Пятьдесят лет назад чешский студент Ян Палах вышел на Вацлавскую площадь в Праге, где облил себя бензином и поджег. Трое суток спустя, 19 января он скончался в больнице. Палах протестовал против оккупации Чехословакии войсками СССР и стран-сателлитов. О его поступке говорила вся Чехословакия, на похороны пришли тысячи человек. Несколько молодых людей в ЧССР и за пределами этой страны позже последовали примеру Палаха и тоже сожгли себя.
В СССР и странах Восточного блока были и другие люди, которые прибегали к последней, самой отчаянной форме протеста. Благодаря рассекреченным в Украине архивам КГБ Настоящее Время узнало еще несколько имен тех, кто решился на подобный поступок.
Но началась волна самосожжений совсем в другом месте земного шара, удаленного от Восточной Европы на тысячи километров.
Цензура, пропаганда и борьба за мир
В июне 1963 году весь мир обсуждал фото, сделанное в Южном Вьетнаме корреспондентом Associated Press Малькомом Брауном на одном из самых оживленных перекрестков Сайгона. Иностранные журналисты накануне узнали, что в указанном месте будет происходить «нечто важное».
В условленное время корреспонденты увидели процессию буддистских монахов. Служители вышли из нескольких монастырей, они несли лозунги с требованиями религиозного равноправия. Во главе процессии двигался автомобиль «Остин Вестминстер». Когда процессия достигла цели, из машины вышли трое монахов. Один из них, Тхить Куанг Дык, сел на землю в позе лотоса. Другой достал из багажника канистру бензина. Остальные монахи встали кольцом вокруг.
Тхить Куанг Дык помолился, перебирая четки, а потом чиркнул спичкой. Пламя мгновенно охватило тело монаха. Полицейские не смогли пробиться через кольцо и помешать самосожжению. В августе того же года покончили с собой еще четверо монахов.
Буддистские монахи веками практиковали самосожжение — но не в политических, а в ритуальных целях. Французы-колонизаторы пытались искоренить эту традицию, но не добились успеха. Им удалось предотвратить одно самосожжение, но монах все равно умер — он отказался от пищи.
Через несколько месяцев «буддистского кризиса» режим Нго Динь Зьема свергла армия Южного Вьетнама при поддержке ЦРУ, сам президент был убит.
Советские газеты не последовали примеру западных коллег. Фотографии Малькольма Брауна в архивах самых массовых изданий того периода Настоящему Времени найти не удалось. Пропаганде было не до Южного Вьетнама: самосожжение Тхить Куанг Дыка совпало с полетом в космос Валентины Терешковой. Кроме того, советская пресса старалась избегать шокирующих изображений.
В 1965 году покончили жизнь самосожжением пятеро участников антивоенных акций в США. Первой была 82-летняя активистка Элис Герц, потом один за другим сожгли себя буддистка японского происхождения, квакер, член «Движения католических рабочих» и молодая мать, вскоре после родов потерявшая ребенка.
Годом позже в Южном Вьетнаме вновь начались протесты буддистов. И если первая волна была ненасильственной, то теперь оружие применяли и военная диктатура, и ее оппоненты. В 1966 году самосожжение совершили не менее 12 монахов. Описания некоторых случаев удалось найти в публикациях советской прессы.
Вот краткая заметка в «Комсомольской правде» июня 1966 года.
В июне 1967 года «КП» вновь ограничивается короткими «тассовками»: заметками с информационной ленты, где цитируются мировые агентства.
А вот обзорная статья в «Известиях», опубликованная в октябре 1967 года после президентских выборов, на которых победил ставленник военной диктатуры. В ней констатируется, что «участились случаи самосожжения», но не приводится никаких подробностей.
Вышедшая в том же году заметка газеты «Правда», озаглавленная «Тревожные будни Вьетнама», дает чуть больше информации: «Особый трагизм и остроту им [волнениям] придало самосожжение в городе Катхон 27-летней монахини. Она сделала это в знак протеста против правительственной политики. Этот трагический акт говорит о накале антиправительственных и антиамериканских настроений в городах Южного Вьетнама. Около ста буддистских бонз и монахинь заявили о том, что готовы повторить акт самосожжения».
Несмотря на цензуру, граждане СССР и стран-сателлитов знали о протестах в Южном Вьетнаме, а советская пропаганда использовала самосожжения буддистских монахов в своей пропаганде, вспоминает диссидент Владимир Буковский. В тот период он несколько раз был под арестом: сначала в психбольнице, а потом в лагере, поэтому не мог узнать о самосожжениях из эфира «вражеских голосов» («Радио Свобода», «Голоса Америки», Deutsche Welle или ВВС) — источником определенно были официальные издания.
«Буддистов — [пропаганда] муссировала. Я четко помню, что читал в газетах. Они, конечно, не подавали монахов как образец для подражания», — рассказал Буковский.
Не политическое, но демонстративное
Доподлинно установить, где и когда в послевоенном СССР произошли первые самосожжения, не представляется возможным — в отличие от Южного Вьетнама или западных стран, широкой огласки такие случаи не получали. Самое раннее сообщение КГБ о подобном происшествии, которое удалось найти в архиве Службы безопасности Украины, датировано апрелем 1966 года.
В Москве покончил с собой Николай Дядык — 26-летний шофер аптеки из Зугрэса Донецкой области. Самосожжение произошло на площади Дзержинского (теперь Лубянская) — то есть рядом с главным зданием КГБ.
Политических мотивов в поступке мужчины не нашли. К фатальному решению его подтолкнули конфликты на работе и ощущение социальной несправедливости.
«По месту работы находился в неприязненных отношениях с заведующей аптекой Писковой В.И., 26 февраля 1966 года он ее избил. С 25 по 30 марта Дядык выезжал в Москву с жалобами на несправедливое к нему отношение. После возвращения из Москвы 4 апреля был уволен за самовольный уход с работы. 5 апреля Дядык был на приеме у прокурора города и посетил горком партии, а затем выехал в Москву», — сообщали кгбшники.
Ранее врачи диагностировали у Дядыка истерическую психопатию. За полгода до самоубийства он выписался из психбольницы.
После этого инцидента КГБ продолжит информировать партийную верхушку о всех случаях самосожжений — независимо от мотивов. О любых других самоубийствах сообщалось лишь тогда, когда они имели политическую подоплеку, либо же если самоубийцей был чиновник, партработник, сотрудник самой спецслужбы или иностранец. То есть самосожжение по умолчанию относили к событиям из ряда вон выходящим, требующим повышенного внимания.
Второй эпизод, зафиксированный в феврале 1968 года, имел немало общего с первым — снова житель Донбасса, снова центр Москвы. 59-летний шахтер из Луганской области Иосиф Куцяба пытался сжечь себя на Красной площади. Его успели спасти, потушив пламя.
Мужчину задержали. Мотивы его поступка в документе не указаны, но они вполне могли быть политическими. В 1944 году Куцябу, который тогда еще жил во Львовской области, судили за антисоветскую деятельность. Также не исключено, что попытка самосожжения была протестом против руководства шахты — мужчина неоднократно писал жалобы на начальство.
Иосифа Куцябу отправили на психиатрическую экспертизу, признали нездоровым и отправили на принудительное лечение. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Не всегда за сообщениями о самосожжениях скрывается трагическая история. В марте 1968 года в Кривом Роге обнаружили листовки, автор которых предупреждал, что подожжет себя 1 апреля на площади возле горкома. Написал и распространил их слесарь-монтажник Владимир Романов. Мужчина сознался, что хотел таким образом «попугать» местную власть, чтобы ему дали квартиру. Сводить счеты с жизнью он не собирался. Романова пожурили в присутствии партийного секретаря и начальства, после чего отпустили, пообещав в случае повторения подобной «акции» наказать.
Позже в Днепропетровской области пьяный электрослесарь С. Маркович поджег себя после того, как родственники отказались дать ему деньги на водку. Этот случай также попал в сводки КГБ.
Огонь протеста
Осенью 1968 года началась новая волна самосожжений, апогей которой пришелся на начало 1969-го. На этот раз огонь пылал не во Вьетнаме или Америке, а в Советском Союзе и восточноевропейских странах «народной демократии». Событием, побудившим людей на страшные самоубийства, стал августовский ввод войск Варшавского блока в Чехословакию. Часто инициаторы самосожжений в странах соцлагеря ничего не знали о своих предшественниках — большую часть случаев властям удалось сохранить в тайне.
Первым стал поляк Рышард Сивец. Местом проведения своей акции он выбрал проходивший 8 сентября масштабный фестиваль в честь праздника урожая на главной арене страны — варшавском Стадионе Десятилетия.
Стоя на трибуне, охваченный огнем мужчина просил окружающих не спасать его, а посмотреть, что лежит в папке, которую он принес с собой и положил рядом. Там были два десятка самодельных листовок, начинающихся со слов: «Протестую против ничем не спровоцированной агрессии против братской Чехословакии». Папку тут же забрали милиционеры. Получившего ужасные ожоги Сивца они силой вывели со стадиона и отвезли в больницу, где он умер четыре дня спустя.
Благодаря документам, хранящимся в архиве польского Института национальной памяти, мы знаем, что делала Служба безопасности ПНР, чтобы скрыть информацию о поступке Сивца. Прощальное письмо, которое он передал жене, успели перехватить: женщина прочитала его лишь после падения коммунистического режима. В больнице пациента поместили в отдельную палату. Врачам «люди в штатском» приказали никому не рассказывать о произошедшем (даже коллегам) и ни в коем случае не пускать к Сивцу журналистов.
Конечно, тысячи гостей фестиваля стали свидетелями происшествия, но никто не понял мотивов поступка мужчины. Еще какое-то время по городу ходили слухи о сгоревшем человеке, однако все списывалось на проблемы с психикой. В наши дни иногда выдвигается предположение, что версию о сумасшедшем самоубийце специально запустила СБ.
«Когда мой коллега объяснил, что произошло, люди начали говорить: сумасшедший, психопат и так далее. Один из них сердито сказал, что весь польский народ настолько легко поддается внушению, что когда буддийские монахи поджигали себя в знак протеста, мы называли их святыми, но когда один из нас сделал то же самое, скажем, по политическим причинам, мы назвали их психопатами, чокнутыми», — эти слова польского пожарного, прозвучавшие в документальном фильме о Сивце «Услышьте мой крик», во многом характеризуют и позицию коммунистической власти в вопросе самосожжений.
Самосожжение Сивца стало единственным в странах соцлагеря, кадры которого мы можем увидеть. Сразу после случившегося у присутствовавших на стадионе фотографов и операторов изъяли пленки, и два десятилетия они лежали в архиве, пока не были рассекречены.
«Предотвращение распространения сведений о факте самосожжения»
Первое самосожжение в Советском Союзе, которое точно имело политический характер, произошло два месяца спустя, 5 ноября. На многолюдную главную улицу Киева — Крещатик — из подъезда дома выбежал горящий человек. «Пусть живет свободная Украина! Долой оккупантов!» — кричал он на украинском языке.
Василь Макух — так представился получивший 70% ожогов тела мужчина, когда его привезли в больницу. Чекистам это имя было давно знакомо: после войны Макух сидел в лагерях как «участник бандоуновского подполья». Своим поступком он выразил протест против русификации Украины (о чем ранее писал письмо в ЦК КПУ) и вторжения в Чехословакию. На следующий день Макух скончался.
«Комитетом госбезопасности при СМ УССР совместно с органами милиции принимаются меры по предотвращению распространения сведений о факте самосожжения Макуха, содержания оставленного им письма, недопущения использования случившегося антисоветским элементом во враждебных целях, а также предупреждения нежелательных эксцессов во время похорон Макуха», — отмечалось в сообщении КГБ.
Информация о Макухе все же просочилась в самиздат, однако была скупой и неточной. Например, «Хроника текущих событий» написала о случившемся почти четыре месяца спустя, с ошибкой в дате (5 декабря, а не ноября) и фамилии (Макуха, а не Макух). Впоследствии за распространение материалов о киевском самосожжении были арестованы украинцы Степан Бедрило (осужден на четыре года лагерей) и Богдан Чабан.
А вот о самосожжении Яна Палаха услышал весь мир.
«Жертва заговорщиков» и «холодный огонь»
Игнорировать трагедию Палаха чехословацкие власти не смогли. Цензура в стране не была столь жесткой, как в СССР, информация о поступке студента появилась в газетах. Люди вышли на улицы Праги и других городов практически сразу после известия о самосожжении. Еще больше их стало после известия о смерти Палаха. Молчаливая акция протеста продолжалась несколько дней, до похорон.
Очень быстро весть дошла до Советского Союза — очевидно, в первую очередь благодаря «вражеским голосам». 22 января, через три дня после смерти пражского студента, в библиотеке Киевского университета нашли листовку со словами: «Слава Яну Палаху!!! Мы потрясены твоей героической смертью, сердца наши с тобой!!! Комсомольцы».
История Яна Палаха привлекла внимание мира и к предыдущим самосожжениям в социалистических странах — в частности, западные газеты впервые написали о Рышарде Сивце.
Тогда властями ЧССР и СССР была избрана другая тактика — объявить самосожжение не осознанным поступком студента, а результатом работы подстрекателей из числа «вражеских элементов». В 20-х числах января вышло несколько официальных сообщений на эту тему. Президент страны Людвиг Свобода «выразил сожаление по поводу самоубийства студента Яна Палаха» и «осудил попытки использования этого трагического эпизода в антисоциалистических целях».
Заявления официальной Праги перепечатывали ведущие советские газеты. 30 января в них вышла посвященная самосожжению статья «Провокаторы и их жертвы». Со ссылкой на чехословацкие СМИ в материале утверждалось, что Палах не хотел погибать, но стал жертвой некой группы, вынудившей его поджечь себя.
«...Я. Палаха заверили, будто горючее, которое он должен был использовать, вызовет лишь "холодное пламя", лишь "свечение"», — утверждал автор.
Впоследствии версии об умышленном использовании Палаха и «холодном огне» были опровергнуты.
Тех жителей Чехословакии, которые в дни после смерти Палаха пытались последовать его примеру, местные, а вслед за ними и советские СМИ окрестили уголовниками, которые таким способом «стремились избежать наказания за разного рода преступления».
Всего в первые месяцы после акции Палаха сожгли себя как минимум пятеро жителей Чехословакии и один — Венгрии. Еще две попытки произошли в СССР, но в обоих случаях пострадавших — Николая Береславского в Киеве и Илью Рипса в Риге — успели спасти. Первый после этого попал в лагеря, второй — в психбольницу.
Рипс впоследствии репатриировался в Израиль и стал известным математиком. В интервью он вспоминает, что идея самосожжения пришла к нему именно после акции Палаха, о которой он узнал от «вражеских голосов».
Литовцы и крымские татары
В 1971-1972 годах прошла новая череда самосожжений в Южном Вьетнаме. По крайней мере шестеро человек предали себя огню. И снова, случайно или нет, подобное произошло в СССР. В мае 1972 года с криком «Свободу Литве!» в центре Каунаса покончил с собой студент Ромас Каланта. Впервые в стране подобная трагедия не только стала известна большинству горожан, но и вызвала массовые волнения, которые иногда называют «Каунасской весной».
КГБ пытался избежать скопления людей на похоронах Каланты, поэтому церемонию провели на два часа раньше, чем планировалось. Узнав о том, что похороны уже закончились, тысячи литовцев собрались у дома погибшего, откуда отправились в центр города. Они били витрины, переворачивали скамейки и сожгли милицейский мотоцикл. Беспорядки продолжались два дня (18 и 19 мая) и с трудом были прекращены усилиями КГБ, милиции и курсантов. Сотни участников стихийной акции задержали, восьмерых в итоге судили.
Официально Каланту признали психически больным, однако позже литовские врачи оспаривали это утверждение.
Литовская диаспора, узнав о судьбе Каланты, провела антисоветские акции в разных уголках мира.
Как утверждают историки из Литвы, после гибели Каланты на протяжении 1972 года в республике сожгли себя еще 13 человек.
Шесть лет спустя каунасские события могли повториться, но теперь уже в Крыму. Здесь, в селе Донское Симферопольского района, сжег себя крымский татарин Муса Мамут. В 1975 году он приехал на родной полуостров из Узбекистана, куда был депортирован в детстве вместе с родителями. Мужчине не разрешали жить в купленном доме в Донском и посадили на два года за нарушение паспортного режима. Выйдя на свободу, Мамут не оставил попыток поселиться в Крыму, но в июне 1978 года против него снова возбудили уголовное дело. Когда участковый с двумя дружинниками пришли в дом мужчины, тот облил себя бензином и поджег. Умер Мамут в больнице через три дня.
По сообщению КГБ, «татарский экстремист» М. Османов советовал всем живущим в Крыму без прописки соплеменникам держать дома банки с бензином, чтобы в случае необходимости последовать примеру Мамута. «Комитетчикам» пришлось проводить профилактические беседы со многими из крымских татар. Чтобы лично контролировать ситуацию, на полуостров прибыл заместитель начальника пятого (идеологического) управления КГБ республики.
На похороны погибшего должны были приехать крымские татары из других областей Украины, а также из Узбекистана. Чекисты прибегали к разным методам, чтобы их прибыло как можно меньше. Например, в одном из документов спецслужбы сообщается: «...через возможности управления связи осуществлена кратковременная задержка адресатам 26 телеграмм с вызовами на похороны татар, проживающих в других республиках и областях».
В итоге процессия собрала около 450 человек. Во время похорон звучали резкие высказывания в адрес властей (в первую очередь милиции), но радикальных действий, как в Каунасе, не последовало.
«Только таким способом можно протестовать в Советском Союзе»
Про обгоревший труп с открытой раной живота, найденный утром 21 января 1978 года в Каневе Черкасской области, почти никто не узнал. Это было хоть и знаковое для Украины, но малолюдное место — Чернечья гора, могила Тараса Шевченко. На месте происшествия, кроме канистры с бензином, ножа, которым самоубийца после поджога ударил себя, и зажигалки, обнаружили рукописные листовки с протестом против русификации. Девять сотен листов содержали текст, который завершался словами: «Только таким способом можно протестовать в Советском Союзе».
Погибшим был Олекса Гирнык, пенсионер из Ивано-Франковской области, сидевший в лагерях за причастность к ОУН. Очевидно, место для самоубийства он выбрал не случайно.
«Были приняты меры к предотвращению распространения нежелательных сведений о происшествии. С лицами, видевшими труп и листовки, проведены предупредительные беседы. В результате широкого распространения данные о происшествии не получили», — рапортовал Комитет Госбезопасности. «Единичные слухи» о произошедшем среди местных все же пошли, но люди говорили о бытовом характере случившегося. Чекисты «через оперативные возможности» эту версию поддерживали.
Жене Гирныка сообщили, что он погиб в автомобильной катастрофе. Семье долгое время не хотели возвращать тело погибшего, но в итоге вернули в закрытом гробу, который запретили вскрывать. Правду о смерти мужчины родным рассказал каневский врач Михаил Ищенко, осматривающий найденный труп. В дальнейшем он многие годы собирал сведения о том самосожжении и стал автором первой книги об Олексе Гирныке.
В конце 70-х и 80-х массовых самосожжений во Вьетнаме (который теперь был объединен под властью коммунистов) и на Западе уже не происходило. На многие годы прекратились и политические самосожжения в странах соцлагеря. После акции Мусы Мамута было зафиксировано лишь самосожжение поляка Валенты Бадыляка (которого, как и многих других, объявили сумасшедшим). Несколько жителей Литвы свели счеты с жизнью уже в последние годы существования СССР.
