Аиде был 51 год, она умерла в больнице Башкортостана с диагнозом "COVID-19", хотя изначально попала туда с жалобами на почки. Родные уверены, что женщина заразилась в лечебном учреждении. Дочь умершей Снежана Рахимова рассказала, что мать 17 марта легла в Уфе в Республиканскую клиническую больницу. Там ей сделали пункцию почек. И на третью неделю пребывания в этой больнице у женщины появились симптомы COVID-19. В это время в палатах уже было много людей с пневмонией, тесты на коронавирус им попросту не делали. Сейчас Снежана Рахимова добивается, чтобы в отношении руководителей Республиканской клинической больницы было заведено уголовное дело за халатность.
– Как проходила болезнь у вашей матери?
– Вообще мама заболела уже после Нового года – у нее поднялось давление. Мы искали причину этого, но причины как таковой в Ишимбае не нашли. Нам пришлось обратиться в РКБ, город Уфа. Там уже 12 марта она поехала на обследование, и ее попросили 17 марта приехать с вещами, чтобы лечь в больницу.
Она приехала 17 марта в отделение нефрологии РКБ имени Куватова в Уфе, в больнице ей должны были делать пункцию почек, потому что давление было из-за почек. Ей сделали пункцию. После этого она говорила, что что-то странное, что-то происходит – все перекрывают, закрывают, как-то все непонятно. Ей сделали пункцию через две недели. После того как она пролежала, началась массовая эпидемия пневмонии, но руководство РКБ имени Куватова ничего не делало, чтобы это предотвратить. Врачи, медсестры, которые лечили маму, они тоже подверглись этому заболеванию – они были без противочумных костюмов. У них и не было этих костюмов, были только простые перчатки и маски.
– Вы говорите, две недели она лежала, имеется в виду – без обследования? У нее вообще никакие анализы не брали?
– Анализы брали, но сказали, что хроническое заболевание почек. Лечили хроническое заболевание почек. У нее было улучшение очень значительное.
– Притом что в этой больнице уже был диагностирован COVID?
– Да. Диагностирован COVID еще не был, но они не давали врачам, которые требовали взять у всех анализы – там у всех была пневмония, – они не давали им разрешение на забор анализов. И мама лежала, но лечила почки. Все стандартно – в одной палате со всеми, как всегда. Все нормально, у нее давление понизилось. Ее должны были выписать уже в начале апреля. Но 5 апреля она сказала: "Все, наверное, сегодня выпишут, я приеду домой". Пошла общаться со своим врачом, но на месте врача не было – он уже был на больничном.
– С ковидом?
– Не знаю, с ковидом или нет. Они не сказали, по какой причине. Сказали, что его сегодня нет. И 6 апреля закрыли полностью на карантин весь РКБ, не сказав ни слова – есть там что или нет. Сказали, что женщина умерла, с отеком мозга. Она была в реанимации, у нее диагностировали COVID. После этого закрыли всю больницу, мама осталась там. Она очень переживала, что она не попадет домой. Мы ее успокаивали, говорили: "Мам, ты полечись, ты в первый раз поехала лечиться. Такая больница – туда редко попадают. Ты должна полечиться. Это же больница – там не должно быть распространения инфекции". Мы так рассчитывали. Распространение инфекции должно быть везде, кроме больницы. Она успокоилась, 7-го числа пришли брать анализ на COVID, а 9 апреля у нее взяли повторный анализ на COVID. Десятого числа у нее был обнаружен COVID-19. У нее была истерика, она просила нас ее забрать. Было очень тяжело. Было по-настоящему тяжело, потому что мы ей не могли помочь. Вся больница была перекрыта. Почему-то 10-го числа ей ничего не сказали, что его обнаружили, но 12-го числа ее перевели в другую больницу. По каким обстоятельствам так сделали – я не знаю. Не знаю, на что они полагались, что они переводят ее из этой больницы в другую. Почему так сделало руководство, мы тоже не поняли. И ее перевели в восьмую клиническую больницу 12 апреля. С 10-го по 12-е у нее не было никакого лечения против этого ковида. Ей не говорили просто этот диагноз, и все. В восьмую клиническую она переехала, ей начали лечение.
Лечение было назначено, 13-го числа ей стало плохо дышать – ей назначили ИВЛ. Ей сделали КТ – было 16% поражения легких, и ее положили под ИВЛ. После 13 апреля мы ее не видели, не слышали. Ходили на горячую линию, спрашивали у врачей. Врачи говорили, что состояние стабильно тяжелое. И 20 апреля мне позвонили и сказали, что маме лучше, что мама приходит в себя. Ее ввели в медикаментозную кому и потом периодически выводили. Она переживала, писала, что переживает за внуков, за детей, передает нам привет. Ее вывели из медикаментозной комы 21 апреля, попросили нас купить ей питание, потому что ей было нужно белковое питание. Я попросила знакомую, так как у нас из Ишимбая невозможно выехать в Уфу. В Уфе я попросила знакомую купить ей питание, лекарства, какие нужны.
И 22-го утром, в 10 часов, мне позвонили и сказали, чтобы я забирала маму, что мама умерла, что мама умерла в 3:50 ночи. Ей стало очень плохо, и она скончалась. Очень тяжело. Мама была очень хорошим человеком. Все знали ее как очень хорошего человека. Она всем помогала, она была безотказной. Девочки, которые лежали с ней в палате, сказали, что такого человека, как она, они не видели вообще, что они привыкли к ней за пять дней. А когда она лежала в РКБ, ее переводили из палаты в палату. Получается, 1 апреля ее перевели в другую палату, основываясь на том, что молодые в одной палате, а взрослые – в другой палате. Маму положили с молодыми, и там была женщина с температурой. Они начали воевать, чтобы ее перевели, потому что они боялись заразиться. Сами понимаете, хроническая болезнь почек – это не просто так. Иммунитета никакого. Но они ничего не делали, просто разбросали их по всей Уфе – кого куда.
– А вы в итоге понимаете, где мама заразилась?
– Да, на третью неделю после того, как она легла в РКБ, у нее поднялась температура 40 градусов. Поднялась она восьмого или седьмого – в точности не помню. Она не переживала, мама говорила, что там хорошие врачи, медсестры все хорошие. Они сами заболели там, сами не были защищены. Мама заразилась там. Ее перевели 12 апреля в восьмую клиническую уже с диагнозом "COVID".
Дома, как думают все, как идут сплетни – маленький город, много сплетен, – говорили, что она 10-го числа как бы приехала сюда и 12-го числа якобы ее отсюда уже увезли в восьмую клиническую. Такого не было, это все сплетни. Мама до 12-го числа лежала в РКБ. Она переживала, она плакала, просила нас ее оттуда забрать, потому что она видела, что там происходит, как умирают люди и что им ставят совсем другие диагнозы.
– А вам, может быть, известны какие-то цифры, сколько там человек умерло? Может, мама говорила.
– Нет, мама ничего не говорила насчет этого. Но я точно знаю, что правду не говорят, сколько умерло человек. Я смотрела на шкалу умерших – там показывают каждый день: сколько заболело, сколько лежит в больнице и сколько умерло. И когда мама умерла – ее не было в этом списке. А в документах диагноз "COVID" был подтвержден. Я не знаю, на что они полагаются, как они считают людей. Как было 14, так и осталось 14 – мамы не прибавилось. И после этого я знаю, что умерли люди и их не считали.
– А что это за статистика?
– Это как везде идет сейчас статистика: заболевших, кто лечится в больнице.
– То, что публикуют власти по конкретному району?
– Да. По Башкирии пишут, что умерло 14, а маму в этот список не ввели. Сейчас вроде 15, но не знаю. Я подала в суд, я надеюсь, что разберутся с руководством этой больницы, потому что людей ждали домой – люди надеялись, ехали туда лечиться. У нас это была последняя надежда – здесь не могли вылечить, у нас нет здесь таких врачей, которые могут диагноз поставить правильный. Они лечили просто ее от давления, и этим самым они испортили ей почки. Они начали у нее отсыхать, и мы поехали в Уфу. Они нас обнадежили: молодцы, приехали вовремя, еще бы три дня, и было бы уже поздно, а мы вашей маме поможем. И все, маме стало легче, у мамы анализы стали все хорошие после лечения. Но то, что там лежали с пневмонией, их не смотрели и не брали анализы, – это для меня было [дико].
– А вы подали иск кому?
– Руководителю следственного управления Российской Федерации по Республике Башкортостан Чернятьеву.
– У него просите возбудить дело?
– Да. Я хочу, чтобы они возбудили дело. Я не хочу, чтобы это оставалось [безнаказанным].
– За халатность?
– За халатность. Мне обидно. Я такой человек, я могу принять все. Да, мама заболела. Да, те, кто болеет хроническими заболеваниями, не защищены, они самые первые стоят на поражение этому вирусу. Меня волнует то, что они все это прячут. Зачем этот перевоз из больницы в больницу – я вообще не понимаю. Зачем это все скрытно. Я все могу принять – да, жизнь такая, в жизни многое бывает, и несправедливости бывает много. Но зачем они скрыли это все – это очень важно для меня.
Мне [важно], чтобы чистое имя моей мамы оставалось чистым. Просто она в нашем городе Ишимбае первая заболевшая. Люди болтают очень много. Болтают медики – это очень плохо. Якобы она приехала домой, и из дома ее уже забрали туда. Такого не было.
– Я вам очень желаю сил, и мои вам соболезнования.
– Да, очень тяжело. Такого человека, как мама, нет на свете больше.
– Сколько ей было лет?
– Пятьдесят один. Цените, любите, говорите, что любите. Тяжело. Терять близких – это очень тяжело. У меня остался только папа. Я замужем, у меня трое детей. У меня теперь ни свекрови, ни свекра, ни мамы теперь нет. Мама сама сирота, папа сирота. Это самые близкие, которые с нами были, и мне очень тяжело принять это все. Я до сих пор не верю, потому что я ее не видела, это было все в мешке, в гроб как-то. Все быстро, непонятно. Даже проститься нормально не дали.
– Как хоронили?
– Мы похоронили сразу. Заказывали "ритуалку" из Ишимбая. Мы поехали туда, забрали сначала ее вещи, потом мы поехали в морг, из морга нам уже вынесли ее в мешке, в противочумном костюме он был. Мы этот мешок уложили в гроб и увезли. Все как-то обидно, все очень тяжело.
