Юлия Галямина – муниципальный депутат Тимирязевского района Москвы, кандидат филологических наук и преподаватель Высшей школы экономики. Уже почти месяц ее судят в Тверском районном суде столицы по уголовному делу. Галямину обвиняют в неоднократном нарушении порядка проведения митингов: по мнению следствия, она несколько раз нарушила административное законодательство, поэтому теперь должна понести уголовную ответственность по статье 212.1 УК РФ.

Эту статью называют "дадинской" по фамилии первого осужденного, активиста Ильдара Дадина. Он попал за решетку в 2015 году за несколько пикетов и провел в СИЗО и колониях уже два года, когда приговор удалось отменить как противоречащий Конституции России. Что не помешало в сентябре 2019-го осудить и отправить в колонию по этой же статье Константина Котова – тоже за несколько мирных акций. Котов сидит и сейчас.

Корреспондент Настоящего Времени спросила Юлию Галямину, есть ли у нее план действий на случай обвинительного приговора, что происходит в суде и как эти события влияют на ее политическую и личную жизнь.

Процесс во время коронавируса: что происходит в суде

— Как продвигается рассмотрение дела? Так же быстро, как было, например, прошлой осенью с "московским делом"? Или с вами не торопятся?

— Со мной не торопятся. У нас, на самом деле, первое заседание по существу было всего неделю назад, следующее заседание назначено на через неделю, потом еще через 10 дней, потом еще две недели не будет заседаний. Следующее заседание у нас 12-го, потом только 24-го будет.

— Думаете, до Нового года не рассмотрят ваше дело?

— Думаю, рассмотрят. Во всяком случае, мои адвокаты считают, что не будут переносить приговор на следующий год. Пока у нас расписаны заседания до 8 декабря, потом ничего не известно, и могут, конечно, ускориться. Так было, например, с делом Павла Ребровского, которое рассматривали ни шатко ни валко достаточно долго. А потом дали всего три дня защите на то, чтобы привести свои аргументы, и заседания шли прям день за днем. Поэтому все может измениться в любой момент.

— Сейчас из-за коронавируса снова закрыли суды для посещения, но многие все равно приходят поддержать вас и ждут на улице у суда. Кто эти люди, помогает ли вам такая поддержка?

— Конечно, помогает. Во-первых, это моральная поддержка. Во-вторых, это внимание к статье 212.1, которую надо исключать из Уголовного кодекса. Мы сейчас начинаем кампанию против этой статьи. Вообще люди должны понимать, что происходит в политике, и такое медийное событие, такая поддержка создает важный информационный фон.

Кроме того, у нас все-таки пускали людей в суд. Мы добились, чтобы в зал суда пускали прессу, а публику пускают на видеотрансляцию тоже в отдельный зал. Так что можно приходить, смотреть видео, потому что на самом деле это такое реалити-шоу, Театр.doc своеобразный. Потому что сейчас мы, например, допрашиваем полицейских по делам 2019 года. Думаю, это будет довольно любопытно: участникам тех событий узнать, как это происходило с той стороны.

"Эта статья не нужна никому, кроме репрессивной машины"

— Можете сейчас подробнее рассказать о кампании против статьи 212.1?

— Сейчас мы планируем собрать много людей – известных и компетентных, чтобы включить их в эту кампанию. Разных политиков совершенно разного толка, потому что это дело общее, оно не делит людей, наоборот, оно их объединяет. Потому что эта статья не нужна никому, кроме репрессивной машины. Какой будет эта кампания, мы определим вместе с этими людьми, сейчас я не могу сказать, но очевидно, что мы хотим сделать ее большой и мощной, чтобы в ней участвовало много людей.

— По этой статье уже судили известных активистов – Ильдара Дадина, Константина Котова, по этой же статье сейчас возбуждают дела на протестующих в Хабаровске. Думаете, дел по 212.1 будет становиться все больше?

— Думаю, это очень зависит от того, как мы будем себя вести. Она вообще может быть декриминализирована, если мы проведем довольно мощную кампанию. Если все будут молчать, спокойно смотреть, пребывать в состоянии выученной беспомощности – конечно, это может стать массовой историей, как стало с 282-й статьей в свое время, по которой посажали достаточно много народу.

— Чтобы обвинить человека по статье 212.1, обвинению нужно собрать от трех административных приговоров за 180 дней, верно?

— Как показывает практика, эти 180 дней – не обязательное условие. У меня вот нет трех административных приговоров за 180 дней в деле, есть более трех административных приговоров, но за год. И прокуратора ничтоже сумняшеся говорит о том, что административка действует ведь в течение года, поэтому все эти дополнения про 180 дней ничего не значат. В общем, они очень вольно трактуют слова Конституционного суда.

Тут как объяснить: даже если там не очень внятно написано – а там не очень внятно написано, как и во всех репрессивных статьях, которые носят сумбурно-метафорический характер, это такое не очень качественное законотворчество, – даже при этом любые неточности должны всегда трактоваться в пользу подсудимого. Согласно даже с Конституцией есть понятие презумпции невиновности. К сожалению, у нас все трактуется в пользу обвинения.

"Не болели, но могли болеть". В чем обвиняют депутата Галямину

— Какие акции легли в основу вашего дела?

— Там все вместе за 2019 год – все, что было связано с выборами в Мосгордуму. Я как кандидат в депутаты была активным участником, у меня разные эпизоды, я сидела 33 дня в спецприемнике. Там было и участие в акциях, и призывы прийти на акцию, еще у меня были иски на довольно большую сумму.

— Для привлечения по "дадинской статье" недостаточно доказать неоднократные нарушения: действия обвиняемого должны нанести ущерб здоровью граждан, имуществу физических и юридических лиц или представлять "реальную угрозу" такого вреда. Как в вашем случае пытаются доказать наличие ущерба?

— Пытаются довольно забавно, приплетая сюда угрозу коронавируса. Обвинение даже направляло запросы в Роспотребнадзор, но выяснилось, что среди ста человек, которые были задержаны из-за сбора подписей против поправок, никто коронавирусом не болел. Поэтому они просто в целом говорят, что собирать столько людей было очень опасно: не болели, но ведь могли болеть.

Иронично, что за две недели до этого людей собирали голосовать за поправки, а ровно через неделю Собянин собирал супер-марафон. (Голосование по поправкам к Конституции проходило в России с 25 июня по 1 июля 2020 года, полумарафон в Москве – 2 августа. Сбор подписей, во время которого задержали Юлию Галямину и других участников, проходил 15 июля – НВ.) То есть выглядит такое обоснование не очень убедительно, но нашему суду и не обязательно, чтобы было убедительно.

Кроме того, уже после того как я ушла, какие-то люди начали шествие по Страстному бульвару и Петровке. Скажу честно, что не имею отношения к этому, потому что к тому моменту я с площади уже ушла, решив, что акция состоялась. Не знаю, кто инициировал это шествие, есть мнение, что даже какие-то провокаторы. Суть в том, что ФСБ по просьбе Следственного комитета опросило четыре ресторана на Петровке, три из которых подтвердили, что из-за шествия они понесли ущерб.

Какой ущерб – неясно, более того, в показаниях есть формулировка, что "ущерб был минимизирован самими сотрудниками, поэтому не подается гражданский иск". Так если ущерб был, почему нет иска? Прошлым летом, когда похожие претензии к незарегистрированным кандидатам были от ресторана "Армения", они хотя бы иск подали, пытались доказать, что, правда, был какой-то ущерб. А тут ничего, никаких доказательств – только слова трех менеджеров заведений, к которым пришли фээсбэшники.

— Тему с пандемией коронавируса обвинение как-то педалирует?

— Не очень активно, просто использует как обоснование того самого ущерба. И это в тот момент, когда уже работали кинотеатры, когда был снят режим повышенной готовности. Наверное, когда собирается некоторое количество людей, и правда, есть опасность чем-то друг от друга заразиться, но утверждать, что в нашей очереди, где люди старались соблюдать дистанцию, эта опасность была выше, чем, например, в метро, я бы не стала.

Как прослушка телефона и уголовное дело изменили жизнь

— Задолго до возбуждения дела на вас Мосгорсуд выпустил постановление, разрешающее прослушивать ваш телефон. Когда вы узнали об этой прослушке? Она сейчас как-то фигурирует в деле?

— Я, собственно, из материалов дела и узнала о прослушке. Причем начали меня прослушивать в июне, еще до того, как появилась сама идея подавать иск в связи с поправками в Конституцию, собирать подписи. Им заранее было неприятно от моей персоны, и они решили меня прослушивать.

— Вы как-то поменяли образ жизни после того, как узнали о прослушке?

— Да нет, не поменяла. Я ничего такого по телефону и не обсуждаю. Ну, может, стала чуть меньше говорить по телефону – все равно неприятно, когда личные разговоры посторонние слушают, например, с мужем или с мамой. С мужем почти и не говорим, а с мамой приходится. Так-то я могу говорить, что угодно, пожалуйста, товарищ майор, слушайте.

— Что ожидаете от суда? Приговор вам будет выносить судья, который в прошлом году к реальным срокам приговорил фигурантов "московского дела" Данила Беглеца и Эдуарда Малышевского. Думаете, это повлияет на приговор?

— Кого он судил раньше, ни на что не влияет, будем откровенны. Личная история конкретного судьи у нас вообще мало на что влияет. Влиять он может стилистически: вести дело грубее или мягче. Стилистически у меня к нему претензий, скорее, нет, более-менее. На мой взгляд, он, конечно, подсказывает свидетелям, что им надо отвечать, но в целом видела я и похуже и погрубее судей. Не жестит: когда я попросила на час перенести заседание, потому что у меня лекция и я не успею, он перенес. Отпускает меня в командировки – при подписке о невыезде этот судья выписывает такие разрешения. Я ему даже благодарна, что он ведет себя в целом по-человечески.

Но решает итог не он, решает администрация президента. А что они там решат, я думаю, они сами еще не знают. Это будет зависеть от реакции людей, насколько людей это возмутит. Думаю, проще всего им слепить условный срок, чтобы я не могла быть муниципальным депутатом, не могла преподавать, не могла баллотироваться в Госдуму, как собиралась, – в надежде, что я при таком раскладе уйду на обочину. Но дело в том, что я не собираюсь уходить на обочину ни при каких раскладах. И исходя из этого им, может быть, проще отправить меня в места не столь отдаленные. Но решать они будут по мере поступления.

Я, конечно, буду бороться за оправдательный приговор, потому что виновной себя не признаю, эту статью считаю антиконституционной и даже отказываюсь понимать, в чем меня обвиняют.

— В России процент оправдательных приговоров ничтожно мал. Правда верите, что сможете добиться оправдания?

— Давайте с вами этот вопрос отложим. Если не верить, ты не сможешь бороться. Если включать слишком много рассудочности вместо сердца, то, конечно, российские реалии, оправдательных приговоров не бывает и все такое. Но я думаю, что когда ты ввязываешься в какой-то бой, ты должен верить, что можешь победить. Потому что и один процент иногда случается.

— Есть какой-то план действий на случай условного срока?

— Конечно, есть. Мне никто не запретит преподавать в неофициальных учебных заведениях, мне никто не запретит заниматься наукой – это если о моей профессии. (Внесенные в 2010 году поправки в Трудовой кодекс запрещают преподавательскую деятельность всем людям с судимостью – НВ.) Своему району я могу помогать через своих коллег в совете депутатов. Ну и они таким образом освободят мне немного времени, чтобы я могла развивать свою политическую карьеру, чтобы я стала более сильным и известным политиком, помогать людям. Конечно, я в любом случае буду баллотироваться, буду подавать в суд, если меня не зарегистрируют. Будем бороться.

— Когда следующее заседание у вас?

— 12 ноября в 12:00 в Тверском суде. Очень советую всем прийти, попасть в зал трансляции и послушать. Потому что этот суд – возможность увидеть самую изнанку. Своего рода документальное шоу.