"Между революциями" – история Марии и Захры. Они познакомились в 70-х в Медицинском университете в Бухаресте. Мария из Румынии, Захра из Ирана. В 1978 году, когда начались волнения в Иране, Захра вернулась домой. В течение следующих 10 лет, вплоть до свержения коммунистического режима в Румынии, единственным способом общения между подругами стала переписка. В своих письмах девушки описывали борьбу женщин за свои права, а также изменения в обществе.
Румынский документалист Влад Петри, сопроводив переписку редкой архивной хроникой, создал картину о политических изменениях двух стран с интимной точки зрения двух подруг. Лишь в заключительных титрах зритель узнает, что история отношений девушек выдумана. Это компиляция серии переписок, найденных в архивах секретной полиции Чаушеску.
Фильм получил награды на международных кинофестивалях, среди которых приз жюри FIPRESSI на Берлинале в секции экспериментального кино FORUM, приз за лучший документальный фильм на кинофестивале в Вальядолиде, лучший фильм Mediterranean Film Festival в Сплите и MakeDox в Скопье.
Мы встретились с режиссером фильма Владом Петри в Триесте, где он получил приз Osservatorio Balcani e Caucaso Transeuropa, и поговорили о работе над фильмом, революциях и о границе между документальным и художественным кино.
– Ваш фильм документальный или художественный? И где для вас граница между этими двумя категориями?
– На самом деле я не рассуждал в таких терминах. Я думаю, что фильм – что-то среднее, как и название "Между революциями". Жанр фильма находится где-то между.
– Вы не боялись негативной реакции зрителей на то, что в конце выясняется, что героини выдуманы? Ведь это может показаться манипуляцией?
– Мы пробовали разные способы. Сначала даже хотели написать об этом в открывающих титрах. Для меня любое кино – это вымысел, даже то, в которое очень хочется верить. Я бы хотел, чтобы наш зритель сопереживал героиням, погрузился в их мир, следовал за их историей. Вот почему я не дал информацию о том, что переписка нереальна, в начале. Я думаю, что, если бы мы написали, что история Марии и Захра основана на многочисленных письмах тайной полиции и поэзии двух феминисток, зритель бы не погрузился в мир героинь.
– Как вам пришла в голову идея сравнить румынскую революцию с такой, казалось бы, далекой иранской?
– Долгое время меня интересовало настоящее, но с возрастом мне захотелось узнать больше о моей семье, об их и своем прошлом. Я сделал несколько короткометражек, основанных на личных архивах, о жизни моей бабушки. Меня интересовали годы моего детства. Когда я родился, произошла революция в Иране, а когда мне было 10 лет, произошла революция в Румынии. Позже, когда я путешествовал по Ирану, я нашел много общего в стране с тем, что я пережил ребенком в Румынии.
Во время коммунизма Румыния была очень изолированной страной. Но в то же время сюда приезжало много студентов с Ближнего Востока и других стран – участников движения неприсоединения (международная организация, созданная в 1961 году и объединяющая 120 государств мира на принципах неучастия в военных блоках – НВ). А румынские инженеры и рабочие уезжали туда. Происходил большой обмен между этими странами. Я хотел об этом побольше рассказать.
– Вы говорили, что румынская героиня – Мария – была вдохновлена историей вашей матери. А знакомы ли вы лично с прототипом Захры? Может, существовали случаи, когда иранские девушки оставались навсегда в Румынии?
– Когда мы начали работать над проектом, я узнал, что у нашего сопродюсера из Ирана тетя училась в Румынии. Она прислала голосовое сообщение по-румынски. Было приятно. Она училась в Агрономическом университете, но потом вернулась в Иран. Я знал некоторых иранок, которые остались в Румынии, вышли замуж. Но в основном все возвращались.
Дело в том, что многие студенты были приверженцами левых взглядов и они приехали в Румынию вдохновляться коммунизмом. Мне было интересно поближе изучить иранскую революцию с левой точки зрения. Об этом большую часть времени забывают, но в ней участвовало много левых, которые вдохновлялись европейскими идеями. Среди них были философы, которые объединили марксизм с исламом, это было ново и необычно для Ближнего Востока. Поэтому для нас с самого начала Захра была именно этим персонажем – интеллектуалка, вдохновленная коммунизмом. Она увидела, что в этом режиме хорошо, что плохо, и решила попробовать привезти этот опыт на родину.
– Вы используете большое количество архивных материалов. Как происходил их поиск в румынских архивах? Сложно ли было найти документальную хронику из Ирана?
– Конечно, в Румынии работать с архивами было легче, хотя мы и попали на время пандемии. Архив национального телевидения был закрыт, и нам пришлось долго ждать, когда все откроется.
Я бывал в Иране, и в одной из моих поездок я обнаружил несколько DVD-дисков, с компиляцией иранских документальных фильмов, где я нашел некоторые кадры: смерть Хомейни, например. К счастью, у нас был продюсер, который смог найти и переслать материалы: хронику иранского национального телевидения и личные семейные архивы. Он был вынужден работать инкогнито. В Иране к работе в европейских проектах относятся с подозрением. Они хотят всегда контролировать повествование и не допускают трансляции альтернативных взглядов на свою историю.
– Фильм удалось тайно показать в Иране. Были ли вы на показе? Как реагировали зрители?
– Было уже два подпольных показа. На последнем я участвовал в онлайн-дискуссии после просмотра. Было очень интересно, трогательно и эмоционально. Зал был похож на подвал, там в основном были люди, занимающиеся кино. Мне задавали много политических вопросов о том, как сейчас обстоят дела в Румынии. Они говорили, что чувствуют, что в Иране через несколько лет будет другое общество и что оно может быть похоже на современное румынское. Они тоже подметили, что было много общего между Исламской Республикой и коммунизмом.
Мы обсуждали иранскую поэзию, которая есть в фильме. Они были очень впечатлены сочетанием политики и поэзии. Поэзия крепко встроена в ДНК иранского общества.
– Ваш фильм говорит о правах женщин в 70-х годах, но он стал очень актуальным сейчас. В связи с протестами в Иране после убийства Махсы Амини и женской революцией. Как зрители реагировали на эту связь?
– Надо заметить, что иранцы с большим энтузиазмом отреагировали на мой фильм, даже больше, чем румыны. Некоторые даже спрашивали меня, не иранец ли я? (смеется – НВ). Они действительно почувствовали, что я часть их общества. Кто-то даже пошутил, что, когда в Иране все изменится, я буду первым гражданином нового Ирана и получу паспорт.
Нам приходило множество сообщений от молодых иранок. Многие двадцатилетние девушки никогда не видели этих архивов и были очень впечатлены тем, что открыли для себя историю своей страны через фильм, снятый неиранцем. Так что до сих пор я не получал плохих отзывов из Ирана.
Для них не было, кстати, проблемой, что персонажи выдуманы. Они видели правду в этих историях. Однажды мы получили сообщение от человека из Ирана, в котором он писал: "Я нашел Захру, она умерла два года назад". Представляете? Этот человек после просмотра фильма начал искать в иранских архивах, и нашел женщину по имени Захра, которая училась в Румынии и поверил, что она на самом деле существовала.
– Вы работали с румынской писательницей Лавинией Браниште при написании писем. Неудивительно, что зрители поверили в их правдивость. Для многих эта переписка может показаться даже любовной. Как проходила работа над сценарием?
– Я решил работать с Лавинией, потому что в ее книгах много сильных женских персонажей. Она феминистка, а мне было важно разработать именно женскую точку зрения. Что касается чувственности, я думаю, что во многом это связано с моим интересом к иранской поэзии. Форуг Фаррохзад, тексты которой мы используем в фильме, – очень важная для меня поэтесса. Она боролась с патриархальным обществом через поэзию.
На первых этапах монтажа фильм был более холодным, более интеллектуальным. Мы не хотели, чтобы фильм был просто уроком истории. Мы хотели адресовать его людям, которые могут и не знать историю Румынии и Ирана, но которые могут проникнуться к персонажам. Мы с Лавинией рассуждали о преследованиях ЛГБТ в Иране, особенно в Исламской Республике, и о том, что в Румынии существовала статья 200, запрещающая гомосексуальные отношения, но не слишком сильно продвинулись в этом направлении в тексте.
Мне кажется интересным, что у некоторых возникает ощущение, что между героинями что-то большее, чем дружба. Эта двусмысленность хороша для кино, у каждого возникает свой образ девушек. После премьеры нас приглашали на разные кинофестивали и художественного, и документального, и квир-кино. В Берлине нас даже номинировали на премию "Тедди" (награда Берлинского кинофестиваля, вручаемая лучшим фильмам, затрагивающим проблемы гомосексуальных людей – НВ), мы тогда очень удивились.
