Александра Соловьева, незарегистрированного кандидата в Мосгордуму, арестовали после митинга 27 июля. Его признали виновным в организации несогласованной акции (по ч. 2 ст. 20.2 КоАП) и дали 8 суток.
На митинге за свободные выборы Александр Соловьев описал текущую политическую ситуацию так: "Нам показывают мерзкого деда, который рассказывает про червей. Но черви уже давно вылезают только из его головы!" Сегодня, проведя восемь суток в заключении, политик рассказал Настоящему Времени, как проходили его допросы, что собирается делать сейчас и к чему, по его мнению, может привести сложившийся политический кризис в Москве.
— Расскажите, пожалуйста, как прошли ваши дни ареста, как с вами обращались?
— Мои дни ареста прошли в спецприемнике на юге Москвы,спецприемник по Южному административному округу. Обращались со мной нормально. Основные, я так понял, претензии у всех вообще, кто отбывал со мной этот административный арест, были к бытовым условиям. Это был мой первый арест, я не знал, как должно быть, и я особо не возмущался какими-то вещами.
— Как было?
— Как со мной поделились сокамерники, у которых опыт отсидки в местах лишения свободы обширный (со мной в камере сидел один молодой человек, у которого 10 лет лагерей, и [один] немолодой, у которого 22 года лагерей. Они говорили, что эти бытовые условия – это ужасно. Я был удивлен тем, что они жаловались на эти бытовые условия.
Они говорили, что давным-давно уже в тюрьмах нет такого, давным-давно в тюрьмах нормальные матрасы, нормальные подушки, не такие ужасные шконки, не такой ужасный туалет. Уже давным-давно в тюрьмах стенки туалета полностью в потолок, а не так, как раньше были, знаете, только по пояс закрывают вас. И они удивлялись, зачем вообще административных арестованных содержать в таких строгих условиях, не давать, например, вместе куда-то в столовую выходить есть, а всем приносить в камеру еду.
Я просто сидел и слушал их. Из их разговоров я понял, что бытовые условия содержания отвратительные. Действительно, учитывая любовь к чистоте, там прямо совсем беда-беда была. Хотя самое плохое, наверное, было – это содержание в общей камере с курящими. Всем разрешено курить в камере, курят все, соответственно, каждые две минуты. Для некурящего человека это оказалось действительно тяжело, я раньше не думал, что это даже спать мешает.
— Александр, к вам в спецприемник приходили сотрудники Следственного комитета России?
— Да, приходили. Они пытались допросить меня и взять у меня ДНК-анализ внутренней стороны моей щеки. Этот допрос был в рамках уголовного дела по возбужденной статье 212-й, но следователь сказал: а также статье 318. Я не понял, он мне не показал документы, там, получается, два постановления, или это в одно дело объединено?
— Они же объединили два этих уголовных дела – по 212-й и 318-й – в одно. А вас допрашивали по какому поводу?
— Меня допрашивали в статусе свидетеля и хотели допросить по поводу беспорядков: кто, по моему мнению, организатор, кто, по моему мнению, бил полицейских и так далее. Экспертизу ДНК у меня хотели взять, ссылаясь на то, что якобы на месте столкновения полиции и протестующих есть следы крови, и им нужно убедиться, что это не моя кровь, во-первых, а во-вторых, что я не бил полицейских.
Сначала следователь вежливо объяснил, что 51-й статьей можно воспользоваться, но отказаться от сдачи ДНК-анализа нельзя. Но после этого также любезно дал позвонить адвокату со своего телефона (я знаю телефон адвоката наизусть), и адвокат на громкой связи объяснил, что: да, я все правильно сказал, нужно воспользоваться 51-й статьей Конституции, но и на всякий случай откажемся еще сдавать ДНК-анализ. После этого следователь сказал: "Ну хорошо". Выяснилось, что отказаться все-таки можно.
— Вы сейчас проходите в этом деле в качестве свидетеля. Но свидетель может очень быстро и легко перейти в статус подозреваемого. Что вы думаете об этом?
— Я с вами полностью согласен. В нашей стране статус свидетеля меняется на статус подозреваемого просто щелчком пальцев. Это делается буквально за 4-5 минут работы следователя. Я прекрасно понимаю, что это возможно. Что я могу сказать? Никто не пытается геройствовать, никто не хочет сидеть. Просто нужно быть осторожнее в своих собственных словах, нужно быть всегда на связи с адвокатом, нужно помнить, что все эти обвинения заведомо ложные, они фабрикуются для того, чтобы устрашать людей. Это единственная их цель.
Это большой позор для государства, которое бросает все силы так называемых "правоохранительных органов" для того, чтобы бороться с мирными людьми, а не с маньяками, убийцами и прочими элементами. Чем, к сожалению, сейчас и занимаются эти органы.
У меня вместе со следователем сидел аж целый подполковник угрозыска, если я не ошибаюсь. Зачем это нужно – я совершенно не понимаю. Они знали прекрасно, что я откажусь давать показания, ссылаясь на 51-ю статью Конституции. В общем, происходит какая-то непонятная истерика.
— Вы только вышли после восьми суток ареста. Что вы собираетесь делать дальше?
— Я собираюсь в первую очередь понять, что сейчас происходит, потому что я не совсем понимаю, что сейчас происходит, например, с заявкой на митинг 10 числа. Мне сегодня утром говорили, что есть заявка на согласованный митинг 10 числа, а сейчас вроде как ее то ли не стало, то ли что-то с ней произошло. Я пока не совсем понимаю, что происходило все эти восемь или семь дней, сколько я там был под арестом.
Я также собираюсь выяснить подробности ареста и помещения в СИЗО Егора Жукова, нашего соратника. Это вообще нонсенс, я никак не ожидал, что кого-то поместят в СИЗО. Я думал, что всех пересажали по административным арестам. Соответственно, должен связаться со всеми, кто остался на свободе, если есть еще такие.
— Вы будете призывать своих сторонников выходить на акции протеста?
— Мы всегда говорили о том, что сохранять готовность выходить на акции протеста – это очень важно. Единственное что: я делал всегда небольшую разницу между митингами, которые принято называть санкционированными, хотя это не совсем верно. Ведь даже в нынешнем законе, который выхолощен, все равно порядок заявления уведомительный, а не разрешительный. Так вот я делал разницу между такими митингами и разницу между митингами, где люди знают, что их могут бить дубинками и так далее.
То есть на второй тип митингов я всегда в первую очередь спрашивал себя: пойду я или нет? Я к себе предъявлял эти требования. Я тем паче был рад видеть людей, которые предъявили к себе точно такие же требования. Понимаете, я просто не вправе людям говорить: давайте все равно пойдем, даже если там дубинки. Я считаю, что люди могут только сами решить, идти на такой митинг или нет.
— Я как раз хотел про это и спросить у вас, потому что за последние две акции, которые были в прошедшие две субботы, задержали более 2000 человек. Вы не боитесь, что в случае продолжения протеста от рук полицейских может пострадать еще больше людей или еще больше людей могут быть задержаны?
— Все люди, которые выходят на акции протеста, делают это сознательно, и я абсолютно их в этом поддерживаю. Абсолютно. Потому что, видит бог, мы попытались сделать все по закону, мы выполнили даже их идиотские требования для участия в выборах, мы преодолели их барьер. И люди именно поэтому недовольны, что в этот раз они осязаемо почувствовали обман. Они почувствовали, как они оставили подпись за кандидатов, а им потом сказали: нет, вы для нас не существуете. Об людей вытерли просто ноги.
И люди начали справедливо спрашивать: почему же я тогда существую для налоговой, почему я существую для ипотек, почему я существую для банков? Там я, значит, всем им должен, а вы, кто мне должен проследить за тем, чтобы мои избирательные права были соблюдены, мне говорите, что меня не существует. Людей это возмутило. Поэтому люди продолжают выходить, и я всегда их поддержу в этом.
Нам оставили только один законный способ бороться за свои права – это 31-я статья Конституции и мирный выход на улицу. Это абсолютно законная история.
Другое дело, что я, конечно же, предупреждаю, что да, это может закончиться незаконными действиями полиции. Это мы как раз-таки выходим за справедливость и за восстановление закона. А нас прессуют именно те, кто закон нарушает, и те, кто по-хорошему должен оказаться на скамье подсудимых и рано или поздно окажется.
— Извините за вопрос, но мне интересно знать, вы чувствуете ответственность за то, что в Москве задержали 2000 человек за последние две акции?
— Я чувствую ответственность за все, что происходит с теми, кто выходит в поддержку соблюдения своих прав. Но, опять же, здесь нужно понимать, что это не мы винтим людей, это не мы их бьем дубинками. Мы обращаем внимание в первую очередь на то, что власти нарушают закон. Если люди выходят, то значит люди выходят просто за то, чтобы защитить собственное достоинство.
Да, я чувствую ответственность, да, я не снимаю с себя ни капли ответственности, потому что я без людей, без избирателей, да и в целом мы, кандидаты, ничто без избирателей. Я считаю, что мы должны чувствовать ответственность. Но эта ответственность не заключается в том, что мы выводим людей под дубинки. Наш избиратель – умный, это не стадо животных, которых можно вывести под дубинки. Они принимают решение самостоятельно, за это я преисполнен уважения к нашим избирателям, потому что это настоящие граждане страны.
Поэтому здесь ни капли с себя не снимаю ответственности, я еще раз подчеркиваю, что люди вправе выходить. Я не вправе им говорить: вы обязаны выходить. Но я не вправе их остановить от того, чтобы они выходили за защиту своих прав. Более того, в этом я их поддержу – в том, чтобы они выходили за защиту своих прав. Потому что это превратилось в борьбу за справедливость.
— Можно ли сказать, что сейчас в Москве политический кризис, и если да, то к чему он может привести, по вашему мнению?
— Абсолютно точно сейчас в Москве наметился политический кризис, который разродился на ровном месте, – это выборы в Мосгордуму. Они были неинтересны ровным счетом никому. Это региональные выборы. Но власть именно своими действиями по закручиванию гаек, именно своим противодействием абсолютно незаконным, когда, честное слово, так маски еще не сбрасывали, – именно власть привела к тому, что этот политический кризис случился. Когда люди видели, что одни, не собрав подписи, нарисовав их, стали кандидатами, а другие, собрав подписи, не стали кандидатами.
Приведет это, я думаю, к тому, что будут какие-то, наверное, перестановки внутри власти. Потому что то, что происходит сейчас в Москве, – это очень странная истерия власти. Я до сих пор не совсем понимаю, что происходит у них в головах, как они оказались в такой ситуации.
— Ваша цель изначально была добиться регистрации кандидатом на выборы в Мосгордуму. Сейчас ваша цель изменилась?
— Цель остается прежней. Во-первых, я продолжаю все необходимые бюрократические процедуры по обжалованию решения окружной избирательной комиссии. Сейчас мы, соответственно, на стадии Центральной избирательной комиссии. Прикладная цель от этих выборов – принять участие в этих выборах, оказаться в бюллетенях и честно побороться. Ну а цель большая, которая неожиданно всплыла, – это цель защитить наши права и наконец-то вообще прекратить эту беспросветную несправедливость, которая людей и выводит на улицы.
