Российский журналист Аркадий Бабченко был призван в армию в августе 1996 года, в разгар чеченской войны. Тогда он попал в Моздок.
"На взлетке из прибывших из Грозного вертушек выгружали убитых людей в черных пластиковых мешках. Иногда одного-двух. Иногда пятерых. Иногда десятерых. И так не хотелось в эти вертолеты, чтобы через пару дней вернуться вот так же вот, завернутым вот в эти вот пакеты... В девятнадцать лет умирать плохо", – вспоминает он.
После службы Аркадий стал военным журналистом, работал в Чечне, Грузии, на востоке Украины. Настоящее Время расспросил его о том, изменилось ли в последние несколько десятков лет отношение к простым российским солдатам.
******
— Я прочитала ваш пост на фейсбуке и тот ужас, который вы описали: вам было 19 лет, когда вы попали в Моздок, готовились к отправке в Грозный. Что вас, 19-летнего пацана, который раньше не видел войны, больше всего тогда поразило?
— Поразила смерть, конечно. Сразу поражает смерть. Я до этого служил в учебке полгода, и нас, 1,5 тысячи человек, везли поездом из Екатеринбурга в Моздок. Мы все ехали с шутками, с прибаутками, в нас был еще этот юношеский максимализм. Мы все читали и считали, что, на войну, конечно, хочется.
И тут мы приезжаем в Моздок. И первое, что мы видим в Моздоке, – это то, что на соседних путях стоит эшелон с разбитой техникой, который едет оттуда. А техника вся разворочена. И вот тут становится страшно, действительно страшно. То есть шутки-прибаутки закончились.
Нас привезли на взлетку (взлетно-посадочную полосу - НВ) в Моздок, а там прилетают вертушки (вертолеты - НВ). Тем самые вертушки, в которые нас сажают и отправляют в Грозный, а обратным рейсом они привозят оттуда черные пакеты с телами.
Нам никто не говорил, куда нас везли, что мы будем делать. Но ты видишь эти черные пакеты и понимаешь, что в них лежат, наверное, погибшие люди. И вот это, конечно, ошарашивает. Это абсолютно полная безнадега. Тебе 19 лет, ты только вылез из-под мамкиной юбки, ты еще жизни не видел, а тут тебе надо умирать. Это такая тошниловка, это так нудно, это так все жилы вытягивает...
— А кто-нибудь из командования с вами разговаривал, объяснял? Вас готовили к тому, что сейчас вас отправят в Грозный?
— Когда сейчас говорят, что в Украине началась вот эта вот отправка непонятных людей, которых хоронят под номерами в общих могилах, — все это все было еще в Чечне.
У меня до сих пор нет документов, что я участвовал в Первой чеченской войне, меня в штатное расписание роты даже не занесли. Я себя записал туда потом сам, потому что был какое-то время писарем, а потом, прошу прощения, когда в батальоне началась эпидемия дизентерии, а бумаги не было, я этим штатным расписанием и подтерся. То есть у меня никаких документов о том, что я был в Чечне, нет.
У нас не было никакого командования. Я не знал, кто у меня командир полка. Командира роты я знал, он был алкоголик, он в роте просто не появлялся. В какой-то момент я из роты остался просто один, я был сам себе командир, начальник и солдат. Я что хотел, то и делал.
Потом кто-то из Чечни приезжает, какое-то начальство. Тебя находят, потом тебя сажают на броню, везут туда, в Чечню. Ты две недели находишься там, потом возвращаешься, потом еще что-то. Это была не армия, это была не война.
— Вы понимали цель того, что вы делаете?
— Нет, цели не понимал никто, армия вообще цели не понимала. Это, кстати, армию очень сильно подкосило, потому что начался такой отток, такое увольнение этих всех офицеров, потому что невозможно воевать, когда ты ни черта не понимаешь. Когда тебя государство продает, когда тебя кидают все, когда все всё продают. Там оружие продавали эшелонами, когда за героин, когда за водку. Это была не война, это было какое-то абсолютное безумие.
— Вы возвращались в Чечню потом, когда работали, освещали события. Вы освещали также события на востоке Украины. Отношение к солдатам как-нибудь поменялось в России за все это время?
— Все-таки поменялось. Сейчас, что ни говори, но Путин в армию денег влил, реформу провел, какое-никакое реформирование произошло. То, что Медведев сократил срок службы с 2 лет до 1 года, подкосило дедовщину. В Чечне солдат человеком не был вообще, это было абсолютно бесправное существо. У зэка (заключенного - НВ) было больше прав, чем у солдата в Чечне. Сейчас все-таки к солдату более по-человечески относятся, о нем больше заботятся, больше с ним нянчатся.
Но у нас же в России армия до сих пор рабоче-крестьянская, и служат там рабочие и крестьяне. И вот какого-то парня из деревни Лопыревка Красноярского края берут в эту армию, посылают его в Чечню, в Сирию, в Донбасс. Там ему отрывает руки-ноги, его возвращают обратно в эту нищету без рук, без ног, с пенсией 200 долларов. И все, и крутись, как знаешь. А у него на одни катетеры уходит 400 долларов. И крутись как знаешь. А системы реабилитации, ее в России как не было, так и не существует.
— Но ведь, Аркадий, ни в Украине, ни в Сирии не воевали просто рядовые солдаты, это были контрактники.
— Все-таки в Украину срочников тоже посылали. Это были не частые случаи, но все-таки они там безусловно были. С контрактниками все проще: ты подписал контракт, а дальше твои проблемы, выкручивайся, как знаешь.
— Во время Великой отечественной войны около 4 млн. солдат пропало без вести, что показывает, что человеческая жизнь тогда никому была не нужна. Отношение к солдату поменялось с тех времен?
— Когда я читаю фронтовиков, вот которые пишут настоящие воспоминания, которые вот прошли всю Вторую мировую войну, – Николая Никулина, всех прочих, и даже когда я читаю Шаламова, – я во всех этих рассказах вижу свой взвод. Все один в один, не поменялось с тех времен ничего. Солдат как был пушечное мясо, так и остался. Поменять только Сталина на Путина, Берлин на Сирию – все остальное будет точно так же.