Российский журналист Аркадий Бабченко, который неоднократно критиковал политику Владимира Путина, решил уехать из России. Он написал в фейсбуке: "Какое-то время мне лучше пожить за пределами нашей Богом хранимой Родины", собрал чемоданы и уехал. Что послужило причиной – Аркадий рассказал в интервью Настоящему Времени.
— Почему вы решили уехать из России? Были угрозы какие-то?
— Ну я бы не сказал, что прямо непосредственно угрозы, просто у меня появилась информация, что сейчас, в данный момент товарищи из КГБ решают, что со мной делать – либо заводить уже дело и сажать совсем, либо махнуть рукой, и пускай этот малохольный журналист в своем фейсбуке и дальше пишет, что хочет.
— Вы можете сказать, откуда эта информация?
— Нет, ну, конечно же, я не могу. Это у нас свои источники.
— Но вы ей доверяете.
— Это надежный, проверенный источник, я ей доверяю, этот источник мне помогал несколько раз. Ну и поскольку мы с вами люди культурные, я не стал ставить людей перед муками выбора и решил превентивно пока приехать сюда.
— Называли, по какой статье именно вас могут привлечь?
— Да какая разница? Любой пост бери, любую статью туда приписывай и сажай. Или это хорошо, если по какой-нибудь экстремистской, или наркоту могут подкинуть, или по педофилии какой-нибудь, что у них очень в ходу.
— Как вы считаете, это произошло из-за того, что у вас в принципе антипутинская позиция? Или была какая-то последняя капля, после которой было издано распоряжение: рот Бабченко закрыть.
— Ну я не знаю, вот последняя травля, которая была по поводу нескорбления меня о разбившемся самолете Ту-154 – вот это была очень сильная атака. Это не первая травля, и не первое дело.
— А что тогда было? В чем именно травля выражалась?
— Там началась мощная атака. Там были подключены все пропагандистские агентства – Life News, Рен-ТВ, кто угодно, Соловьев там. Начали говорить, что я националпредатель, что мне не место, начали собирать петицию за лишение меня гражданства, начали делать какие-то левые штрафы мне, видимо, чтобы не выпустить из страны. Сделали мне штраф за то, что я в городе Ногинске проехал в автобусе, не оплатив проезд, притом, что я ветеран боевых действий, у меня вообще бесплатный проезд в принципе. И была очень сильная атака, сенаторов каких-то подключили. Очень мощно было, очень сильно. Давно такого не было.
— Вы действительно испугались?
— Ну я испугался, наверное, уже лет 7-8-10 назад, и с тех пор я боюсь, в общем-то, постоянно. Потому что в России если ты инакомыслящий, если ты диссидент, ты каждую минуту, в общем-то, думаешь о том, что тебя могут посадить в любую минуту, арматуркой по голове дать в любую минуту, шприц тебе в ногу воткнуть, как это было совсем недавно с мужем Любови Соболь, адвокатом Фонда Навального. Постоянно думаешь об этом.
— Аркадий, а как вы считаете, Кремль какие методы в принципе использует, чтобы закрыть рот таким людям, как вы? Есть какие-то новые тенденции, новые способы изобретаются?
— Я сильно сомневаюсь, что Кремль вообще знает о моем существовании. Я думаю, все-таки там решения принимаются на более низком уровне. Но сейчас совершенно чувствуется тенденция – они сажать не хотят. Вот именно репрессии, они стараются удерживаться от них. Совершенно четкая прослеживается тенденция, что они сначала людей пытаются выдавить. То есть намекают, один раз намекают, второй раз намекают.
— Выдавить, чтобы человек замолчал?
— Нет, выдавить из России, чтобы его просто не было в России. Нет человека – нет проблемы. А то, что он уехал – ну это его решение, у нас демократия, мы не преследуем.
— Да, но ведь этот человек продолжает за границей, например, высказывать свое антипутинское мнение.
— Да ради Бога, их это, видимо, не так уже волнует, как когда этот человек это делает внутри страны. Предупредят один раз, второй раз, пятый раз скажут открыто. Если ты там не понял, на шестой раз тебя уже посадят.
— Вы вели дневник украинского Евромайдана. И я помню, 21 февраля написали следующие строчки, я прочитаю: "Что будет завтра, не знает никто, одно ясно – Украина изменилась навсегда". Вы можете вспомнить тот день ровно 3 года назад, 22 февраля? Это была кульминация.
— Это была кульминация, да. Был расстрел на Институтской улице, люди туда пошли наверх. Я его немного проворонил. Вот саму непосредственно эту бойню, эту мясорубку я не застал. Я туда пришел минут через 40, наверное, но стрельба там продолжалась, люди еще погибали. Но стало понятно, что перейдена какая-то черта, что вот это точка бифуркации, и так, как было, уже не будет. Потому что пролита кровь, 100 погибших – для Украины это тогда была гигантская цифра. Потому что Украина была совсем не Россия, это была другая страна, открытая, мягкая, добрая и доброжелательная. 100 погибших – у них такого не было никогда. И стало понятно, что все, точка перейдена, и дальше так, как было, уже не будет точно, и дальше события уже будут развиваться по какому-то совершенно другому сценарию.
— Что вы делали в тот день?
— Снимал, фотографировал, записывал, журналистской работой занимался.
— Вот во времена ваших съемок тогда поступали угрозы из России? Тогда было уже желание остаться в Украине навсегда?
— Не помню, нет, кажется, нет. Особо меня как-то не трогали. Мне угрозы поступали до этого, потому что я политикой в оппозиции, не политикой – оппозиционной активистской деятельностью я начал заниматься до этого. И Болотная, и протесты – вот мне с тех времен поступали угрозы, а по поводу Майдана меня не трогали, нет.
— Когда сможете вернуться в Россию?
— Я надеюсь, чем раньше – тем лучше. Я не рассматриваю свой отъезд как эмиграцию, как временное пока пересидеть, пока устаканятся события там, и когда я смогу вернуться. Но зависит это не от меня, безусловно.