Врач Андрей Пантюхов – герой нескольких колымских рассказов Варлама Шаламова. Пантюхов спас жизнь писателя в лагерях, пишет Сибирь.Реалии.

В омском Центре изучения истории Гражданской войны, а позже в мемориальном музее-заповеднике политических репрессий "Пермь-36", который находится на территории последнего в России лагеря для политзаключенных, закрытого в 1989 году, выставляются вещи, которые принадлежали доктору. На выставке "Спасти Человека" – стетоскоп, "Фауст" Гете со штампом библиотеки Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей, записи Варлама Шаламова, адресованные Андрею Пантюхову, зэковский чемоданчик с вафельным полотенцем, которым заключенные закрывали лица в морозы.

О Пантюхове Шаламов писал в лагерях: "Я в больнице узнал, что в километре от Малой зоны работает мой знакомый врач с Беличьей Андрей Пантюхов. Вся моя энергия сосредоточилась на том, чтобы известить Пантюхова о том, что я в Малой зоне. Если есть возможность, он, безусловно, поможет".

Пантюхов нашел будущего писателя, накормил, вылечил, принял санитаром, потом помог устроиться на фельдшерские курсы. Благодаря этому Шаламов и выжил: медики в лагере находились в относительно привилегированном положении – жили при "больничке", в отдельном бараке, питались чуть лучше остальных, носили штатское.

"У меня осталось шестнадцать килограммов"

Первую встречу с врачом Шаламов описывает в рассказе "Домино".

"Меня уложили на носилки. Мой рост – сто восемьдесят сантиметров, мой нормальный вес – восемьдесят килограммов... В этот ледяной вечер у меня осталось шестнадцать килограммов, ровно пуд всего: кожи, мяса, внутренностей и мозга.

– Зовут меня Андрей Михайлович, – сказал врач. – Лечиться вам нечего.

У меня засосало под ложечкой.

– Да, – повторил врач громким голосом. – Вам нечего лечиться. Вас надо кормить и мыть. Вам надо лежать, лежать и есть. Правда, матрасы наши – не перина. Ну, вы еще ничего – ворочайтесь побольше, и пролежней не будет. Полежите месяца два. А там и весна".

Имя врача, спасшего писателя, в своих "Колымских рассказах" он изменил не слишком, назвав лишь другое отчество ­– Михайлович.

"Простоял семь суток на допросе, был подвергнут избиению"

Андрей Максимович Пантюхов, родившийся в Западно-Сибирском крае (ныне – Новосибирская область), закончил Омский государственный медицинский институт. Успел 17 июня 1934 года защитить дипломную работу, но в ту же ночь был арестован органами НКВД по доносу: сам из крестьянской семьи, в компании студентов он обмолвился, что коллективизация – это не так хорошо, как пишут в газетах. Этого было достаточно для осуждения на три года по 58-й статье за "троцкизм".

Свой докторский диплом Пантюхов получил только через 13 лет, после освобождения, о чем сохранилась запись в журнале выдачи дипломов Омского медицинского института.

После окончания трехлетнего срока Андрея Пантюхова арестовали. На одном из стендов выставки – его письмо от 3 февраля 1938 года с просьбой о пересмотре дела: "Я был арестован, во время следствия – если это можно назвать следствием – простоял семь суток на допросе, был подвергнут избиению".

Доступ к первому делу Пантюхова главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доктор исторических наук Юлия Кантор получила, направив запрос в УФСБ Омской области. Второе дело, по которому доктор был осужден на 10 лет, пришлось поискать: оно обнаружилось в архиве Магаданского УМВД. По запросу Исторического архива Омской области было рассекречено 28 марта 2019 года. Накануне выставки оттуда пришли сканы документов.

Об условно-досрочном освобождении доктора просила даже администрация лагеря, дав ему положительную характеристику: "Понимая всю сложность военного времени, Пантюхов А. М. всего себя отдает работе в медчасти и даже является донором". Все, что он получил, впрочем, – грамоту от лагерного начальства.

Про ударников лагерного производства полагалось рассказывать в лагерном "агитпропе" – стенгазетах, например. Вероятно, для такой стенгазеты и были сделаны уникальные фотографии доктора за работой, в лагерной больнице.

"В 1953-м Сталин умер, так что пронесло"

Снимки обнаружил в домашнем архиве сын героя выставки, Евгений Пантюхов: переданные им документы, личные вещи доктора, книги из семейной коллекции и составили большую часть экспозиции.

"Отец после освобождения вернулся на родину, пришел устраиваться в больницу, где заведующей работала мама. Тут же подвернулся момент для испытания новенького – больной с панарицием. И отец справился с проблемой за полторы минуты. Мама была много младше отца, к тому же он уже болел, но они поженились, несмотря на сопротивление ее родителей. Бабушка так никогда отца по имени и не называла: только "он".

По семейной легенде, кто-то из пациентов сделал ему чистый паспорт, без отметки о судимости, и в 1950-м родители уехали в Павлодар. Работали на скорой помощи. Конечно, о прошлом отца знали, но он был первым в списке врачей, которых вызывали в экстренных случаях к деятелям партийной верхушки. Он был гуманист, считал своим долгом лечить всех –­ и жертв, и палачей. В конце 1952-го, как рассказывал, ночью пришел его знакомый врач, сказал, что вызывали в органы, требовали написать донос, он пообещал, но сразу после этого куда-то уехал, скрылся. А в 1953-м Сталин умер, так что пронесло".

Документы, ставшие основой проекта "Спасти Человека", остались в домашнем архиве.

После освобождения из лагеря Шаламов написал Пантюхову письмо, и с тех пор контакты доктора и писателя не прерывались. Но уцелело из их переписки немногое. Большую часть архива жена доктора уничтожила по его предсмертной просьбе в 1983-м.

"Непонятно было, кто будет, какая власть. Пришел Горбачев, а мог бы и другой, – объясняет Евгений Пантюхов. – А в 1989-м мама получила письмо от сокурсника отца, оно тоже на выставке: мол, всю жизнь хотел узнать, что с ним стало, не сгнил ли в лагерях. Но 55 лет боялся".

"Болезни как сталинизм не лечатся за несколько лет"

Из-за того, что в последнее время растет количество людей, ностальгирующих по сталинизму, подобные выставки важны, считает историк Юлия Кантор.

"Сталинизм не возрождается, он просто никуда не уходил, потому что нет продуманной планомерной работы с общественным сознанием, – говорит она. – Про репрессии как бы забыли, их изучение стало уделом профессиональных историков, музейщиков и сотрудников "Мемориала". Как следствие подсознательного ощущения нестабильности, шаткости "текущего момента" и, конечно, имперских комплексов возникает привычная тяга к сильной руке".

"Чиновники от государства разных уровней "не видят" эту проблему, не понимают ее опасности для самого государства, – добавляет Кантор. – Но такие социальные болезни как сталинизм не лечатся за несколько лет. Это долгая кропотливая работа".

"Бороться с вирусом сталинизма можно только правдой, – считает Кантор. – Это горькое лекарство, но необходимое. Профессия историка близка к медицине – мы анализируем социальные болезни, можем показать, как они возникают, чем опасны и как их избежать и лечить. Такие выставки как прививка: посетители, может быть, даже случайные, задумаются, а это уже много".

Полную версию статьи читайте на сайте Сибирь.Реалии