Несколько сотен жителей Саратова поздно вечером 10 октября вышли на стихийный митинг из-за убийства девятилетней Елизаветы Киселевой. О пропаже девочки, которая ушла в школу и не вернулась, стало известно 9 октября. Волонтеры "Лиза Алерт" искали ее более суток вместе с жителями города. Вечером 10 октября тело девочки обнаружили в одном из боксов гаражного кооператива недалеко от ее дома на улице Высокой.
Подозреваемого задержали. Это 36-летний местный житель, который ранее был судим по статье "Насильственные действия сексуального характера". По данным Следственного комитета, он сознался в преступлении.
О ситуации журналисты Настоящего Времени поговорили с руководительницей юридической клиники "Руси сидящей" в Санкт-Петербурге Анной Клименко.
— Официальный представитель Следственного комитета рассказал историю про то, как мужчина с непогашенной судимостью за преступления на сексуальной почве испугался, что девочка расскажет родителям, что он занял их гараж, и поэтому ее убил. Если человек с непогашенной судимостью за такое тяжкое преступление находится в городе Саратов, за ним же должен быть полицейский надзор какой-то?
— Положение об административном надзоре закреплено в 64-м федеральном законе. И на самом деле административный надзор – это общемировая практика.
— Я не понимаю, почему его не было фактически.
— Что под собой подразумевает административный надзор? Это с определенной кратностью – в зависимости от тяжести наказания – поднадзорный должен приходить и отмечаться.
— То есть фактически любой человек, который, например, далеко не каждый, кто отсидел по таким статьям (тем более мы понимаем, как они появляются в России), рецидивист, но и те из них, кто рецидивист, может просто исчезнуть из поля зрения полиции, и в промежутках между тем, как отметиться, делать все, что угодно?
— Абсолютно верно. Там еще существуют определенные ограничения, они могут приезжать проверять его нахождение по месту жительства в определенные часы. Его отсутствие может быть наказано определенными штрафами, вплоть до привлечения к уголовной ответственности.
— А что для полицейских – предотвратить преступление или раскрыть следующее убийство – с точки зрения карьеры и отчетности лучше?
— Получается, что раскрыть преступление лучше.
— А с точки зрения нравственности внутреннего самоощущения полицейских как это устроено в России?
— Мне кажется, что это не особо их заботит на самом деле. Потому что они выполняют определенные административные поручения, как у нас это делается, по галкам (это мое личное мнение). У меня очень много приходит таких людей, которые находятся под административным надзором. Да, они приходят, отмечаются.
— Как сейчас быть людям, которые встали на путь исправления, после этой истории?
— И вот здесь закольцованная ситуация. Потому что по сути своей административный надзор в том числе подразумевает ресоциализацию. Это слово, которое мы твердим беспрерывно, которой не существует.
— То есть вместо пробации, которая существует в мире, социализации людей, это, наоборот, их маргинализирует?
— Абсолютно точно. У нас высоченный процент рецидива. Несколько лет назад процент был, по-моему, 85%.
— Люди, которые пытались ворваться в полицейский участок в Саратове, имеют претензии к сотрудникам полиции? Или таким образом хотели совершить самосуд и смертной казни добиваются? Или это все одно другому не мешает?
— Мне кажется, что это одно другому не мешает. Это, конечно, эмоции, это стресс страшный, потому что жуткое преступление. И это естественная реакция человека – что таких людей нужно предавать смертной казни.
— Я замечаю такие вещи, что ищут волонтеры, потом они его находят, потом приезжают сотрудники полиции. В общем-то, им справедливо задать вопросы в этот момент.
— Абсолютно с вами согласна. И претензии к полиции, я думаю, не на последнем месте.
— А не появятся юридически оформленные [претензии], как вы думаете?
— Вполне может быть.
— А может так быть, что сейчас просто перетряхнут всех людей, которые отсидели по статьям, связанным, например, с преступлениями на сексуальной почве, еще раз проверят, а потом опять о них забудут?
— Вполне возможно, что будет такая волна. Но я просто не очень понимаю, в чем будет заключаться это перетряхивание. Наличия его по месту жительства, работает ли он? Точка. Что еще?
— На самом деле работает и живет по месту жительства – это в ситуации в Саратове просто сразу бы ответило на вопрос: не работает, не живет по месту жительства. В гараже живет, по дороге, где дети ходят в школу.
— Таким образом возникает масса вопросов к надзорным органам. Автоматически.
— А могли полицейские не знать, что на их территории в гараже живет человек?
— Думаю, что, конечно, могли не знать.
— А это нормально?
— Это не нормально.
— Или это вполне в рамках большой территории большой страны и заброшенных гаражей? И ситуация может быть нормальной – рук не хватает?
— Я думаю, что так абсолютно. Потому что я вполне допускаю, что он приходил, отмечался в положенное время, и никаких других вопросов ему никто не задавал.
— Что можно сделать для того, чтобы такие ситуации происходили пореже?
— Это очень глобальный вопрос. Это полностью реформирование и вкладывание очень больших ресурсов в систему ресоциализации.
— То есть действительно надо заниматься людьми, которые выходят [из исправительных учреждений]?
— Надо заниматься, конечно.
