективы в такой победе над полувоенными формированиями нет. Может быть, то, что я скажу, выглядит цинично, но гражданские войны такого рода заканчиваются, только когда наступает полное истощение их участников. Они заканчиваются не потому, что кто-то одержал победу, а побежденный признал это поражение, а потому что нет уже сил воевать.
– В России считается, что новая оборонная стратегия США, разработанная администрацией Трампа, сфокусирована не на борьбе с терроризмом, а на военном сдерживании Китая и России. Об этом, в частности, заявляет министр обороны Джеймс Мэттис, который и представлял, собственно, эту новую стратегию. С российской стороны пока зеркальной реакции мы не видим, кроме каких-то, может быть, комментариев и заявлений. Последует ли такая реакция в будущем и чем, собственно, может ответить Россия?
– Более-менее очевидно, что Россия фигурирует как ревизионистская держава, по словам авторов этого документа и авторов более конкретного обзора ядерных сил США, который только что вышел. Понятно, что действия России в Украине и Сирии заставили американских стратегов сделать именно такие формулировки. Нельзя исключать, что в какой-то момент будет пересмотрена российская военная доктрина, и там какие-нибудь инвективы в адрес Соединенных штатов появятся. Фактически Россия уже находится в состоянии новой холодной войны с Западом. А как это будет оформлено в виде неких формулировок в доктринальных документах, дело десятое.
– Но что же в таком случае движет Трампом, если и так понятно, что мы в состоянии холодной войны, что нужно вырабатывать стратегию жизни в этом состоянии и так далее?
– Каждый американский президент начинает свое правление с одобрения или пересмотра доктринальных документов, которые касаются обороны и безопасности.
– Но все-таки и Джордж Буш, и Барак Обама провозглашали в первую очередь борьбу с терроризмом, когда речь шла об оборонной стратегии.
– Более-менее очевидно, что стратегия Трампа решительно отличается от тех стратегических подходов, которые главенствовали последние 16 лет. Изменилась и ситуация. Случился украинский кризис, впервые за долгие годы в центре Европы идут военные действия, на это надо как-то реагировать. Одновременно очень возросла конфликтная ситуация в Южно-Китайском море. То есть появились новые угрозы. Я уже не говорю о том, что российское руководство едва ли не каждый месяц считает необходимым напоминать западным партнерам, что оно обладает ядерным оружием. И на это надо как-то реагировать. Вот как могут.
Другой вопрос: насколько адекватна эта реакция? На мой взгляд, некоторые положения этого обзора ядерных сил базируются не на открытых источниках информации, а, скорее, на данных разведки, если вообще на каких-то данных они базируются. Речь идет о том аспекте, который прежде всего касается России, – это идея о том, что Россия в своей стратегии руководствуется так называемой концепцией эскалации ради деэскалации. То есть использование ядерного оружия в ограниченных формах, в локальном конфликте с тем, чтобы принудить страны НАТО и Соединенные Штаты, в первую очередь, к миру на своих условиях.
В подтверждение этой концепции комментаторы говорят, что Россия обладает ядерными боеприпасами пониженной мощности. Мне не приходилось встречать в открытых источниках такой информации. Но добрый десяток раз на страницах обзора ядерных сил повторяется тезис о том, что США не намерены вести ограниченную ядерную войну. Но если вы предполагаете, что у противника есть средства для ограниченного ядерного удара, и вы ставите себе целью для сдерживания этого противника обеспечить себя такими же средствами, это означает, что вы не исключаете возможность ограниченной ядерной войны. Это довольно противоречивый документ, надо быть откровенным. В конечном итоге, Россия получила то, чего хотела, то, на что долго напрашивалась, я бы сказал.
Я хорошо помню, как лет пять-шесть назад ритуальной жалобой ответственных российских дипломатов было то, что никто к России не прислушивается, все забыли, что мы великая ядерная держава. И российские руководители все последние годы старательно напоминают западным партнерам, как говорит Владимир Владимирович Путин, что мы великая ядерная держава и что у нас есть политическая воля использовать ядерное оружие. Вспомним заявление Путина о том, что он размышлял, не ввести ли повышенную боеготовность для стратегических ядерных сил в момент аннексии Крыма.
Наконец, надо сказать, что администрация Обамы исходила из того, что русские таким образом лечат свои комплексы неполноценности, и старалась не обращать на это внимания. Но вот оно и случилось, на это обратили внимание, и сдерживание России, безусловно, является одной из главных реперных точек в доктринальных документах, которые приняты в Соединенных Штатах.