70 лет назад, в феврале 1945-ого года, в Ялте началась встреча Франклина Рузвельта, Иосифа Сталина и Уинстона Черчилля. Лидеры стран антигитлеровской коалиции, СССР, США и Великобритании, по сути определили судьбу послевоенной Европы.
Аннексия Крыма Россией и боевые действия в Украине разрушили нынешнее политическое спокойствие в мире и уверенность в нерушимости послевоенных границ. А тогда, 70 лет назад, вообще никто не мог подумать о том, что в 2014-м амбиции некоторых политических деятелей приведут к крови в самом центре Европы. Публицист и писатель Ефим Фиштейн вспоминает историю и рассказывает о важности встречи большой тройки.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Публицист Ефим Фиштейн - о юбилее Ялтинской Конференции
Ялтинская, она же, Крымская конференция - это исключительно важная страница истории не только Европы, но, пожалуй, и всего человечества.
Она состоялась ровно семьдесят лет назад, примерно в эти дни, продолжалась неделю. Но за неделю государственные мужи трех союзных держав успели сделать очень многое. Они успели договорится не только о создании после войны Организации Объединенных Наций, но и провести разделительные линии своего влияния, определить границы государств, как в Европе - так и на Дальнем Востоке.
Если на предыдущей Тегеранской конференции речь шла о том, как победить Гитлера, то на этой, Ялтинской, речь шла уже о том, как обустроить мир. Исключительно тяжелая, но деликатная работа. Нужно было определить новые границы государств, которые стали другими, чем раньше.
Всем известна история Восточной Пруссии, история перемещения польской территории с Востока на Запад. Известны почти комические случаи, когда это влияние определялось чуть ли не в процентах.
Известно что Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании, написал рукой на салфетке записку Сталину, в которой решалась судьба Балканского полуострова. И в этой записке был обмен на влияние в Югославии, которое он определил цифрами 50 на 50. В Румынии и Болгарии он готов был Сталину уступить влияние 90 к 10, то есть Сталин получал влияния больше, чем Запад. Зато Греция наоборот оказывалась в сфере влияния Великобритании. Сталин сохранил салфетку. Вернее говоря, он предложил Черчиллю ее сохранить, не выбрасывать. Но назвал способ опреления судеб народов несколько циничным.
Важно, что в течение следующего полувека, эти демаркационные линии, линии разграничения влияния соблюдались всеми без исключения.
Впервые это проявилось в майские дни, в ходе пражского восстания. Чехословакия, кстати сказать, во время Второй мировой войны могла быть освобождена американскими союзными войсками. Третья армия генерала Паттона была в ста километрах, уже на территории Чехословакии, и ее передовые разведывательные джипы уже въезжали в город. Но по разграничительным картам Прагу должны были освободить советские войска. Поэтому был отдан приказ маршалу Коневу развернуть танки и срочно отправиться в Прагу, чтобы ее не освободили американцы.
Такие же ситуации возникали не раз в течение этого полувека. Четкое разграничение проводилось во все последующие годы. В последний раз - в 1968-м, когда в Праге проводились известные события, которые Советский Союз считал контрреволюцией. Сохранилась знаменитая записка американского государственного секретаря Дина Раска, которую он тогда послал своему президенту: "Мне кажется, русские хотят втянуть нас в провокацию, потому что это их сфера влияния". Так продолжалось до 89-го года, до падения Берлинской стены.
Население и народы все-таки имеют собственную субъектность. И когда повалили люди с Востока на Запада и разбили Берлинскую стену, сложилась неудержимая ситуация неудержимая. Пришлось кусачками перекусить колючую проволоку и на границах Венгрии, Австрии, Чехословакии и Германии.
И стало ясно, что раз в какое-то время народы мира ощущают свою историческую субъектность. Они хозяева своей судьбы, и никакие линии, никакие разграничения, никакие карандашом нарисованные границы, не действуют в их глазах. Они начинают реализовывать свои представления о своей судьбе. Следующие этапы, этапы других соглашений о переделе Европы, могут сложиться только в результате следующей большой войны. Чего никто себе пока, во всяком случае, не желает.
"Настоящее Время"