Ровно 24 года назад, 6 декабря 1997 года, на четырехэтажный жилой дом в восточной части Ленинского района Иркутска, известной как поселок Авиастроителей, рухнул сверхтяжелый военно-транспортный самолет Ан-124 "Руслан". Погибли 72 человека: все находившиеся на борту 8 членов экипажа и 15 пассажиров, а также 49 человек на земле, в том числе 14 детей. Крылом и хвостом самолет задел еще два жилых дома, а на детский дом по соседству упали обломки лайнера и вылилась часть топлива.
Как сегодня живут местные жители, которые, по их словам, до сих не могут забыть звук падающего на их дома самолета? Корреспонденты Сибирь.Реалий поговорили со свидетелями крушения – жителями района, фотокорреспондентом, который снимал место катастрофы, а также с сотрудником пожарной части авиазавода, который участвовал в спасательных работах.
"Руслан", который упал на дом в Иркутске, за несколько минут до аварии 6 декабря 1997 года вылетел с аэродрома Иркутского авиазавода. На его борту были два самолета – это партия истребителей Су-27УБК, которые направлялись на российскую военную базу в Камрани во Вьетнаме. Рейс предполагался через Владивосток, так как Китай не согласовал перелет российского самолета с грузом для вьетнамских ВВС.
Самолет "Руслан" был выпущен в 1985 году. Метеоусловия при взлете оценили как благоприятные – штиль, минус 20°C, видимость – 3 тысячи метров.
Однако уже через три секунды после отрыва самолета от взлетно-посадочной полосы на высоте в пять метров произошел помпаж (срывной режим работы) двигателя №3, в результате чего тот отключился. Спустя шесть секунд на высоте 22 метра остановился двигатель №2. Еще через две секунды, уже на высоте в 66 метров, произошел помпаж двигателя №1, после чего самолет начал резко снижаться.
На одном работающем двигателе экипажу не удалось удержать многотонный самолет в воздухе: через некоторое время "Руслан" рухнул на дом №45 по улице Гражданская в Иркутске. Хвост самолета оперся на стену пятиэтажного жилого дома №120 по улице Мира, крыло задело двухэтажный деревянный жилой барак, расположенный напротив, обломки задели здание детского дома №1. Почти сразу же начался пожар: горел керосин, которым были заправлены баки самолета.
"Мы в первую минуту подумали, что землетрясение. Грохот стоял страшный, потом тишина – и крики. Мы выскочили, в чем были, на мороз – увидели, не поверили глазам своим – картина из какого-то фильма, – вспоминает жительница Иркутска-2 Мария Леонтьева. – Постояли несколько минут как загипнотизированные, вернулись домой. Оделись в зимнее и до ночи с улицы не уходили – сначала думали, может, помочь можно чем? А после просто боялись возвращаться в дом: слишком близко было от места крушения".
Людмила Бондарева, которая жила в доме через дорогу от места катастрофы, узнала о том, что произошло, на работе по телефону от знакомой.
"Она волновалась, что это было мой дом, – вспоминает Бондарева. – Я с работы сразу побежала туда, а там все горело, пылало. Пожарные приехали очень быстро, часть же находится рядом с нами. Но сначала было недостаточно машин: потом уже ехали машины из города, из других пожарных частей".
"Вы же понимаете – это керосин, керосин потушить очень сложно. У самолета была полная заправка, а это был очень большой самолет, – объясняет Бондарева. – Пожар очень страшный был. Брызги керосина попали на детский дом по соседству. Жар, температура горения огромная. Поэтому, конечно, тушили очень долго, это не один час продолжалось – до самой ночи. И ночью продолжали заливать. Пламя было такое, что подойти было невозможно. Максимум, где можно было стоять, – метров 70–80. И мы все, соседи, стояли на другой стороне дороги, пока оцепления не было. Потом нас вообще убрали".
Иркутский фотокорреспондент Борис Слепнев в тот день снимал хоккейный матч, но, получив сообщение о лайнере, немедленно выехал на место:
"Наша "Сибскана" играла на стадионе "Труд", а я снимал. Поскольку работал в отделе происшествий, у меня были определенные связи с силовиками: мне пришло сообщение на пейджер, что только что в Иркутске рухнул самолет. Я схватил такси и поехал – удивительно быстро из центра добрался, еще не было выставлено оцепление вокруг, – рассказывает он. – Обстоятельства (катастрофы) я не знал, конечно, но масштаб примерно представлял, потому что перед этим пришлось снимать несколько катастроф, в том числе крушение 3 января 1994 года пассажирского Ту-154 в поселке Мамоны (пассажирский самолет Ту-154М, выполнявший регулярный рейс по маршруту Иркутск – Москва, рухнул в селе Мамоны под Иркутском, погибли 125 человек. – Ред.). Поэтому я, безусловно, представлял: иркутский авиазавод, жилые дома, упал самолет – значит, масштабы серьезные".
"По опыту я понимал, что надо по-быстрому снять побольше планов, оббежать все, пока не начали выставлять оцепление. В тот момент там бегали силовики в гражданке, эфэсбэшники, сотрудники УВД – они все друг другу показывали разные удостоверения и не понимали, что делать, – рассказывает Слепнев. – Потом привезли солдат из Ангарска, еще откуда-то – одно оцепление выставили, потом второе".
"Пожарные работали достаточно профессионально, у них все было отработано, потому что они много раз проводили учения, в том числе в аэропорту. Алгоритм у них отлажен на все случаи: если горит топливо – гасят одними средствами, какие-то электросети – другими. Но эта ситуация... Горит сто тонн топлива, ведь в полете "Руслан" был считаные секунды и остался полностью заправлен. Представляете, что такое сто тонн топлива вылить? – говорит фотограф. – Многие сотрудники противопожарной службы тогда вслух удивлялись: "Почему нет взрыва?" По всей логике должен был произойти взрыв. Почему он не случился – не очень понятно".
Начальник отдельного поста пожарной части №8 по охране Иркутского авиационного завода Игорь Уткин в тот день находился на дежурстве в группе, которая сопровождала Ан-124 до взлета, а затем тушил пожар на том месте, где лайнер упал. Он уверяет, что когда самолет упал, угрозу взрыва его коллеги всерьез не рассматривали.
"В баках "Руслана" находилось дизельное топливо – это горючая жидкость, но не легковоспламеняющаяся, – объясняет он. – Те остатки, которые при ударе не сгорели, а попали в дом №45 по улице Гражданской – мы чувствовали этот авиационный керосин в подъездах и в квартирах. Местами он вылился и горел в таких труднодоступных местах, что потушить его не было возможности. Мы чувствовали, как он горит, как он пахнет, но угрозы жизни от этого не было. Еще был момент с газификацией домов на месте ЧС – на 1997 год четкого представления о том, какие из них газифицированы, у пожарных не было. Позже оказалось, что двухэтажки были газифицированы, 45-й дом тоже, но опять же это не создавало четкую угрозу жизни".
По словам пожарных, техника МЧС на месте падения самолета появилась только на следующий день после катастрофы.
"Какая-то техника МЧС, машины стали появляться. Не помню, чтобы они как структура что-то представляли тогда в Иркутской области – по-моему, из Новосибирска и других городов перебрасывались, – вспоминает Игорь Уткин. – Структура МЧС сильно развилась только с 2003 года, когда пожарная охрана перешла из МВД к ним. А тогда, помню, Сергей Кужугетович (Шойгу) подходил ко мне с помощниками, фонарь просил: "Можно ваш фонарь? Походим, посветим". – "Пожалуйста".
Начальник поста говорит, что видел своими глазами падение "Руслана" с площадки аэродрома авиазавода.
"Все шло в штатном режиме: "Руслан" уехал в дальнюю точку для разгона, начал разгон, оторвался от взлетно-посадочной полосы, но при наборе высоты не смог набрать нужную – набор высоты закончился, а после уже пошло планирование и снижение, – вспоминает он. – Нет, никакого разворота в воздухе экипаж не делал. Только на полосе: он уехал в конец взлетно-посадочной полосы, там развернулся и оттуда начал разгоняться".
"Есть предположение (как частного лица, я не специалист), что когда самолет уже планировал, рулевые возможности у экипажа были, и это заслуга пилотов, что падение произошло только на один дом – по улице Гражданская, 45, между двух двухэтажек по улице Мира и детским домом, – предполагает Уткин. – Двухэтажки на улице Мира он цеплял крыльями. Значительно пострадал только дом на Гражданской, он был сильнее всего охвачен огнем".
Слепнев в свою очередь рассказывает, что "многочасового гигантского пламени, как в кино", в поселке Авиастроителей не было:
"Если бы даже не взрыв, а просто воспламенилась вся эта масса, там, конечно, был бы котел настоящий. Но в поселке Авиастроителей открытый огонь был потушен почти сразу", – вспоминает фотограф.
По словам Людмилы Бондаревой, дом, на который самолет упал, был уничтожен полностью, а вот соседний дом, где балконы были смяты хвостом, был отремонтирован и до сих пор стоит.
"Дом, на который самолет упал, уничтожен полностью. Соседний дом, где балконы были смяты хвостом, до сих пор стоит. Отремонтировали балконы, и все, – рассказывает она. – В детский дом ударила волна огня, загорелись брызги керосина, были ранены воспитанники, некоторые дети погибли. Само здание выстояло, но сильно пострадало. Позже его снесли, построили через два года новое. Все остальные дома находятся далеко: и с одной, и с другой стороны от этого места крушения дома отделяют дороги".
Борис Слепнев, напротив, уверяет, что больше всего пострадал дом по улице Мира, 120, на который упал хвост самолета:
"Вот достаточно известный снимок: на пятиэтажке – хвост, – показывает он фотографию, которая стоит титульной к статье. – Через какое-то время я прочитал, что самолет якобы упал на дом №45. Нет, хвост упал на дом по Мира, 120. Когда тяги не хватило, "Руслан" стал заваливаться на жилой квартал, зацепил крылом двухэтажный барак, снес крышу, его развернуло на 180 градусов, и он рухнул. А Гражданская, 45, – панельная пятиэтажка, где был детский дом. У меня даже есть снимок, что называется, адресный план: с угла снят дом с табличкой "Гражданская, 45", а хвост – вдали на другом новом кирпичном доме. Все остальное – большое месиво из какого-то металла, объятого пламенем".
Очевидцы и спасатели говорят, что возможности спастись у жителей этих двух домов практически не было. Пожарный Игорь Уткин, пост которого направили на спасение людей в доме на Гражданской, 45, вспоминает, что хвост самолета действительно лежал на стене здания по улице Мира, 120, однако сильнее всего от обломков самолета пострадал именно дом по Гражданской – там выжили всего трое жильцов. Большая часть панельной пятиэтажки, по его словам, превратилась в кашу из блоков, конструкций и тел погибших.
"Гражданская, 45. Возможности спастись у этих людей не было: мы находили на лестничных клетках трупы тех, кто успел выскочить из квартиры, – вспоминает Уткин. – Выжили только немногие жильцы, окна которых выходили во двор, потому как падение было со стороны фасада. Из-за этого и подъезды были не затронуты. Те квартиры, которые были со стороны подъездов, там люди выскочили на балконы, висели на подоконниках – ждали, пока мы доберемся и снимем их. Помню, три человека точно было, которых мы сняли с дома. Слава богу, прыгать с высоты никто не пытался".
"А с другой стороны было падение "Руслана", выброс топлива – без шансов, – объясняет Уткин. – Основная гибель пришлась на 45-й дом, на который также попало больше всего топлива, и он сильнее всего был охвачен огнем. По этой причине большая часть людей была направлена на улицу Мира, 120, где хвост только помял балконы. Там и в деревянном бараке со снесенной крышей, насколько я помню, вообще без погибших обошлось: людей эвакуировали через подъезды, был доступ".
По словам Уткина, часть топлива, которая вспыхнула при падении, попала на детский дом, который стоял на одной линии с 45-м домом, в другую сторону от Мира, 120.
"В детском доме погибли, по-моему, дети, находящиеся на прогулке, во дворе, – вспоминает он. – Но так или иначе пострадали все дети: пережить такую катастрофу в детском возрасте – они все получили психологические травмы. Многие из них потом лечились в психоневрологических диспансерах, часть детей получили инвалидность".
Заместитель директора детского дома №1 Любовь Романова 6 декабря находилась на рабочем месте. Она не согласна со Слепневым и вспоминает, что больше всего пострадали дети, находившиеся внутри детдома; она сама выжила только из-за того, что в момент авиакатастрофы вышла из медкабинета.
"Если бы осталась там – меня бы не было. Над медицинским кабинетом находилась пятая группа, многие дети погибли – туда просто влетела волна огня, – рассказывает Романова. – Ребята из этой группы, когда я вошла, сидели на диване у окна, перед телевизором: две девочки сгорели вместе с креслами, их вместе с ними и вынесли. Там же сидели Аня Зернис, Макар, сын воспитательницы, и Римма Васильева… Римма сразу упала на пол и выползла в коридор, там ей помог воспитатель; она долго лежала в ожоговом центре, выжила. Аня и Макар сами смогли выйти, но травмы были очень серьезные, позже они скончались".
По словам местных жителей, из-за высоких температур на месте крушения от некоторых погибших почти не осталось останков, и у родственников возникли проблемы с тем, чтобы их опознать и подтвердить их смерть. Некоторые ведомства из-за этого отказывались платить компенсации родным погибших, достаточно крупные по российским меркам. Потерявшим из-за катастрофы кормильцев правительство пообещало 20 минимальных зарплат – примерно 1,7 миллиона рублей. Несовершеннолетним, которые получили инвалидность из-за крушения, выдали по 17 миллионов рублей. Плюс каждый пострадавший получил компенсацию материального ущерба в сумме до 50 миллионов рублей на человека. В 1998 году материальное возмещение также выдали всем, кто в катастрофе потерял родных и близких.
"У племянницы моей подруги, Надежды Грачевой, погибли муж и маленький ребенок. Останки младенца даже не нашли, он сгорел дотла, такая температура была на месте этой катастрофы. Оказалось нечем подтвердить, что вообще этот ребенок был в доме, и похоронить было нечего. Они очень долго доказывали, что младенец погиб. Представляете, каково было молодой матери, потерявшей в один миг сына и мужа, ходить по ведомствам и судам?" – негодует Людмила Бондарева.
Большая часть погибших, по словам местных жителей, работала на Иркутском авиазаводе.
"При крушении погиб мой дядя Иннокентий Петрович Курбетьев с женой, он много лет прослужил на авиазаводе, в то время уже был на пенсии, – рассказывает Евгения Карабанова, родственница одного из погибших в авиакатастрофе в Иркутске-2. – Чудом выжил их сын с невесткой – они уехали в тот злополучный день на дачу. Жили они в доме №45 по Гражданской. Это были самые массовые похороны, которые приходилось видеть, – целая колонна убитых горем родственников, нескончаемый поток".
Фотограф Борис Слепнев вспоминает, что нескольким жителям дома на Гражданской чудом удалось избежать гибели.
"В пятиэтажке, на которую упал хвост самолета, незадолго до крушения отмечали свадьбу – они провели выкуп и поехали кататься. Представьте эмоции людей: считаные минуты назад в этом месте жених невесту выкупал, пили шампанское, отъехали, условно говоря, на несколько кварталов, вернулись – а на их подъезде хвост самолета висит! – вспоминает Слепнев. – У всех кто-то погиб: сосед, знакомый".
"На тушении дома по Гражданской, 45, в составе дежурного караула работал пожарный Юрий Старовойтов – в первом подъезде этого дома, выходящем на Мира, 120, дома была его мать с младшим братом, – вспоминает Игорь Уткин. – Брат учился в школе, погиб, делая уроки за столом. Мы вместе с ним потом поднимали его труп. Несмотря на это, Юрий доработал до конца: в таких случаях ведь нет понятия смены – пашешь, пока есть завалы или пока не упадешь".
Некоторые жители района Иркутск-2 после падения "Руслана" переехали. А среди тех, кто остался, многие признаются, что долго боялись звука взлетающих самолетов.
"Мы все были в горе, в горе был весь второй Иркутск, а наш район – до сих пор помнит. Не было ни одного человека, который бы не сочувствовал, все были в трауре. Все жители Иркутска восприняли эту катастрофу как потерю близкого человека, – делится Людмила Бондарева. – Первое время мы, конечно, боялись взлетающих самолетов. Некоторые после падения "Руслана" переехали. Мы – нет, но когда летел большой самолет, неосознанно присаживались к земле. И большие самолеты, которые летят на авиазавод, как раз над нашими домами пролетают – над моим домом до сих пор проходит этот воздушный коридор. Позже подуспокоились. Все же авиазавод еще до войны был построен, самолеты здесь всегда летали, над вторым Иркутском и сейчас летают низко, а его аэродром со всех сторон городом окружен, что ж поделать?"
****
Несмотря на то, что с момента катастрофы прошло уже почти четверть века, у очевидцев и участников спасательных работ до сих пор нет единого мнения о причинах падения Ан-124. Запись переговоров экипажа не сохранилась – оба бортовых самописца оказались в центре пожара и были сильно повреждены, а с материалов расследования правительственной комиссии до сих пор не снят гриф секретности.
По официальной версии правительственной комиссии, причина катастрофы – дефект двигателей Д-18Т, выпущенных украинским предприятием "Мотор Сич". Но эти выводы вызвали сомнения у украинских экспертов. Они заявили, что к последовательной остановке трех двигателей "Руслана" за первые 11 секунд полета привели не недостатки двигателя, а то, чем был заправлен самолет, а именно смешение "летнего" и "зимнего" топлива и скопление значительного количества ледяной крошки в топливной системе лайнера.
Время от времени собственные расследования катастрофы в Иркутске проводят и гражданские, и военные эксперты из обеих стран. Так, в 2009 году генеральный конструктор украинского завода "Прогресс" (разработчик авиадвигателей для Ан-124) Федор Муравченко озвучил итоги исследований и опытов предприятия, согласно которым повышенное содержание воды в керосине вызвало льдообразование и забивание топливных фильтров, что вызвало помпаж двигателей. А в 2014 году бывший начальник службы безопасности полетов ВВС РФ, член комиссии по расследованию авиапроисшествий с воздушными судами генерал-майор авиации Борис Туманов сообщил, что у двигателей Д-18Т есть конструктивный дефект – низкая газодинамическая устойчивость, который подтверждает статистика: с 1987 по 1997 год произошло 60 отказов Д-18Т.
"Да, чаще всего всплывала версия, что "Руслан" заправили некачественным топливом, поэтому самолету просто тяги не хватило на взлете", – замечает в связи с этим Слепнев.
"Знаю, что сразу после катастрофы в первые минуты тот топливозаправщик, который его заправлял, был опечатан, передан в компетентные органы, – вспоминает Игорь Уткин. – Но про выявленные нарушения я ничего не знаю. Надо сказать, тяжелое было экономически время – 1997 год, разруха. Авиационный завод – одно из градообразующих предприятий, которое эффективно на тот момент работало: торговали с Китаем, Малайзией, Индонезией, продавали самолеты. Что на самом деле произошло, когда рассекретят эту папку – неизвестно".
Полный вариант текста опубликован на сайте Сибирь.Реалии
