Власти Швеции закрыли высшие учебные заведения и старшие классы школ, также запрещено собираться в компании больше 50 человек. Все остальное открыто, улицы заполнены людьми. По данным университета Джонса Хопкинса, сейчас в Швеции более 9 тысяч зарегистрированных случаев COVID-19. В Норвегии с населением в два раза меньше, чем в Швеции, уровень смертности от коронавируса ниже в восемь раз. Норвегия одной из первых в Европе ввела карантин и сейчас планирует плавно его отменять.
Доктор, доцент университета Осло Юрий Киселев в эфире Настоящего Времени сравнил результат двух разных подходов к борьбе с пандемией – в Норвегии и Швеции, где карантин вводить власти отказываются, а также спрогнозировал, как может развиваться ситуация.
– Все ждут, что ученые сейчас сделают чудо и покажут, что мы в XXI веке, – найдут что-нибудь, что помогает от коронавируса гарантированно или хотя бы с большой долей вероятности: вакцину, какой-то препарат или что-то такое. Как сейчас обстоят дела в этом смысле, есть какие-то перспективы?
– Что касается сегодняшней ситуации по поводу лекарственных средств, то она такова, что у нас есть два направления. Одно – это тестирование существующих лекарственных препаратов, которые теоретически могут сработать против нынешнего коронавируса. Надо помнить, что он существенно отличается от коронавирусов 2002 и 2008-2009 годов. А второе направление – это разработка совершенно новых лекарственных средств.
Но разработка новых средств занимает многие годы, и тут маловероятно, что мы внезапно увидим какую-то сенсацию. При этом существуют определенные данные по ряду – это четыре, пять, шесть лекарственных средств, которые уже есть на рынке, они зарегистрированы по другим показаниям, но они тестируются у пациентов с коронавирусной инфекцией.
Что мы там имеем? К сожалению, на данный момент у нас все еще нет убедительных доказательств эффективности этих лекарств. Кроме того, есть определенные вопросы к их безопасности, поскольку любое лекарственное средство по определению имеет нежелательные эффекты, может иметь лекарственные взаимодействия, свои противопоказания.
– То есть там вообще речь идет о сложных лекарствах, которые, в общем-то, дают в случаях, когда приходится учитывать тяжелые побочные последствия. Ведь болезнь такая, что побочные последствия не важны уже?
– Нет, это не совсем так. Действительно, эти нежелательные эффекты возможны, но если говорить о двух самых популярных препаратах на сегодня в плане исследований. Плаквенил, или Гидроксихлорохин – это препарат, давно используемый, например, у пациентов с ревматическими заболеваниями, у него достаточно приемлемый профиль безопасности. Но, как я уже сказал, как у любого препарата, у него есть потенциально нежелательные эффекты. В частности, у Гидроксихлорохина – это провоцирование аритмии.
Другой препарат – это Лопинавир, Ритонавир или Калетра. Это препарат, используемый в лечении ВИЧ-инфекции, у него тоже достаточно приемлемый профиль безопасности, но, опять же, у него со своей стороны есть лекарственные взаимодействия со многими банальными часто применяющимися лекарственными препаратами, и тоже необходима внимательность, необходима осторожность в их использовании.
– А вы говорите, непонятно до сих пор, помогают они или нет. Я банально рассуждаю: его даешь, и если помогает, то сразу видно – человек выздоравливает. Или это не так работает?
– Вы на самом деле очень правильно сформулировали вопрос, потому что клинические исследования проводятся по своим протоколам, по своим правилам. Но если препарат работает разительно, прямо вот в другой области, мы говорим: препарат работает на кончике иглы. Тут так, похоже, не получается, по крайней мере, нет информации о каких-то революционно мощных эффектах. Исследования разнятся.
Я хотел бы привести пример, чтобы было понятно. Марсельское исследование по Гидроксихлорохину и Азитромицину, которое так вдохновило Дональда Трампа и многих других руководителей по всему миру, что "наконец-то, мы нашли". Когда другая французская группа попыталась это исследование воспроизвести с теми же дозировками и с похожим дизайном, им, к сожалению, не удалось воспроизвести результаты первой группы. То есть непонятно, с чем это связано.
– Там помогло, а здесь – нет.
– Да.
– Тогда скажите, люди-то читают все эти новости. Например, в Чехии Минздрав запретил продажу некоторых препаратов – только по рецепту врача они теперь продаются, потому что люди почитали новости, пошли их скупили, и они теперь не достаются больным, которым они действительно нужны.
– Да, это огромная проблема, потому что тот же самый Гидроксихлорохин нужен многим пациентам с хроническими аутоиммунными заболеваниями. Азитромицин, который используется в комбинации с этим препаратом, – это популярный антибиотик, тоже важный для многих пациентов.
И в Норвегии тоже введены ограничения на продажу этих препаратов достаточно жесткие. Это справедливо, потому что тут у нас эффективность неизвестна, не доказана, а есть широкий массив пациентов, которым эти лекарства нужны при хронических заболеваниях.
– То есть у нас сегодня нет пока наверняка работающего лекарства и нет вакцины? А есть понимания про антитела, что у переболевших людей они есть, или тоже пока нет такого понимания?
– Появилось несколько статей уже. Не все из них прошли рецензирование, поэтому трудно говорить об их качестве. Но появилась информация об антителах. Антитела вырабатываются, и это, в принципе, ожидаемо, поскольку это вирусная инфекция. При гриппе тела вырабатываются, при предыдущих коронавирусных инфекциях антитела тоже вырабатывались. Весь вопрос в том, насколько длительным будет этот иммунитет. И насколько он будет стойким в плане защиты от вируса. Вот это пока неизвестно, надо наблюдать.
– То есть это эпидемия, которая уйдет безвозвратно, или она будет как-то периодически возвращаться, потому что кто-то будет заболевать, и дальше по кругу будут заболевать еще раз?
– При том, что я занимаюсь лекарственными средствами скорее, я не вирусолог, но консенсус, общее понимание в мировой науке на данный момент такое, что, вероятнее всего, эта инфекция, наверное, останется с нами. Человечество к ней адаптируется так же, как оно привыкло, допустим, к гриппу. Я хотел бы напомнить, что порядка 15% случаев обычной простуды – то, что мы называем "я простыл", – оно вызывается коронавирусами. Просто родственниками нынешнего коронавируса, с которыми человечество как вид знакомо уже очень давно.
– Это не значит, что, условно говоря, мое поколение людей, которым сейчас за 40, обречено в 60 заболеть и умереть от коронавируса этого типа, который сейчас существует?
– Безусловно, нет. Говорить о том, что кто-то на что-то обречен, абсолютно не приходится. Сейчас ситуация очень непростая, безусловно, и к ней надо относиться всерьез. Но так или иначе мы с этим справимся.
– Теперь хочется посмотреть на опыт тех стран, которые выбирают разную стратегию борьбы с коронавирусной инфекцией, переживание ее. К вам вопрос отчасти еще и потому, что вы находитесь рядом со Швецией, которая шла некоторое время другим путем, – они пытались выработать коллективный иммунитет. У них не было жесткого карантина. Что сейчас можно сказать об этом опыте, глядя на это из Норвегии, где вы сейчас находитесь, фактически через границу?
– Это тоже очень интересное сравнение, причем я бы хотел сказать, что на начало марта подход в Норвегии и в Швеции, они немножко были похожи. И я, собственно, онлайн участвовал в семинаре, который проводил Минздрав Норвегии. Я наблюдал, как менялось лицо заместителя министра здравоохранения, когда в прямой эфир включились доктора из Милана – опытные реаниматологи, – которые рассказывали о том, насколько тяжелая у них сложилась ситуация.
Норвегия на следующий день изменила свой подход, ввела очень жесткие ограничения. В то время как Швеция выбрала другой путь – путь меньших ограничений. Причем эти рекомендации, они были не политические, а они были со стороны их органа санэпиднадзора.
– Это не то что шведы решили: а давайте мы пожертвуем некоторым количеством стариков, но спасем экономику, потому что так выгодно и политически целесообразно. Не так это происходило?
– Это действительно происходило не так. Здесь у нас два момента. Экономика – это одно, но если мы говорим о странах с реальной демократией и выборной системой, то избиратели потом провалят на выборах то правительство, которое позволило погибнуть многим. Соответственно, тут не было такой логики, которую вы описываете.
Что сделали шведы: они особо подчеркивали и до сих пор подчеркивают, что в их стратегии нет политического компонента, что это стратегия, основывающаяся на медицинских знаниях, научных знаниях.
– Цинизм за скобки, есть такой медицинский подход. И в результате они пришли к пониманию, что это не работает так, как они предполагали? Или все-таки они пока остаются при своем?
– Я не могу сказать, к какому пониманию они пришли, но по тем интервью и той информации, которая поступает из Швеции, становится понятно, что они сейчас озабочены, они видят, что, по крайней мере, стратегия явно неидеальна, и они думают, что делать дальше. Решений однозначных пока не принято.
– Вот есть Швеция, есть Норвегия. Разные стратегии: тут карантин, тут карантина нет. И когда придет время открывать границы, люди, которые живут по соседству со Швецией или в других странах, будут опасаться пускать этих людей к себе сразу или [не будут пускать их] дольше, чем других, потому что у них не было карантина и больше людей переболело? Или так быть не может? Насколько мы можем доверять цифрам тестирования, которое там происходит внутри страны?
– Вопрос доверия статистике, которую страны сообщают друг другу, сообщают в первую очередь Всемирной организации здравоохранения, – это вопрос большой. Я не думаю, что такие страны, как Норвегия и Швеция, будут что-то утаивать и где-то врать. Ситуация, наверное, будет такая. В Норвегии, например, если у нас ситуация стабилизируется и все будет относительно неплохо, то будет происходить ежедневный мониторинг. И все страны будут относиться либо к группе с неблагополучной эпидобстановкой, либо к группе стран с обстановкой стабильной и благоприятной.
Соответственно, в странах высокого риска, наверное, будут вводиться ограничения на транспортное пересечение границ, требования карантина, как, например, сейчас введено в Китае. То есть это будет в режиме ежедневного мониторинга, так же, как это делалось, например, в России по отношению к зарубежным странам в течение февраля и марта.
