Госдума России засекретила персональные данные судей, прокуроров, следователей, а также сотрудников силовых ведомств и их близких.
В эфире Настоящего Времени московский адвокат Оксана Маркеева рассказала, что это значит.
– Расследование Навального о собственном отравлении нарушило бы этот новый закон о защите персональных данных силовиков, если бы он был принят буквально на несколько дней раньше?
– Возможно. Если принять за основу понимание, что это действительно реальные данные – то, что изложено непосредственно и в первом, и во втором так называемых расследованиях Алексея Навального, – то, скорее всего, да.
– А вы понимаете, по этому новому закону, что именно теперь нельзя будет писать журналистам о судьях, следователях, силовиках?
– Понимаете, это вопрос, извините за тавтологию, самого понятия. У нас эти понятия размыты. Что подразумевает законодатель, например, под термином "государственная защита сведений", которые касаются непосредственно судьи, сотрудника правоохранительных или контролирующих органов. Что под этим подразумевается? Невозможно же даже предполагать с учетом того, что сейчас происходит на практике у нас в судах.
– Я не совсем понял, что будет с человеком, если он нарушит этот закон. Это уголовная, административная ответственность или это будут какие-то дальнейшие подзаконные акты?
– Знаете, как и многие другие законопроекты, которые принимаются сейчас в последнее время очень быстро, так называемый пул, или раньше его еще называли бешеным принтером, когда строчили огромное количество законопроектов, принимались без раздумий. Но абсолютно не думали, как это будет все в реальности существовать и каким образом будет строиться взаимодействие тех или иных органов.
В данном случае если мы возьмем непосредственно этот закон, то очень интересен, например, вопрос: "Что это за орган, обеспечивающий безопасность?" Это будет новый орган, исходя из законопроекта, орган, обеспечивающий безопасность. Что это такое? Или эта функция будет вменена какому-то другому органу, который на сегодняшний день имеет место быть, например ФСБ или еще кому-то. Это настолько, еще раз говорю, вопрос понятий, размытости этих понятий.
Мы каждый раз читаем законопроекты, и каждый раз нам становится смешно. Это вообще не вопрос права – это вопрос каких-то политических моментов, даже не социальных. Потому что депутат – это избранник народа, который должен лоббировать интересы народа, а получается, что наши депутаты в Государственной Думе электорат поделили на определенное количество групп и выбрали из них те, чьи интересы они сейчас защищают. Вот этот весь наш, как я говорила, пул законопроектов: и о клевете – сегодня был принят законопроект, и тот, о котором мы сейчас с вами говорим, и об образовательной цензуре с некоммерческими просветительскими организациями, и множество законопроектов, которые на сегодняшний день принимаются в Российской Федерации. Все это очень печально. Хотелось бы, чтобы Государственная Дума все-таки обратилась именно к народу, транслировала именно интересы общественности, а не отдельных групп силовиков.
Николай Петров, эксперт Московского центра Карнеги:
— Как вы считаете, случайно ли совпадение: расследование отравления Навального и принятие закона [о засекречивании данных силовиков]? Так бы мы никогда не узнали бы личности возможных отравителей?
— Я думаю, что совпадение случайное, потому что закон при своем прохождении, тем более при разработке, занимает довольно много времени. Другое дело, что мы наблюдаем, что в течение всего года принимается целый ряд законодательных установлений, которые, с одной стороны, более ограничивают права граждан, с другой стороны, расширяют права силовиков и делают их еще менее прозрачными и подотчетными гражданам.
— А как вы считаете, этот закон в первую очередь направлен против журналистов и граждан или в защиту силовиков?
— Я думаю, в защиту силовиков. Но, мне кажется, не столько, как это говорится, от того, чтобы за ними кто-то мог проследить и подвергнуть их жизнь опасности, сколько в силу того, что, глядя на происходящее в Беларуси, российская власть хочет максимально обезопасить своих силовиков, сделать их неподконтрольными со стороны общества.
— Что будет, если нарушить этот закон, вы понимаете?
— Как правило, есть спящий закон – когда закон есть, и это позволяет в случае необходимости очень быстро ввести его в действие. Закон может быть – он может не применяться все время. Что касается закрытия данных о силовиках, то здесь все понятно – мы это наблюдаем уже достаточно давно, когда все новые и новые категории людей, и уже не обязательно исполняющие обязанности, но и когда-то их исполнявшие или их родственники, выводятся за пределы прозрачного и контролируемого со стороны общества пространства.
— Можно ли говорить, что теперь силовики в России – отдельная самая защищенная и безнаказанная социальная группа? Или так было уже давно?
— Да, я думаю, что так есть сейчас и так было давно. Просто сегодня, как раньше в течение десятилетий, когда проходят какие-то выборы, власть срочно начинает подлатывать законы, чтобы заделать те возможности, которые находят граждане, активные граждане, избиратели, контролеры для того, чтобы обеспечить отсутствие фальсификаций. Точно так же и с силовиками: как что-то происходит или в стране, или рядом со страной – в данном случае с Беларусью, – власть начинает принимать действия, которые позволят ей иметь силовиков еще более безнаказанными, а, стало быть, и быть самой.
— Как вы считаете, не может ли оказаться в будущем, что правящая верхушка в России сама начнет пожинать плоды слишком крепкого силового блока в стране?
— Я думаю, что такого рода опасения есть, поэтому наряду с законами, которые расширяют права силовиков, власть предпринимает усилия – и мы видим их результаты – для того, чтобы жестко силовиков контролировать, стравливать их между собой и таким образом держать под строгим контролем. Другое дело, что понятно, что любой принимаемый закон имеет обычно какие-то негативные последствия для самой власти, потому что защищая силовиков от народа, необходимо усиливать давление на граждан, власть одновременно делает их более безнаказанными, в том числе и в отношении себя самой и тех преступлений среди силовиков, с которыми власть сама хочет бороться.
