Деревянную куклу, внутри которой скрываются еще несколько кукол размером поменьше, знают во всем мире, а уменьшительно-ласкательная форма имени Матрёна стала нарицательной и превратилась в символ России. Тысячи матрешек ежедневно разъезжаются по всему свету в качестве главного русского сувенира. Но мало кто знает, где и как они делаются.
Ободрать как липку
Все жители нижегородского села Полховский Майдан занимаются изготовлением матрешек. И это масштабное производства.
Достаточно проехать всего несколько десятков метров по главной улице Полховского Майдана, чтобы понять: здесь все подчинено одному-единственному промыслу. Почти у каждого дома лежат липовые стволы, с которых уже ободрана кора. Либо – находящиеся в процессе очистки.
Липа – самое подходящее дерево для изготовления матрешек. Она имеет плотную структуру, но при этом хорошо обрабатывается. Изделия из нее получаются красивого, почти белого цвета. Если, конечно, правильно убрать кору. Глядя на этот процесс, начинаешь хорошо понимать выражение “ободрать как липку”. Без коры стволы деревьев становятся гладкими, ровными и мокрыми – от ароматного древесного сока.
Другой работы в Полховском Майдане нет. Да ее, кажется, и не особо ищут. С юных лет мужчины берутся за топоры. И учатся на глаз определять, какая древесина подойдет для верхней части матрешки, а какая – для нижней. “Повлажнее – на голову! А которая сухая совсем – на жопку надеваешь. Она влажная, садится!” – говорит Евгений, молодой мастер.
Говорят, что в лесах вокруг Полховского Майдана почти не осталось липы. Издержки местного производства. Теперь ее везут из соседних регионов – Мордовии и Рязанской области.
“Вот эту липу нам привозят зимой, в ноябре. Как только начинаются морозы, можно срезать липу, которая весной обдерется! Если бы эту липу привезли в августе, в сентябре – до морозов, мы бы ее сейчас не ободрали ни за что!” – объясняет мастер-матрешечник Михаил Масягин.
Драть липу для местных так же привычно как, например, сажать картошку. Весной ее здесь обдирают почти в каждом дворе. Если пройтись по улице и прислушаться, отовсюду будет доноситься характерный стук: “Бить надо, чтоб не задеть древесину! Рассчитать так, чтобы кора отбилась, а дерево чтоб не задел! Чтобы она трещину не дала! Вот, такой звук! Значит она поспела к дратью!”.
Михаил делает матрешки с 14 лет. К своим 54-м он превратился в рачительного хозяина и успешного предпринимателя.
У него, как и у многих в Полховском Майдане, непривычный говор. Местные произносят слова нараспев, часто проглатывая окончания. И насыщая предложения забавными и непонятными для приезжих словечками. “Эта в дело пойдет года через два! Вот лутошечки – они через год пойдут! Лутошки – это мы так называем тонкие стволы. – рассказывает Михаил. – Если раньше начать делать, то люди берут тогда на задушку, на матрешку что посуше, а крышки делают из сырых. “Задушка” – это нижняя часть матрешки по-нашему!”.
Снятую с дерева кору здесь чаще всего просто сжигают. По всему Полховскому Майдану дымят костры. Но некоторое количество луба отправляют в соседнюю деревню. Там ему находится очень любопытное и исконно русское применение. О нем – чуть позже.
Стружка, болванки и киевский Майдан
Михаил тем временем, словно заправский Папа Карло, подбирает сухое полено для изготовления будущей деревянной куклы. “Чтобы мелкие матрешки делать, нам надо его расколоть! Вот эти стульчики берем и идем в мастерскую!” – объясняет он.
С поленом вот-вот произойдут чудеса, только его только нужно сначала немного обтесать. Сделать “стул”, как здесь говорят. Потом на этот стул следует немного поплевать, чтобы в станке держался крепче: “Кто в воду мочит, а кто – слюнями!”, – говорит Михаил и забивает полено в станок. Во всех его движениях есть как будто что-то суеверное. Наверное, потому что изготовление матрешки связано с риском.
“Некоторые ломают пальцы! Некоторым в голову бьет! Чуть что не так – ведь обороты – или стул вылетает, или что-то еще! Все острое и опасное! Смотреть надо! С алкоголем, конечно, тут делать нечего!” – предупреждает Масягин.
Наблюдать за Михаилом – одно удовольствие. Резцы и долота словно танцуют в его руках. Из-под них летит красивая стружка. А деревянная болванка на глазах приобретает знакомые очертания.
На изготовление матрешки у него ушло примерно три минуты. Это результат сорокалетнего ежедневного труда. Михаил даже и не пытался подсчитать, сколько тысяч, десятков или сотен тысяч фигурок он выточил на своем токарном станке. Его гараж буквально забит матрешками. Здесь у Михаила и склад, и упаковочный цех.
“Вот здесь мы свои матрешки, что вытачиваем за неделю, в ящики укладываем, потому что я их отправляю в Санкт-Петербург. А то как их там помнут, что-то покарябают! Мне надо каждый рядок переложить, самому все уложить и отправить!” – говорит Михаил.
Раньше у Масягина был полный цикл матрешечного производства: они с сыном вытачивали, а жена с тещей красили. Сегодня ему стало выгоднее продавать некрашеные фигурки. Теперь его матрешек расписывают далекие неизвестные мастера.
В Полховском Майдане делают только классическую матрешку – никаких тебе расписных путиных, медведевых или обам. Интерес к русской румяной девице всегда был выше. Особенно когда Россия стала открытой страной. “При Горбачеве мы как господа жили! За матрешками прям с Москвы приезжали, хватали! – вспоминает Масягин. – Сейчас похуже немножко! Или в мире все стало хуже… У нас мирная продукция! Нам нужно, чтобы мир был везде и чтобы люди счастливые были! Богатые! И туристов чтоб побольше!”.
Со времен расцвета матрешечного бизнеса в стране много что поменялось. Россия “встала с колен”, и войн и конфликтов стало больше, а туристов меньше.
Художница Анна Каверина объясняет падение спроса самыми простыми причинами: “Границы-то закрыли. Вот хотя бы Киев! Мы сами ездили в Киев, и оттуда приезжали. Я и в Киеве торговала, в Виннице торговала, в Дарнице торговала! Бывало, поедешь, продашь – хоть что-то приобретешь! А сейчас - ничаво!”.
Еще совсем недавно, до конфликта с Украиной, дела у них шли как нельзя лучше. Прямо сюда, в нижегородскую глубинку, приезжали перекупщики из Киева и загружали матрешками целые машины. Теперь Анна Васильевна садится в свой уголок художника больше для собственного удовольствия.
“Мама красила, папа точил”
Анна Каверина занимается росписью с юных лет, уже без малого полвека. Раньше счет матрешкам шел на сотни, а сейчас на ее рисовальном столике их всего пара десятков. “Когда крашу матрешку, гляжу – эта на этого похожа, а эта – на этого! Вроде одна рука, а лица получаются все разные!” – рассказывает художница.
Своих соседей и односельчан Анна Каверина знает наперечет. Она здесь родилась и выросла. И уже несколько сроков подряд является депутатом районного собрания. Сейчас ее больше заботят дела общественные.
Полховский Майдан на фоне многих российских деревень выглядит ухоженным и даже зажиточным. Здесь много крепких кирпичных домов, центральная улица покрыта асфальтом, во многих дворах стоят приличные иномарки. Спасибо матрешкам.
Сама Анна Васильевна матрешками уже почти не занимается, семейное дело продолжают ее сыновья Александр и Евгений. “Это – первая! Называется «зуголик»” – показывает Евгений самую маленькую матрешку, выточенную из тонких липовых палочек.
Токарные станки в Полховском Майдане стоят чуть ли не в каждом доме. Матрешками так или иначе занимаются все, даже если есть постоянная работа или домашнее хозяйство. “Раньше две коровы были, два теленка держала, поросята были! Все равно: ущипками, урывками, а прибегу с работы, да хоть часть, но сяду и сделаю!” – рассказывает Анна Каверина.
Покрасить матрешку – дело гораздо более долгое и трудоемкое, чем ее выточить, хотя технология росписи значительно упростилась. Например, “наводку”, черный контур рисунка, делали тушью с помощью перьев. А теперь – обычной гелевой ручкой. Раньше красили анилиновыми красками, разведенными самогонкой, а теперь для этого есть гуашь. В остальном же все как прежде: узоры, цветы и ягоды. Молодежь из деревни уезжает мало.
В доме Лухмановых пахнет краской и свежим лаком. Дети в матрешек не играют, а укладывают их для последующей продажи. Ира Лухманова расписывает матрешек на заказ. “Сначала я замазала фон у этого полотенца, а потом красной – другой кистью, другой краской – я ее разживила!” – объясняет художница.
Ирина – самоучка. “Школу закончила, замуж вышла и красить стала! – объясняет она. – У меня и мама красила, папа точил! Тут все так! Другой работы нету!”.
Время от времени в Полховский Майдан приезжают гости из далеких краев – посмотреть, как делается русская матрешка. Смотрят, удивляются и развозят местную продукцию по всему миру.
“Вот японцы приезжали! Я им дарила в подарок такие вот баночки, матрешечку! – вспоминает Лухманова. – У них матрешка называется “кокэшка”! Интересно!”.
“Не пьют, не едят, на белый свет глядят!”, или трудности сбыта
Каждый здесь ищет свои каналы сбыта товара. Кажется, что сделать это при такой конкуренции почти нереально. Но стоит посмотреть на липовые залежи у любого из домов, и представить, сколько из этого получится матрешек, сразу становится понятно: дела у Полховского Майдана все-таки идут. А если кто-то не может продать сам, отдает товар соседу. “У нас свои, кто ездит на вернисаж, здесь скупают матрешку, и едут там продавать! Удобно! Ведь не каждый поедет-то!” – объясняет Ирина Лухманова.
Поехать отсюда, например, в Москву – на грузовике-попутке, с огромными тяжелыми сумками, полными матрешек, – дело непростое. 79-летняя Римма Игнатова ездит. Раньше, как и все здесь, она занималась росписью. Но потом руки не перестали чувствовать кисть.
В стародавние времена деды ее прадедов – казаки, сосланные сюда царем за разные провинности (отсюда, кстати, и название – Майдан, то есть место схода) – стали вытачивать своим детям деревянные игрушки. А впоследствии занялись производством и продажей матрешек. И показали пример всем вокруг.
“Сперва был наш только один Майдан, а сейчас – весь Вознесенский район! И Мордовия! Кусок хлеба отбили у нас! Они даром хуже делают! – возмущается Римма Васильевна. – А сейчас приезжают на машинах и скупают!”.
У Риммы Игнатовой 38 детей, внуков и правнуков. Но все разъехались по большим городам. А сама она уезжать не хочет. Потому что здесь все родное. К тому же она часто ездит в Москву торговать. Иначе на пенсию не прожить.
“Работала дояркой, у меня руки все в шишках – пенсия семь с половиной тысяч! И прибавили сейчас 200 рублей, да? Вот Путин, Путин! А чё Путин? У него, говорят, 12 самолетов, сколько-то там миллиардов! А у нас?! Ну ты хоть тысчонку прибавил бы! Это еще хорошо, что я две сумки продала в этот раз, а там – еще пять сумок! Это я еще пять раз поеду! Если хорошая погода, сумку можно и за день продать! А если нет – то нет”, – жалуется Римма Васильевна.
Вернисаж в Измайлово – крупнейшая ярмарка отечественных народных промыслов. Любимое место охотников за сувенирами. Здесь каждую неделю по средам и торгует Римма Игнатова.
“Вот они, вот! Не пьют, не едят, на белый свет глядят! Сколько стоит? Стоит 400, а я вам отдам за 350! Видишь, какие красавицы!” – зазывает она покупателей.
Сама яркая, в платке, похожая на свой же товар, она бойко сбывает полх-майданских матрешек. Тем, кто гуляет по Измайловскому вернисажу и проходит мимо бабушки в красном нарядном платке, невдомек, откуда она привезла свой цветастый товар, как он был сделан, кто рубил в дремучих лесах ароматную липу, драл с нее лубок.
Лыка не вяжут
Постойте! Мы обещали рассказать, куда изготовители матрешек сбывают кору, содранную с липовых деревьев. Это, между прочим, еще один старинный русский промысел, которым живет деревня Букалей неподалеку от Полховского Майдана.
Марина со свекровью перекладывают липовую кору из “Газели” в небольшой пруд. Они делают лыко – гибкий и прочный материал, до недавнего времени один из самых популярных и универсальных на Руси.
Лыко замачивают два раза в год – осенью и весной. Соответственно, дважды и вынимают. Говорят, на это стоит посмотреть. Вернее, понюхать. Запах от моченого луба стоит такой, что с непривычки людей выворачивает наизнанку.
Сейчас из лыка делают в основном банные мочалки и кисти для садовых и хозяйственных нужд. А раньше с его помощью строили дома, делали мебель, посуду, одежду и обувь.
“Вот из этой лапти плятут! – рассказывает Марина. – Лапти плетут мужчины! Но которые занимались, все уже умерли”.
Букалей – маленькая, постепенно угасающая деревня. В отличие от соседнего Полховского Майдана, дела тут идут не очень. Вездесущий пластик быстро вытеснил с рынка традиционное лыко вместе с дедовским способом его производства.
“Вот, смотри – мочалы. Их мочат, а потом выдирають!”. В старой заброшенной бане 80-летняя Татьяна Федоровна днями напролет измельчает мочало, чтобы сделать из него кисти.
Раньше мочало в Букалее заготавливали в промышленных масштабах. И здесь работала целая артель. “Отец мой работал, и мы дальше в болотах за шесть километров отсюда мочили, – вспоминает Татьяна Климакова. – На себе таскали, сынок! После войны-то! Уж мы были небольшими, а отец навяжет вязанку – вот как жили! Тады жили плохо!”.
Замачивать лубок в реках и озерах запрещено – от него гибнет рыба. Приходилось таскать его на болота и обратно. Потом специальные водоемы вырыли прямо за деревней. Но замачивать липовую кору стало некому.
“Наши ровесники все умерли! Молодые мааало делают! Не хотят, не любят!” – рассказывает Климакова. Мы спрашиваем ее, что значит выражение “лыка не вяжет”. “Значит, мужик пьяный! – с усмешкой отвечает она. – Он не моожет! Он уж прямо окочуренный!”.
Будто специально к разговору в нашу сторону спешит долговязая шатающаяся фигура. Это местный житель Сергей пришел проверить, все ли здесь в порядке.
“Вон, лыка не вяжет!” – говорит Татьяна. “Яяя?! – возмущается Сергей. – Я всегда вяжу! Что хочешь сделаю!”.
Но умения своего Сергей так и не показал – то ли оттого, что лыка не вязал, то ли потому что не лыком шит. Но его деревня, раньше столь ненасытная до липовой коры, нынче у соседей ее почти не забирает. Потому что она стала не нужна.
Поэтому и горят в Полховском Майдане дымные костры. В которых сгорает то, что в этих местах раньше так ценилось.
Это не хорошо и не плохо. Просто матрешка, в силу своей румяной и цветастой красоты, оказалась более живучей, чем ароматное лыко. На радость тем, кто ее точит, красит и продает.