В 2017 году Украина обнародовала архивы советского КГБ с информацией о слежках и наблюдениях. С тех пор каждый мог запросить личное дело на себя или членов семьи и выяснить не только причину преследования, но и имена информаторов. Для многих стало сюрпризом, что за ними годами следили соседи, коллеги или даже близкие друзья. "Киевские файлы" – фильм-расследование голландского документалиста Валтера Стокмана об этом процессе.

В фильме три героя: Вера Павловна Лисовская – жена украинского диссидента, приговоренного к семи годам лишения свободы и трем годам ссылки; голландские шпионы-любители Эверте Рейдоне и Лу де Ягере, которые были завербованы Службой внешней разведки Нидерландов в 1961 году для фотографирования военных объектов в Украине; и француженка польского происхождения Режин Шиврак, влюбившаяся во время отпуска в киевского студента Богдана, который завербовал ее по поручению КГБ. Все они видят свои личные дела впервые спустя 50 лет и узнают много нового. Режиссер комбинирует современные интервью с героями, архивные кадры и старинные фотографии с современными городскими пейзажами Киева, снятыми скрытой камерой, усиливая ощущение паранойи и слежки.

Премьера фильма состоялась в Амстердаме на кинофестивале IDFA. Сейчас фильм путешествует по международным кинофестивалям. Мы встретились с режиссером на кинофестивале документального кино в Порденоне (Италия) и поговорили о работе над фильмом.

– Как вам пришла в голову идея фильма? Откуда вы узнали про то, что архив КГБ обнародован?

– Я прочитал об этом в интернете. Я бывал в Киеве раньше, в 2018 году, у меня там друзья. Помню, что тогда мой друг спросил меня, не хочу ли я снять фильм в Украине. Но я не особо интересовался ею. Однако после того разговора я задумался. Как раз внезапно возникла эта история про архивы КГБ, и я подумал, что было бы интересно об этом сделать фильм. Я связался с архивом, и они мне дали разрешение.

– Разве можно запросить чьи-то личные файлы? Я слышала, что эта информация доступна только родственникам.

– Да, вы правы. Моя идея фильма понравилась архиву. Меня связали с украинским историком, мы начали работать вместе. У него было больше свободы, он помог найти эти истории.

– Как проходил отбор историй?

– Я положился на мнение историка, потому что не говорю ни по-русски, ни по-украински. Сейчас в архив в основном приходят люди, чтобы узнать информацию о родственниках, пострадавших от сталинских репрессий. Я не хотел говорить о ком-то, кто уже умер. Я искал истории 60-х или 70-х с живыми свидетелями. Я также попросил исследователя найти истории, связанные с Западом, потому что мне это близко.

– С ними легче договориться?

– Я заметил, что многие украинцы, как говорит сотрудник КГБ в моем фильме, по-прежнему не доверяют друг другу, у них есть паранойя, они все еще верят, что тоталитаризм вернется. Не так много людей были готовы свободно говорить с нами о своем прошлом.

– Вы думаете, что эта паранойя свойственна только советским людям?

– На Западе люди не чувствовали дискомфорта, высказывая свое мнение на публике. Конечно, здесь тоже существовали секретные службы, но в странах Восточного блока людям приходилось иметь дело с более серьезными последствиями.

– Вы использовали в фильме съемку скрытой камерой на улицах Киева, стали своего рода агентом КГБ. Как вам пришла в голову эта идея? И просили ли вы потом разрешения на использование кадров у людей, которых снимали?

– Нет, не просил. С одной стороны, я понимал, что мы тайно наблюдаем за ними. Но в то же время я был уверен, что мы ими не пользуемся, не злоупотребляем. Мы снимали в общественных местах и взяли невинные сцены. С этической точки зрения я считаю, что приемлемо использовать людей с улицы, чтобы рассказывать разные истории. Но я сделал это специально скрытой камерой, чтобы добавить ощущение наблюдения, которое устраивало КГБ.

– Получается, люди даже не подозревают, что их изображение есть в вашем фильме?

– Нет.

– А фильм покажут в Киеве?

– Да. Скоро будет показ на Docudays.

– Возможно, скоро вам начтут писать с претензиями.

– Да, есть вероятность (смеется).

– Много ли личных дел иностранцев вы рассматривали? Как выбор пал на этих героев?

– У меня было больше кандидатов, но некоторые люди отказались сниматься. Я иногда думал: "Ох, если бы я был писателем, могла бы получиться отличная книга!" В конце концов я подумал, что мне следует придерживаться этих трех историй, они как раз по-разному раскрывают тему. Первая – действительно шпионская история с голландскими парнями. Вторая история – про украинскую диссидентскую семью. А третья – про невинную туристку из Франции. Все вместе они отлично говорят о разных аспектах того, что тогда происходило.

– Самая интригующая история – это история романа французской туристки с агентом КГБ. В вашем фильме он отказался появиться, мы только слышим телефонный разговор. Как вы его уговаривали?

– Мы встретились обсудить, хочет ли он сниматься в фильме. И почти уговорили. Многие украинцы боятся, что те времена могут вернуться. Я думаю, что они и воюют сейчас в том числе ради того, чтобы этого не произошло. Ведь в России общество полностью контролируется государством, может быть, даже хуже, чем в 70-е или 80-е годы.

– Как вы думаете, был ли он искренне влюблен в француженку, как она в него?

– Нет, я думаю, что это было его задание. Если бы он не согласился на контакт с ней, пострадала бы его карьера или он лишился бы возможности учиться. Конечно, были моменты страсти, но в итоге для него это была миссия по сбору информации. Мне говорили, что были и женщины-агенты, которые занимались сексом, чтобы собрать информацию. Это тоталитаризм. Огромная система, в которой все ведут слежку друг за другом. Настоящий Кафка.

– В России нет единой системы доступа к архивам КГБ. Многим запрещают ознакомление с ними под предлогом разжигания ненависти и риска чего-то вроде гражданской войны. Вы сталкивались с какими-то конфликтами на почве архива в Украине?

– Мне, как жителю Запада, тоже было очень любопытно, куда делись все эти ребята из КГБ? Одна женщина мне сказала: "Я однажды видела парня из КГБ, он сейчас листовки для церкви раздает, потому что от коммунизма перешел к религии".

Мне кажется странным, что никто не понес ответственности. Даже в Южной Африке была Комиссия истины и примирения. Люди каким-то образом пытались разобраться с прошлым. В Украине мне говорили, что они просто хотят двигаться дальше, поэтому игнорируют эту часть. Но я думаю, что говорить об этом важно. А еще говорят, что многие архивы вернули в Москву. В Германии, например, сразу взяли под контроль весь архив Штази. В Украине все было совсем по-другому.

– Что вас больше всего удивило во время работы?

– Меня печалило то, что не существовало никакого доверия. Общество, контролируемое государством, отравлено паранойей. Многие перестали доверять друзьям, семье. Это оказало огромное влияние на душевное состояние людей, на их отношение к жизни. Страшно, что это вернулось сейчас в современную Россию, это повлияет на жизни многих поколений. Даже сейчас в Украине люди старшего поколения очень подозрительны, они меня спрашивали: "Зачем ты задаешь эти вопросы? Кто ты такой?" У меня нет такого недоверия к людям.

– Как вы думаете, почему понадобилось так много времени, чтобы рассекретить эти архивы?

– Я не спрашивал. Но я думаю, что долго происходил плавный разрыв с коммунизмом. А еще власти хотели сделать всех немного виноватыми. Говорили, что все были частью системы. Все друг на друга стучали. Людей помещали в ситуации, когда им приходилось шпионить за кем-то, просто чтобы вести нормальную жизнь, чтобы иметь возможность сохранить работу, учиться. Когда начался конфликт с Россией, власть задумалась и открыла архивы, сказав тем самым: "Смотрите! Вот что такое Россия. Хотим ли мы вернуться к этому?" В 2017 году они хотели подчеркнуть, что не хотят возвращения в прошлое.